Голубая кровь - де ла Круз Мелисса (книги полностью бесплатно TXT) 📗

ГЛАВА 17

Сколько Шайлер себя помнила, воскресенья она всегда проводила в больнице. Когда она была помладше, они с бабушкой добирались до дальнего края Манхэттена на такси. К Шайлер все настолько привыкли, что охранники даже не выдавали ей бейджика посетителя, а просто махали, чтобы проходила. Теперь, когда она стала старше, Корделия редко присоединялась к ней во время этих еженедельных визитов, и Шайлер ездила одна.

Она прошла через приемный покой, куда доставляли больных «скорые», через застекленный коридор, мимо киоска с подарками, воздушными шариками и цветами. Девушка купила в киоске газету и прошла к заднему лифту. Ее мать находилась на верхнем этаже, в отдельной палате, обставленной как номер люкс какого-нибудь из лучших отелей города.

На Шайлер, в отличие от большинства людей, больницы не производили угнетающего впечатления. Слишком уж много времени она провела здесь в детстве, катаясь по коридорам на взятом взаймы кресле-каталке и играя в прятки с медсестрами и санитарами. Каждое воскресенье она ела в здешней столовой в подвальном этаже, и раздатчики нагружали ей тарелку беконом, яичницей и вафлями.

В коридоре ей встретилась постоянная сиделка матери.

— Сегодня хороший день, — с улыбкой сообщила сиделка.

— О, здорово! — Шайлер улыбнулась в ответ.

Ее мать пребывала в коме большую часть жизни девочки. Когда ей было несколько месяцев, у Аллегры случилась аневризма, и она впала в кому. Почти все время она спокойно лежала в постели, не шевелясь и едва дыша.

Но в «хорошие» дни что-то происходило: дрожание опущенных век, шевеление большого пальца, подергивание щеки. Иногда мать вздыхала, неизвестно почему. Это были малые, бесконечно малые напоминания о прежней, полной энергии женщине, ныне заживо заключенной в кокон смерти.

Шайлер вспомнила заключение докторов, сделанное почти десять лет назад. «Все ее органы функционируют. Она абсолютно здорова, за одним исключением. Отчего-то ее разум закрылся от тела. У нее сохраняются нормальные схемы сна и бодрствования, и мозг ее не мертв, ни в каком отношении. Нейроны работают. Но она не приходит в сознание. Это загадка». Как ни удивительно, но врачи по-прежнему были убеждены: сохраняется шанс, что при удачном стечении обстоятельств мать Шайлер очнется. «Иногда это оказывается песня. Или голос из прошлого. Что-то работает спусковым крючком, и больные приходят в себя. На самом деле она может очнуться в любое мгновение».

Несомненно, Корделия верила в это и хотела, чтобы Шайлер читала Аллегре, пусть мать знает ее голос, быть может, в какой-то момент откликнется на него.

Шайлер поблагодарила сиделку и бросила взгляд в маленькое дверное окошко.

И увидела в палате какого-то человека.

Шайлер взялась за дверную ручку и, не поворачивая ее, снова взглянула в окошко.

Человек исчез.

Шайлер моргнула. Она готова была поклясться, что видела там седого мужчину в темном костюме, он стоял на коленях у постели ее матери, спиной к двери, и держал ее за руку. Плечи его вздрагивали, и казалось, что он плачет.

Это был уже второй раз. Шайлер сделалось не столько тревожно, сколько любопытно. Первый раз она мельком заметила его несколько месяцев назад, когда ненадолго вышла из палаты принести себе стакан воды. Вернувшись, она испугалась, увидев в палате кого-то еще. Она заметила краем глаза мужчину: он стоял у шторы и смотрел в окно на текущий внизу Гудзон. Но в тот миг, как Шайлер вошла в палату, он исчез. Она даже не видела его лица — только спину и аккуратно подстриженные седые волосы.

Сперва Шайлер было страшно. Она не могла понять, что это — призрак или игра света и ее воображения. Но ей чудилось, будто она знает, кем может быть бесплотный посетитель.

Шайлер медленно отворила дверь и вошла в палату. Она положила на стоявший у телевизора столик на колесиках толстую пачку воскресных газет.

Мать лежала на кровати, руки ее были сложены на животе. Светлые волосы, длинные и блестящие, рассыпались по подушке. Шайлер никогда не видела никого красивее своей матери. У нее было лицо мадонны с картины эпохи Ренессанса, безмятежное и исполненное покоя. Шайлер подошла к стулу в изножье кровати и снова оглядела комнату. Она заглянула в уборную, которой мать никогда не пользовалась. Потом отдернула шторы, почти ожидая, что за ними кто-то прячется. Пусто.

Разочарованная, Шайлер вернулась на свое место у кровати.

Она развернула воскресную газету. О чем почитать сегодня? О войне? Нефтяном кризисе? Стрельбе в Бронксе? Или выбрать журнальную статью о новой, экспериментальной испанской кухне? Шайлер решила остановиться на разделе о свадьбах и торжествах. Кажется, матери он нравился. Иногда, когда дочь читала ей что-нибудь особо интересное из светских сенсаций, у матери подергивались пальцы ног.

Шайлер принялась за чтение.

Она с надеждой взглянула на мать.

Никакого движения.

Шайлер предприняла другую попытку.

Опять ничего.

Шайлер просмотрела анонсы. Она никогда не могла предсказать, что именно понравится матери. Сперва она думала, что Аллегра реагирует на новости о знакомых, о браках наследников и наследниц старинных нью-йоркских семейств. Но с тем же успехом мать могла вздохнуть, слушая трогательную историю о двух программистах, встретившихся в баре в Квинсе.

Мысли Шайлер вернулись к загадочному посетителю. Она снова оглядела комнату и кое-что заметила. На столике стояли цветы. Букет белых лилий в хрустальной вазе. Недешевые гвоздики, продающиеся внизу. Изысканная композиция из высоких, великолепных цветов. Их пьянящий запах заполнял палату. Просто поразительно, как она не заметила их сразу. Кто же решил принести цветы женщине, которая лежит в коме и не способна их увидеть? Кто здесь был? И как ушел? И, что еще важнее, как он сюда попал?

Может, стоит рассказать об этом бабушке? Прошлый визит она сохранила в тайне, побоявшись, что Корделия примет какие-нибудь меры, чтоб незнакомец больше не появлялся. Шайлер думала, что Корделия не одобрит визитов к ее дочери какого-то неизвестного мужчины.

Шайлер перевернула страницу.

Она взглянула на безмятежное лицо матери. Ничего. Даже складки у губ — призрака улыбки, и той нет.

Шайлер взяла холодную руку Аллегры и погладила. Внезапно по щекам ее покатились слезы. Такого не случалось уже давненько — чтобы она расплакалась при виде матери. Но сейчас девушка плакала, не сдерживаясь. Мужчина, которого она видела сквозь окошко, тоже плакал. Тихая палата была наполнена неизбывным горем, и Шайлер рыдала обо всем, что утратила.