Вторжение - Герберт Джеймс (книги TXT) 📗
– Вы знаете, что интересно, – сказала Кэт, – я не могу вспомнить его лицо. Каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, я вижу перед собой как бы плохо сфокусированную картину или размытую фотографию, на которой ничего нельзя разобрать. А во сне я вижу его очень ясно.
Она грустно улыбнулась.
– Вы знаете, Кэт, а ведь Калвер одинок, у него никого нет. До Кэт, казалось, не сразу дошел смысл этих слов: она вся была во власти своих воспоминаний.
– Откуда вы знаете? Он сам рассказал вам об этом?
– Нет. Не совсем так.
Клер снова закурила и сказала, как бы забыв о предмете разговора:
– Я давно уже пыталась бросить курить, но, кажется, сейчас в этом нет особенного смысла. Вряд ли курение в нынешних обстоятельствах представляет какую-то опасность. Да, так вот о Калвере. Пару ночей назад, когда у него был сильный жар, он плакал во сне и звал кого-то. Но это был все-таки бред, и я не очень хорошо поняла, кого он имел в виду.
– Может быть, это тот, кого он потерял во время катастрофы?
– Нет, у меня создалось такое впечатление, что все, о чем он вспоминал, произошло давно. Он без конца повторял одну и ту же фразу:
“Я не могу спасти ее, она тонет... она погибла, погибла...” По-видимому, эта женщина, невеста или жена, утонула, и все это время его преследует чувство вины. Причем мне кажется, что его бред, так же как и его сны, классическое проявление невроза – синдром вины. Возможно, они поссорились, и его не было рядом в тот момент, когда она утонула. А чувство вины преследует его до сих пор. Может, потому он спас вас в туннеле, рискуя своей жизнью.
– Из-за чувства вины перед той женщиной? – удивленно переспросила Кэт.
– Ну не совсем так прямолинейно. Или он пытается каким-то образом искупить свою вину, которой, быть может, и не было, или совершенно не дорожит своей жизнью, что, впрочем, безусловно вытекает одно из другого. Вы ведь, наверное, знаете, что после взрыва бомбы он пытался спасти ослепшего Дили. А когда увидел вас в туннеле, то тут уж явно поставил на карту собственную жизнь, потому что шансов вам всем втроем спастись практически не было. Он вполне мог сделать вид, что не заметил вас.
– Может быть, он просто очень смелый человек?
– Очень может быть. Хотя, признаться, я не часто встречала настоящих смельчаков. Однако, насколько я поняла, вас больше беспокоит болезнь Калвера. Я думаю, что через пару дней он будет в норме. Сейчас он спит. На вашем месте я бы вечером навестила его. Мне кажется, он очень обрадуется. Вообще я думаю, вам надо почаще встречаться.
– Нет, нет, мы слишком мало знакомы для этого. И так много всего случилось за эти дни. Вряд ли что-то может у нас получиться.
– Я вовсе не это имела в виду. Я подумала, что вы можете поддержать друг друга. Вы оба нуждаетесь в этом. Но если хотите знать мое мнение, то я не понимаю, почему вас так пугает близость с Калвером. По-моему, в нашей ситуации довольно нелепо говорить о том, что вы недавно знакомы или плохо знаете друг друга. Для того чтобы спать с мужчиной, вообще не обязательно знать его очень хорошо. Зато вы с Калвером вместе пережили такое потрясение. И вообще я посоветовала бы вам, Кэт: живите минутой, не думайте о том, что будет, когда мы выйдем из этого убежища. Потому что... неизвестно, выйдем ли мы отсюда когда-нибудь.
– Я вообще не хочу ни о чем думать, тем более о будущем.
– Это не зависит от вашего желания, всем нам придется думать о будущем. Может быть, мы единственные, кто выжил в этой катастрофе.
– Доктор Рейнольдс...
– Давай не так официально, Кэт. Называй меня по имени.
– Да, Клер, спасибо. Ты не думай, я все понимаю. То, что произошло там, наверху, ужасно. Это действительно катастрофа. Последствия ее будут трагическими. Я знаю, что теперь уже ничего не будет, как прежде. Но сначала мне все было безразлично. Я слушала вас и ничего не слышала. А сейчас что-то изменилось. Я не только переживаю все происходящее, но и хочу выжить. Я хочу выжить. Я хочу жить, несмотря ни на что. Мне надо только немного прийти в себя. А потом я буду помогать тебе. Конечно, из меня не выйдет хорошей медсестры: я ужасно боюсь крови. Но я постараюсь. Я буду делать все, что в моих силах.
Клер улыбнулась и похлопала Кэт по руке.
– Вот и отлично, – сказала она.
Некоторое время они молча пили кофе.
Доктор Рейнольдс думала о том, что ожидает каждого из них, когда они выйдут из убежища. Она понимала, что если не все, то большая часть городских больниц разрушена, а из медицинского персонала в живых осталось, видимо, немного, если вообще кто-то остался. Какая же колоссальная нагрузка ляжет на плечи тех, немногих, если в городе возобновится какая-то жизнь или какое-то подобие жизни. Это будет непосильная нагрузка.
Едва ли удастся осуществить какую-то “сортировку” раненых, чтобы как-то систематизировать оказываемую помощь. Видимо, раненых придется условно разделить всего на три категории: на тех, кто обречен, на тех, у кого есть какой-то шанс выжить после оказания помощи, и тех, кто может обойтись без медицинской помощи. Это очень жестокая система, потому что помощь не получат страдающие от тяжелых ожогов, а также от самой острой формы лучевой болезни. Кстати, в бесконечных дискуссиях, проводимых в мирное время, в этом вопросе не было достигнуто соглашение. Одни считали, что на таких больных вообще не надо тратить силы и медикаменты, а другие – что из соображений милосердия, нужно, чтобы они получали хотя бы минимальную дозу морфия. Доктор Рейнольдс, безусловно, была сторонницей второй точки зрения, но тем не менее понимала, что в реальной ситуации вообще ни о каком милосердии даже речи не будет. Если в обычное время ожоговые центры Великобритании не были приспособлены для оказания одновременной помощи более чем ста серьезным больным, на что можно рассчитывать теперь, когда разразилась катастрофа.
Невозможными окажутся и массовые переливания крови при кровотечениях, вызванных тяжелыми ранениями или лучевой болезнью, потому что в Лондоне в расчете на экстремальные ситуации хранилось всего лишь около пяти тысяч пинт крови. Уцелело ли что-то из этих запасов после взрывов? А запасы морфия, аспирина и пенициллина, сделанные министерством здравоохранения, – сохранилось ли все это?
Она старалась не думать обо всех этих проблемах. Ведь она ничего не могла изменить. Все будет так, как будет. Но эти мысли тем не менее не оставляли ее ни на минуту.
В ближайшее время возникнут новые проблемы, ничуть не менее опасные: миллионы разлагающихся трупов людей и животных на улицах и под обломками зданий не только пища для грызунов, но и источник инфекции, бороться с которой будет невозможно. Клер содрогнулась, подумала о крысах, которых в Великобритании было больше ста миллионов, то есть их численность в два раза превышала численность населения. Их истреблением занимались специальные службы, но сейчас будет не до того.
– Клер, что случилось? – Кэт смотрела на нее с беспокойством. – Ты вдруг ужасно побледнела.
– Что? Прости. Я просто задумалась, непрерывно размышляю о том, какая страшная беда обрушилась на нас.
Она закурила новую сигарету и в сердцах сказала:
– Черт, я скоро вынуждена буду бросить курить, потому что сигареты кончатся.
– Ты не хочешь поделиться своими мыслями со мной? Может быть, тебе станет легче.
– Честно говоря, мне не хотелось бы морочить тебе голову. Но, с другой стороны, это наше общее будущее... – Она потерла руками шею и покрутила головой, отгоняя усталость. – Я думала о тех болезнях, которые поджидают нас за стенами убежища. Я не имею в виду лучевую болезнь. Я сейчас о другом. При полном отсутствии гигиенических мероприятий разлагающиеся трупы в таком огромном количестве могут вызвать не только кишечные инфекции, но и перерасти в тяжелые эпидемии. Вслед за кишечными инфекциями возникнут дыхательные: пневмония, бронхит и другие. Возможны также гепатит, дизентерия, туберкулез. Наверняка появятся тиф и холера. Кроме того, возможны случаи бешенства. В таких условиях любая, даже самая безобидная болезнь может перерасти в тяжелую форму и вызвать новую вспышку эпидемии, которая унесет тысячи, а может быть, и миллионы жизней. Менингит, энцефалит, вызываемые воспалением мозга, даже венерические заболевания... Этот список можно продолжать до бесконечности, Кэт. И я не думаю, что в чьих-нибудь силах предотвратить все это. Ни правительство, ни медицинские работники ничего не смогут сделать. Хотя, конечно, о каком правительстве, о каких медицинских работниках мы говорим. Мы все погибли. Один умрет сегодня, другой – через неделю, но мы все обречены. В аду нет надежды на спасение.
