Ночной зверёк - Беляева Дарья Андреевна (бесплатные серии книг .txt) 📗
— Это со стороны кажется, будто ты делаешь только шаг. Внутри тебя происходит совсем другое. Царица сделала семь шагов и прошла шесть ступеней. Это надломило ее разум. Она даже имя свое забыла. Вернувшись, она велела никогда не произносить его вслух, чтобы не вспомнить его. Она отказалась от имени, но, не думаю, что это вся цена, которую она заплатила. Она и на треть не приблизилась к месту, где разлиты Слезы. А ведь можно пройти до конца. Говорят, что Лестница Вниз и Лестница Вверх, в которую верят Перфекти, в конце концов, одно и то же. Что Отец Свет, которому они поклонялись раньше, так же уготовил им дорогу к познанию всего, и на этой дороге они должны будут встретиться с Матерью Тьмой.
Амти подумала, что, может быть, пройдя до конца, люди света и люди тьмы поймут, что они не одно и то же, но части одного и того же. Мысль эта, казалось, принесла надежду.
— А Царица может, если постарается, дойти до Слез?
Адрамаут погладил кончик носа Амти, провел ногтем вверх по переносице. Для него в этом движении не было ничего особенного, как приласкать котенка, вот и все.
— Не знаю. Она прекрасная женщина.
— Не очень-то прекрасная, у нее между лопаток растут шланги.
Адрамаут облизнулся, потом сказал:
— Во Дворе дополнительные конечности считаются признаком большой красоты.
— Фу! Фу-у-у-у! Фу, гадость! Фу же!
— Кроме того, — сказал Адрамаут. — Она — хорошая Царица. Она прошла шесть ступеней к абсолютной пустоте. Это на одну больше, чем ее предшественник. Вместе с этим приходит сила. Если кто-то бросит ей вызов и пройдет семь, он станет следующим царем.
— А что тогда будет с ней?
— Вызов можно бросить только в большой праздник, во время которого, если ее превзойдут, она должна будет покончить с собой, а мы, то есть, Инкарни Двора, а не мы, съедят ее плоть. Либо просто съедят ее заживо, если она окажется недостаточно смелой.
Амти даже никак не выразила своего негодования, в голове у нее не укладывалось, как где-нибудь могли быть столь дикие законы. Впрочем, разве не дикость — убивать невиновных еще людей только лишь за то, что происходит у них внутри и еще до того, как они что-либо совершили. В Государстве происходила такая же дикость, как и во Дворе, только в Государстве она происходила в стерильных кабинетах и была одобрена лично спасителем нации Шацаром. Цивилизованная дикость, упорядоченная.
Двор казался Амти притягательным, внутри нее что-то отзывалось, будто тоска по давно потерянной Родине. И неожиданно Амти спросила, не успев себя остановить:
— Кем ты был, Адрамаут, до того, как попал во Двор?
Спрашивать было не принято, и Амти тут же стало стыдно. Адрамаут молчал, и Амти подумала, что он из вежливости сделал вид, что не услышал. Но, в конце концов, Адрамаут все-таки ответил:
— Я был детским врачом. Это значит, — он пощелкал пальцами. — Что я детишек лечил, да.
Иногда Адрамаут пояснял очевидные вещи, но делал это будто бы для себя.
— Да, точно. Раньше с помощью магии я мог заращивать раны. Я был трансплантологом. Жизнь во Дворе как будто погружает все предыдущее в густой туман. Как в сказках про всякие места, куда попадают потерянные дети. Все они, в итоге, забывают, как туда попали и откуда пришли. Думаю, многие Инкарни, которые живут во Дворе достаточно долго тоже забывают. Я не все помню, Мескете помнит больше. Я жил не в Столице. И в Столицу никогда не хотел. Мне важно было помогать тем, кто в этом нуждается. Мне это и сейчас важно, в этом смысле я прежний. Там, кажется, у меня не было семьи. Но я очень любил свою работу. И я любил… человеческое тело. Да, разве это не чудо, как люди устроены? Я изучал его строение, это было моей навязчивой идеей. У меня дома везде были анатомические атласы и схемы. Да, я не сразу заметил, когда мое увлечение стало слишком нездоровым. И когда моя магия к исцелению исказилась. Я помню, вот это помню хорошо. Однажды мне нужно было пересадить почку одному мальчику, и когда я взял ее в руки я подумал, что она для меня как пластилин. Тогда я ничего не сделал. Это ведь был ребенок. Дома я разобрал на части мою собаку. И она все еще была жива. Я понял, что я могу. Но самое главное я понял, что я такое. Чего я точно не хотел, так это… разрушить то, что я так любил. Еще я не хотел, чтобы после моей смерти обо мне помнили дурно. Я сделал много добра и подумал, что заслужил хорошую смерть. Я наглотался таблеток. Не снотворного, конечно. Организм не такой дурак, иногда его не обмануть. Я пил кое-что другое, о чем я тебе не скажу, потому как это пропаганда самоубийства, милый малыш, если решишь убить себя, ищи средство самостоятельно и будь находчива. Три пачки за три часа, чтобы отказали почки. Лучше мучительно и долго, подумал я, но зато абсолютно надежно. Если бы в больнице меня откачали, пришлось бы пройти через мучительную процедуру допроса, потом расстрел. Помню, был выходной и было лето. Да, к понедельнику я должен был быть уже мертв. Я сел перед зеркалом, я хотел увидеть собственную смерть. Мне было любопытно. Словом, я попал во Двор примерно так же как ты — ничего не зная о нем. Случайно. Врата во Двор открываются для тебя на грани смерти, Двор питается твоей смертью, съедает ее. В первый раз попадая туда, ты исцеляешься. Двор прощает тебе твою первую ошибку, но на этом все. Это единственное, в чем он тебе поможет. В общем, мне повезло. Меня подобрала Царица, а вскоре она привела Мескете. Мескете, в отличии от меня, знала, куда отправляется.
— А она…
Но Адрамаут только приложил палец к губам, прежде, чем Амти успела задать вопрос, сказал:
— Нет, малыш. Она сама решит, хочет ли тебе рассказывать, если ты ее спросишь.
Амти кивнула, потом положила голову Адрамауту на плечо. В какой-то мере Адрамаут действительно заменил ей отца, как и обещал, когда они встретились впервые.
На верхней койке спала Мескете, ее рука свешивалась вниз. Амти впервые заметила, что у нее были нежные, почти девичьи пальцы и длинная линия жизни на ладони. Интересно, кем она была? Кем нужно родиться и что нужно пережить, чтобы стать таким человеком, как Мескете. Амти заметила, как Адрамаут смотрит на ладонь Мескете, будто хочет понять, что говорят линии на ее ладони, сколько ей осталось жить и суждено ли ей быть счастливой. Будто его действительно волновала ее судьба, и ему было страшно от того, что он не может ее прочесть. В этот момент Амти поняла: он страшно любил и жалел ее. И на сердце у него, как у всякого влюбленного человека, было тяжело от того, что он никак не мог предсказать, что с ней случится. Он боялся. И Амти отчего-то стало жалко Адрамаута, любовь его уже не была полностью человеческой. Взгляд был полон животного чувства и животной же тоски. Повинуясь неожиданному желанию отвлечь его, Амти спросила:
— А что мы будем делать, Адрамаут?
Он перевел взгляд на Амти и полсекунды она все еще видела любовный туман, делающий его глаза, даже алый, чудовищный, такими печальными. Адрамаут провел языком между своих зубов, и Амти увидела промелькнувшую каплю крови.
— Я бы хотел сказать, что я знаю, несмышленыш. Ты даже не представляешь, как я хотел бы сказать, что могу решить все наши вопросы. Мы попробуем выяснить, что задумал Шацар, но не уверен, что у нас хватит для этого связей. В любом случае, думаю, первым делом мы займемся планами Царицы. Мы, по крайней мере, можем предположить, чего она хочет и куда за этим пойдет.
— Но что с этим делать? — спросила Амти и тут же прикусила себе язык. Она подумала, что Адрамаут разозлится, но он только зажмурил свой жуткий глаз и сказал:
— Мы будем думать, как можно ее остановить. Она ведь не говорила, что пойдет за Слезами в ближайшее время. Нам нужно составить достойный план. А это требует времени, малыш.
— Я понимаю, просто мне…
— Страшно?
— Ну, да.
— Мне тоже, — сказал Адрамаут просто. И Амти подумала, что в отличии от Мескете он никогда не делал вид, что сильнее и умнее их всех. — Но мы что-нибудь придумаем все вместе. На это может понадобиться время, но оно ведь у нас есть.
