Легион - Блэтти Уильям Питер (читаем книги онлайн .txt) 📗
Изложение фактов, касающихся убийства, последовало стремительно, почти скороговоркой. Аткинс понимал, что лирические отступления Киндермана означали лишь то, что сейчас тот обдумывает совершенно иные вещи, и, вероятно, эти размышления уже успели натолкнуть его на нечто важное. Сержант .кивнул. Аткинса заинтересовало, почему его шеф спросил Патерно о том, с каким звуком закрывалась деревянная ширма.
– Райан, вы сняли для меня отпечатки пальцев? – осведомился Киндерман.
Оглянувшись, Аткинс увидел, что к ним подходит Райан.
– Да, целую кучу, – отозвался Райан. Киндерман безразлично посмотрел на него и отметил:
– Достаточно и одного, лишь бы он был четким.
– Такой у нас есть.
– И снаружи и изнутри, разумеется.
– Нет, изнутри мы не снимали.
– Тогда я сейчас зачитаю вам ваши права. Слушайте внимательно, – рассердился Киндерман.
– А как вы думаете, мы это сделаем, если труп все еще внутри каморки?
Райан был совершенно прав. Стедман давно закончил обследование тела. Все необходимые фотографии были сделаны, слово осталось только за Киндерманом. Но тот решил повременить с осмотром трупа. Киндерман знал священника лично. Когда-то давным-давно одно общее дело сблизило их, и вместе с отцом Дайером, который тогда являлся заместителем этого священника, они втроем заваливались иногда в «Могилку», брали по кружке пива и вели долгие-долгие беседы. Киндерман любил погибшего.
– Тут ты, пожалуй, прав, – согласился следователь с Райаном. – Спасибо за своевременное напоминание. Не знаю, что бы я без тебя делал. Честно говорю.
Райан сердито посмотрел на него и, развернувшись, плюхнулся на одну из скамей. Он сложил руки на груди и приготовился ждать.
Киндерман прошел ко второй исповедальне. Он взглянул на пол – кровавые следы уже вытерли, и было видно, как блестят кафельные плитки – по ним только что прошлись мокрой тряпкой. Какое-то время следователь молча стоял перед дверью, а потом неожиданно распахнул ее. Отец Бермингэм сидел в своем отсеке. Стены и потолок были забрызганы кровью, а в широко раскрытых глазах священника застыл ужас. Но чтобы перехватить этот взгляд, следователю пришлось наклониться. Ибо голова священника покоилась у него на коленях, и руки поддерживали ее так, словно выставляли напоказ.
Киндерман тяжело вздохнул и шагнул внутрь. Он приблизился к священнику и осторожно поднял его левую руку. На ладони он обнаружил уже знакомый символ Близнецов. Опустив руку, он оглядел другую. На правой руке отсутствовал указательный палец.
Закончив осмотр трупа, Киндерман взглянул на небольшое черное распятие, висящее на стене позади стула. Еще немного постояв, он повернулся и, выйдя из исповедальни, сразу же столкнулся с Аткинсом. Киндерман сунул руки в карманы и, не глядя на помощника, приказал еле слышным голосом:
– Вынесите его отсюда. Сообщите Стедману. И снимите отпечатки пальцев с внутренней стороны ширмы.
Он медленно направился в глубь церкви.
Аткинс молча наблюдал за шефом. Такой рослый, сильный мужчина, – рассуждал про себя сержант, – и каким же жалким и одиноким он сейчас кажется. Киндерман тяжело опустился на скамью. Аткинс отвернулся и пошел искать Стедмана.
Сложив на коленях руки, Киндерман мрачно уставился на них. Он вдруг почувствовал страшное одиночество. Преднамеренность и случайность, – размышлял он. – Бог существует, это нам известно. Очень хорошо. Но о чем же ОН сейчас думает? Почему бы ему не вмешаться в это дело прямо сейчас? У нас ведь свобода выбора. Ну, хорошо. Раз мы так сами когда-то решили, отступать уже некуда. Может быть, терпению Бога просто нет предела? На ум пришли строки из какого-то романа Честертона: «Когда на сцену является автор, пьеса заканчивается». Ну и пусть. Кому это надо? И так все слишком далеко зашло. А вдруг сила и власть Бога ограниченны? Почему бы и нет? Подобный ответ был проще простого и как нельзя лучше вписывался в данную ситуацию. Однако следователю он был явно не по душе. Так кто же тогда Бог? Какая-нибудь деревенщина? Мужлан? Нет, это невозможно. Разум Киндермана мог воспринимать Бога только как совершенство. И нечего тут зря раздумывать.
Следователь покачал головой. Мысль о том, что Бог не всесилен, еще страшнее, чем та, что его вообще нет. Смерть – это конец, по крайней мере так считают те, кто не верит в Бога. А если Бог существует, но Он не полноценный, что же Он может сделать после смерти? Что, если его власть не бесконечна, то и доброта – тоже? Что же получается? Выходит, это какой-то тщедушный, капризный и своенравный Бог Иов? А если учесть, что у него в распоряжении целая вечность, то жутко даже представить, на какие новые пытки и мучения может он исхитриться.
Что же это еще за «Бог Ltd»? Киндерман отбросил эту несуразную мысль. Бог – творец всех светил и небесных туманностей, создатель силы тяжести и человеческого мозга, он таится в генах и частицах атома. Но как же тогда получается, что он не может справиться с раком или, например, с сорняками?
Киндерман уставился на массивное распятие над алтарем, и глаза его наполнились холодным блеском: «А какова Твоя роль во всей этой заварухе? Ты можешь мне ответить? Или хочешь позвать адвоката? Тебе зачитать Твои права? Ну, ладно, не надо переживать. Я Твой друг. Я могу составить Тебе протекцию. Только ответь мне на пару несложных вопросов, хорошо?»
Постепенно взгляд следователя смягчился, и он уже смотрел на крест со смирением, а в глазах застыло лишь удивление: "Кто же Ты? Божий сын? Нет, Ты знаешь, что я в это не верю. Я спросил просто из вежливости. Ты не возражаешь, если я буду с Тобой откровенен? Хуже от этого не станет. Если я Тебе слишком надоем или далеко зайду, сделай так, чтобы в соборе застучали все окна. Я пойму и сразу заткнусь. Просто постучи окнами. Этого достаточно. Совсем необязательно, чтобы мне на голову обрушилось все здание. С меня и одного Райана довольно. Ты, наверное, это уже заметил. А кто еще дуриком проскользнул к нам в отдел? Ну, неважно, я не хочу никаких обид и разборок. А пока что я не знаю, кто Ты. Хотя Ты – определенно велик. Что, не расслышал? Я говорю. Ты – некто великий. Это же ясно, как день. И мне не нужны доказательства. Какая разница? Для меня это не имеет значения. Я-то знаю. А Ты знаешь, откуда мне это известно? Из Твоих собственных слов. Когда я читаю «Возлюби врага своего», я трепещу, я схожу с ума, и в моей груди что-то поднимается, нечто такое, что, наверное, было там всегда.
Будто бы все мое существо в эти мгновения полнится этой истиной. И тогда мне становится ясно, что Ты велик. Никто на земле не смог бы сказать так, как Ты. И никто не смог бы сделать того, что сделал Ты. Такое просто вообразить невозможно. Твои слова не идут ни в какие сравнения.
И еще кое-что, чем бы я хотел с Тобой поделиться. Ты не возражаешь? Хотя чего уж тут возражать. Я просто рассуждаю. Твои ученики увидели Тебя на берегу. Они вдруг осознали, что Ты восстал из мертвых. Петр стоит на палубе совершенно обнаженный. Почему бы и нет? Он рыбак, он молод и наслаждается жизнью. И вот теперь он не может дождаться, когда же судно доплывет до берега, он так возбужден, его переполняет радость, потому что он видит Тебя. Он хватает первую попавшуюся под руку тряпку – Ты помнишь это? – но не может потратить и минуту на то, чтобы как следует облачиться в нее. Поэтому он обматывает ее вокруг бедер, прыгает в воду и, как сумасшедший, гребет к берегу. Это уже кое-что. Когда я об этом думаю, я расцветаю. Это так непохоже на картину с изображением святых, где все насквозь пропитано благоговением и почтительностью. Все такое неподвижное. Вот это, возможно, и есть настоящий обман. Здесь же не было никакой тайны, никакого застывшего образа. И я верю, что все было именно так. Ибо это близко любому человеку, это удивительно и так похоже на правду. Видимо, Петр очень любил Тебя.
Так же, как и я. Это Тебя удивляет? Что ж, это действительно так. Ты существовал на самом деле, и эта мысль согревает меня. Ты воскрес – и это даже в меня вселяет надежду. А то, что Ты, возможно, и поныне существуешь, – наполняет меня спокойствием и радостью Я хотел бы дотронуться до тебя и увидеть, как Ты улыбаешься. Ведь хуже от этого не станет.
