Московские Сторожевые - Романовская Лариса (читать книги полные .txt) 📗
— Все, — с каким-то позорным облегчением сообщила я сквозь полминуты.
— Еще не все, — поддразнил меня Кот, залезая в наружный карман своей безразмерной куртки. Погремел там чем-то, распустил вокруг себя запах залежалых креветок и свежих яблок, зашуршал загадочно — словно горсть речной гальки в бездонном кармане пересыпал. Потом вытащил зажатую ладонь, развернул ее красивым жестом — как артист цирка:
— Есть куда ссыпать?
— Есть. — Я решительно подставила косметичку, набитую новехоньким добром. В парфюмерную темноту бодро посыпались семена молодильных яблонь, непросеянное вечное добро, корешочки забей-травы, зернышки заводных апельсинок, еще какие-то невнятные крупинки и две серебряные подковки — перевитые проволокой-венгеркой и снабженные крошечным, размером с фасолину, ключиком. Тоже серебряным. У нас эти ключики младенцам на шею вешать полагается. Чтобы не заблудились посреди жизни.
За такое даже благодарить нельзя попусту. Главное — применить все по назначению, не испортить дары.
— Обещаю присмотреть. — Я с уважением кивнула на косметичку.
— Да иду я уже! — рявкнул Тимофей в мобильник.
Потом все-таки клюнул меня в нежную щеку сухими усами. Тоже на удачу. И снова за телефон схватился:
— Варюш, ты мозги поставила уже? Ну заквашивай давай, я московский рейс встретил, так что они как раз к нашему приезду подняться должны.
Часть третья
Кошкины слезы
Девочка не нравилась мне категорически. Лицо у нее было неестественно бледным — как у героини черно-белого кино, а волосы топорщились казенным сиротским ежиком, открывая пылающие неизвестно с какого перепуга уши. Глаза щетинились рыжеватыми ресницами, смотрели серо и угрюмо, губы категорически не сочетались с новой помадой, а про угри на носу я вообще не говорю. Нет, не такой я представляла себе свою же молодость. Жека вон в тот раз совершенной красоткой после обновления вернулась, а уж про то, как моя Манечка покойная в новую жизнь входила, я вообще молчу. Природные данные, увы и ах…
Не, ну понятно, конечно, что я научусь лицом пользоваться. Вон и носик, если в три четверти встать, очень даже интересно вздергивается. И когда первые волосы сильно отрастут — тоже ничего так будет. Но вот сейчас… Ну как я с такой физиономией вообще в самолете летела и никого не стеснялась? Это же просто… И какого беса современная мода шляпки с вуалетками не признает? В них же все спасение для таких, как я…
Ну что мне делать-то, если у меня даже капюшона на шубе нет, а меховой беретик если что и прикрывает, так только уродскую стрижу?
Девочка в зеркале обиженно сморгнула, прикусив нижнюю губу блестящими молоденькими зубами. Не зря я последние дни со скобкой мучилась — умудрилась-таки предупредить: у меня же все три первых жизни левый нижний резец чуть-чуть вперед выступал… Если не вглядываться — то и не заметно, а целоваться вот…
На этой мысли у моего отражения вспыхнул неуверенный румянец, впалые щеки малость потеплели, а глаза даже как-то и заискрились. Ну вот… Потом тепло и дальше разлилось — и по пальцам, и по сердцу. Ни о какой вуальке я больше не мечтала. А вот просто шляпку себе прикупить… Ммм… Отчего бы и нет, тем более что сейчас, в отличие от прошлых времен, в магазинах и впрямь любопытные экземпляры появились. Вот, например, к моему осеннему синему пальто… Хихикс… Ой, Лилечка, ой, дурочка молоденькая. Нет у тебя никакого осеннего пальто, оно же старушечье совсем, да еще и на пару размеров больше.
Девочка в зеркале самодовольно мне подмигнула, вытягивая в трубочку упругие губы. С лица исчезла киношная нежить, проступили первые мимические морщинки, появились простые человеческие эмоции.
— Ленка, ну у тебя совесть есть вообще? — В предбанник аэропортовского сортира ввалилась Жека с моей шубенкой наперевес. — Дорка там сейчас мяукать начнет, честное слово… Говорит, что тут цены на парковку выше, чем на хлеб в восемнадцатом году. Лен… — Жека придвинулась поближе и закурлыкала в самое ухо, чтобы не удивлять мирских посетительниц этого благородного заведения. — Ну ты чего? Морда, что ли, не нравится?
Мы с отражением понуро пожали плечами.
— Тоже мне… А кому она нравится в первые дни? Думаешь, я от своей физии в восторге была? Так ничего, отвисится со временем, привыкнешь… Давай, крась губы и потопали… Знаешь, Лен, я ведь тоже не сразу догадалась… это же фантом, шутка памяти. Когда ты под старость себя молоденькой вспоминаешь, то только свои достоинства помнишь. А про то, что кожа как блин лоснилась или что уши врастопырочку — как-то забываешь. Потому что память вообще про хорошее крепче помнит. — Тут Жека отступилась от меня, окидывая критическим взглядом художника тюбик с моей помадой, нагло мотнула своей чернокудрой гривой и громким голосом сообщила мерзость: — А волосы вообще сейчас нарастить можно. Подумаешь…
— Ты, Дусенька, про стоянку что-то там говорила? — вопросила я, похлопывая пальцами по вполне лебяжьей шее. — Я чего-то не поняла. Откуда у нас авто?
— А я не рассказывала? Ой… В общем, ты стой, а то сейчас помрешь. Короче. Дорка прикупила себе машину. А на сдачу права.
— А зачем ей в Москве машина? — Я прекратила барабанить пальцами по скуле.
— Ей она как ослу подтяжки. Но у нее же кошечки мерзнут! — Ехидная Евдокия произнесла последнюю фразу с вялым подобием Доркиных интонаций. — Эта полоумная мамаша везде таскает за собой Цирлю с котяточками, а поскольку у нас климат… знаешь ли… не сильно тропический, так Цирленька мерзнет, а Дорка истерит.
— Э-э-э-э… — Я улыбнулась против воли.
— Сперва ее возил Васька на такси, а потом, когда ему машину подорвали, Дора попыталась ловить частников. Ну ты знаешь, как она ловит… В общем, решила, что ей нужна своя тачка. Вот и купила. Для кошечек.
— Фигасе… — Я честно постаралась выразить изумление с помощью актуальных лексем: — Погоди-погоди, а она когда последний раз за руль садилась?
— Не помню, — Евдокия наморщила лоб. — В Киеве у нее белый «Руссо-Балт» был, любовник подарил… Сейчас себе «Шкоду» взяла. Зеленую. Под котеночка. Рыженький он. Она там всех на уши поставила в автоцентре, пока с этим котенком ходила и под его цвет тачку выбирала. Мирские охренели, но нашли.
— Ну это Дора, — вздохнула я. — Помнишь, как она дом под перчатки подбирала?
Жека ухмыльнулась: история была известная. Дорка тогда квартировала в Одессе, и ее осаждали три роскошных мальчика. Дора выбрала того, кто владел особнячком, покрашенным в какой-то оттенок под масть ее любимых перчаток. Хотя, скорее всего, дело было в том, что у роскошного мальчика был папа — знаменитый одесский ювелир… Это, естественно, еще до Первой мировой произошло. После Второй мировой Дора вообще перестала носить кожаные перчатки.
