Дагиды - Оуэн Томас (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
— Поговорим серьезно. Прежде всего знайте, что я вдова. Мой муж умер четыре года назад. Это был известный финансист, что, безусловно, имеет свою бесподобную сторону. Но это был, как бы вам сказать, тип неизлечимо изломанный. Мало кто знал мрачный секрет его натуры, так как он с чрезвычайной ловкостью играл роль безупречного светского человека. И при этом… что за извращенный дух, какая изломанная душа! Что за маниакальная страсть к любой анормальности! Был ли он безумцем, когда мы с ним познакомились пятнадцать лет назад? Или все это проявилось позднее? Не могу точно сказать. Мысль о его чрезвычайной странности пришла мне в голову, когда я впервые попала в его «кунсткамеру».
Давным-давно, еще перед нашим браком, он устроил приватный кабинет редкостей и с тех пор неустанно его пополнял. В ящиках и витринах хранились причудливые экспонаты, имеющие отношение к магии, колдованию, эротизму. Этот кабинет был всегда закрыт, и никто, кроме него, не имел туда доступа. Словно жена Синей Бороды, я воспользовалась однажды его длительным отсутствием, проникла в запретную комнату и узнала ужасные секреты человека, которого все считали холодным, уравновешенным дельцом… — Сузи Баннер вздохнула и замолчала.
— Так. И что хранилось в этой комнате?
— Все что угодно. Раковины и корни, напоминающие человеческие гениталии, челюсть волка-оборотня, камни с вырезанными на них магическими формулами и странными символами, глиняные и восковые фигурки в пожелтевших банделетах, пронзенные иголками или гвоздями, бронзовые и серебряные статуэтки монстров и андрогинов.
Я не на шутку заинтересовался. Моя собеседница это заметила и увлеченно продолжала:
— Там хранилась под стеклянным колпаком маленькая высушенная сирена цвета охры: можно было разглядеть лицо, почти человеческое, и крохотные руки, туловище напоминало рыбу, только без чешуи. Затем большой кусок горного хрусталя с резкими, угловатыми гранями, в центре которого навечно застыл удивительно пропорциональный гомункул. Имелся также скелет ребенка о двух головах; ожерелье, где были поочередно нанизаны человеческие ногти и жемчужины; медальоны с прядями волос; броши и кольца, в которые были вделаны человеческие зубы; несколько десятков стеклянных глаз; разнообразные протезы из полированного дерева, кожи и серебра… Господи, все что угодно! Циничным, античеловеческим, сатанинским веяло от этих жутких вещей, собранных в одном месте.
— А где сейчас эта коллекция? Хотелось бы на нее взглянуть.
— Рассеяна! Уничтожена! — чуть ли не восторженно воскликнула Сузи Баннер. — Я продала вещи, обладающие реальной художественной ценностью, а остальные — все эти запыленные зловещие амулеты и фетиши — сожгла здесь в кабинете. — Она указала на большой камин.
— Какая потеря! — прошептал я разочарованно.
— Вам нравятся подобные объекты? Неудивительно, впрочем. Но так было нужно. Это отравило мою жизнь и погубило его.
Наполнив свой стакан, она наклонилась ко мне и сощурила глаза:
— Мой муж был монстром, понимаете? Я убила его.
Она медленно пила шампанское, не сводя с меня глаз.
Какая мрачная эстетика! Какая черная романтика! Скептический юмор, надо полагать, отразился на моем лице. Она даже возмутилась:
— Напрасно не верите. Поразмыслите секунду. Неужели вы воображаете, что я стала бы вас беспокоить из-за какого-то пустяка? Лгать куда легче, чем говорить горькие истины. Или вы думаете, что я решила придать своей особе немного драматического шарма? Я не заинтересовала вас. Я дала вам адрес, номер телефона, и что же? В отличие от других мужчин вы даже не среагировали. Невинная и несчастная женщина или расчетливая преступница — вам ни тепло ни холодно. Так или нет?
— Пожалуй, да.
— Я вас пригласила именно потому, что, на мой взгляд, вы способны понять некоторые вещи.
— Хорошо. Допустим, это так. Тогда зачем, черт возьми, признаваться мне в каком-то преступлении? Вы намереваетесь покаяться, сесть в тюрьму?
Она гордо выгнула свой изящный торс и посмотрела на меня с вызовом.
— Ничуть не собираюсь. Я не чувствую себя преступницей и мне не в чем каяться. Мой муж только получил по заслугам.
— Пожалуй, многовато для коллекционера, оригинального безусловно, но безобидного.
Я говорил неискренне, чтобы ее спровоцировать, так как начал думать, что все далеко не так просто. Я поднял голову на портрет покойного. Импозантный мужчина с глубоким, проницательным взглядом. Неопределенная, беспокойная улыбка. Под буржуазной респектабельностью мне привиделось нечто опасное, болезненное.
— Он совершал много не очень-то красивых поступков, — продолжала его жена. — Я сейчас не хочу о них вспоминать и не хочу его осуждать. Но за один я никогда его не прощу. Он заплатил за это жизнью.
— Можно спросить, за какой?
Лицо моей собеседницы застыло, затвердело. Губы исказила ненависть.
— Он убил ребенка, которого я носила.
На сей раз я наполнил стаканы, и, признаюсь, моя рука задрожала.
Я выпил глоток, стараясь не смотреть на Сузи Баннер. Я не мог представить сути этого удивительного обвинения. Просто ничего не мог понять. Может, она не совсем в здравом уме?
— Истину, — продолжала она, — нелегко выявить. Это неуловимо. Нельзя также рассказать в двух словах. Мне надо просто помочь, не пытаясь ничего упростить.
— Постараюсь сделать все, что смогу.
— Семь лет назад я родила мертвого ребенка. Такого поворота невозможно было ожидать. Беременность протекала нормально, без инцидентов. Можно понять, в каком отчаянье я была. И тогда-то мне стало ясно, насколько я и мой муж чужды друг другу. Я ждала утешения в эти трудные часы, а муж отнесся к происшедшему с феноменальной легкостью. Ведь он обязан был меня ободрить, объяснить, что подобные казусы случаются сравнительно часто, хотя бы обещать, что у нас будет другой ребенок. А он шутил, фанфаронил, издевался…
— Возможно, он полагал, что вы не созданы для материнства? Возможно, не хотел заронить надежду, которой, как он думал, не суждено сбыться?
— Нет-нет, все обстояло гораздо хуже. Понимаете, он ненавидел жизнь. Молодость и свежесть вообще раздражали его. Ему нравились только его проклятые книги и макабрические коллекции.
— И что же вы предположили?
— Поначалу ничего. Наша жизнь усложнилась. Я, конечно, не представляла его роли в смерти моего ребенка, но стала испытывать отвращение к нему. К нашим разговорам примешались горечь и неприязнь. Можно было по тысяче признаков угадать, что мы в откровенной вражде и что этой вражде положат конец только развод или смерть.
И вот однажды мой муж показал мне нож для разрезания бумаги. В рукоятку была вделана миниатюрная детская рука. «Воспоминание о твоем сыне, — сказал он. Его губы кривила жестокая гримаса. — Я сумел незаметно отсечь его запястье секатором перед тем, как его положили в гробик. Я сделал это во имя нашей любви. Смотри, вот нечто принадлежащее нам обоим. Серебряная оправа изящна, не правда ли?»
— Какой ужас! — прошептал я.
Она встала. Она была словно в трансе — ноги подкашивались, губы дрожали.
— Вы еще не знаете всего.
Она подошла к столу, выдвинула ящик, достала нож для разрезания бумаги и положила передо мной.
Лезвие слоновой кости увенчивал сероватый, странной формы шарик, оправленный в серебро. Я нагнулся посмотреть. Это был крохотный сжатый кулачок. Зафасцинированный, я и хотел, и боялся его потрогать.
Но тут Сузи Баннер принесла нечто другое — маленькую куклу сантиметров пятнадцати длиной, запеленутую как новорожденный: на первый взгляд это напоминало внушительный и туго перебинтованный указательный палец. Однако наверху имелось утолщение — восковая головка с неопределенно переданными чертами лица.
Когда мне был протянут сей предмет, я начал вертеть его в руках, не зная, что с ним, собственно, делать.
— Посмотрите внимательно и попытайтесь понять. Эта фигурка изображает моего ребенка. Муж сделал ее для колдования. Как я говорила, ребенок родился мертвым. У него была необъяснимая рана в родничковой ямке. Она соответствует, как я сообразила, когда нашла эту мерзкую куклу, вот этим искусственным травмам.
