Неведомые дороги (сборник) - Кунц Дин Рей (книги регистрация онлайн txt) 📗

Сворачивая пробку, Джой почувствовал, что его неудержимо потянуло к окну. Словно железную стружку – магнитом, но он устоял. Потому что его вновь охватил страх: а вдруг по другую сторону залитого дождем стекла он увидит ту самую женщину, блондинку со спутанными, мокрыми волосами, с пустыми глазницами чернее тьмы, в прозрачном платье, с протянутыми к нему руками, беззвучно призывающую его выпрыгнуть из окна и улететь с ней в грозу.

Джой убедил себя, что она точно маячит за окном, как призрак. Даже не решался взглянуть в ту сторону, боясь заметить женщину хоть краем глаза. Случись это, и она, как вампир, забарабанила бы по стеклу, умоляя впустить под крышу, тогда как без приглашения не смела переступить порог.

Возвращаясь к кровати с бутылкой в руке, Джой намеренно отворачивался от прямоугольника ночи.

И гадал: перепил или сходит с ума?

А потом, к собственному изумлению, закрутил крышку, так и не приложившись к бутылке.

Глава 3

Утром дождь прекратился, но тяжелые облака по-прежнему прижимались к земле.

Похмелья Джой избежал. Он знал, сколько надо выпить, чтобы свести к минимуму нежелательные эффекты. И каждый день в большом количестве принимал витамины группы В, чтобы компенсировать уничтоженное алкоголем. Именно дефицит витаминов группы В и является причиной похмелья. Джой знал все нюансы. Пил методично и основательно, подходил к этому процессу в высшей степени профессионально.

Позавтракал тем, что нашлось в холодильнике: кусок зачерствевшего кофейного торта, полстакана апельсинового сока.

Приняв душ, Джой надел свой единственный костюм, белую рубашку, темно-красный галстук. Костюм он не доставал из шкафа уже лет пять, и пиджак висел на нем, как на вешалке. Воротник рубашки тоже был на размер велик. Джой показался себе похожим на пятнадцатилетнего подростка в одежде отца.

Поскольку спиртное ускоряло обмен веществ, организм Джоя сжигал все, что он съедал и выпивал, поэтому к каждому декабрю Шеннон становился на фунт легче в сравнении с предыдущим январем. То есть до полной бестелесности оставались какие-то сто шестьдесят лет.

В десять утра он пошел в "Похоронное бюро Девоковски" на Главной улице. Бюро не работало, но Джоя впустили, потому что мистер Девоковски его ждал.

Лу Девоковски уже тридцать пять лет хоронил жителей Ашервиля. Не худой, сутулый, с запавшими глазами, как рисуют в комиксах и показывают в фильмах представителей его профессии, а крепкий и краснолицый, с черными, не тронутыми сединой волосами – наглядное свидетельство тому, что работа с покойниками – гарантия долгой и активной жизни.

– Джой.

– Мистер Девоковски.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже.

– Вчера попрощаться с ним пришло полгорода.

Джой промолчал.

– Все любили твоего отца.

Джой молчал, не доверяя своему голосу.

– Я отведу тебя к нему.

Темно-красный ковер ритуального зала, бежевые стены, приглушенный свет. Розы, выглядывающие из теней, их сладковатый аромат, наполняющий воздух. Полированный гроб, бронзовые ручки и инкрустации. Следуя телефонным указаниям Джоя, мистер Девоковски предоставил все самое лучшее. Таким было бы желание Пи-Джи... да и похороны оплачивались его деньгами.

Джой осторожно приблизился к постаменту, словно человек во сне, которому не хочется заглядывать в гроб из опасения увидеть в нем себя.

Но в гробу покоился Дэн Шеннон в темно-синем костюме на постели из кремового атласа. Последние двадцать лет дали себя знать. Время обошлось с ним неласково, он ссохся и, похоже, радовался тому, что ушел.

Мистер Девоковски тактично удалился, оставив Джоя наедине с отцом.

– Извини, – прошептал Джой. – Извини, что ни разу не вернулся, не увидел больше ни тебя, ни маму.

После короткого колебания коснулся щеки старика. Холодная и сухая.

Он убрал руку, в шепот проникла дрожь:

– Я просто выбрал не тот путь. Неведомую дорогу... и как-то... так уж вышло, не вернулся назад. Не могу сказать почему, папа. Сам этого не понимаю.

Какое-то время Джой не мог говорить.

Аромат роз усилился.

Дэна Шеннона можно было бы принять за шахтера, хотя он не проработал в шахте ни дня, даже подростком. Широкое, тяжелое лицо. Большие плечи. Сильные, крупные кисти, испещренные шрамами. Он был автомехаником, отличным автомехаником, хотя время и место не обеспечивало его фронтом работы.

– Ты заслужил любящего сына, – наконец вымолвил Джой. – Хорошо, что у тебя их было два, не так ли? – он закрыл глаза. – Мне очень жаль. Господи, как же мне жаль!

Его сердце разрывалось от угрызений совести, огромная тяжесть, прямо-таки чугунная наковальня, навалилась на плечи, и разговор с мертвым отцом не принес облегчения. Даже господь бог в тот момент не мог бы помочь Джою.

Мистер Девоковски встретил вышедшего из ритуального зала Джоя в холле похоронного бюро.

– Пи-Джи знает?

Джой покачал головой.

– Я еще не смог его найти.

– Как это, не смог найти? Он же твой брат, – на мгновение скорбь на лице главного похоронных дел мастера Ашервиля сменилась недоумением, даже презрением.

– Он постоянно путешествует, мистер Девоковски. Вы это знаете. Все время в пути, собирает материалы для новых книг. В том, что я не смог его найти... моей вины нет.

С неохотой Девоковски кивнул.

– Несколько месяцев назад я видел статью о нем в "Пипл" [1].

Пи-Джи Шеннон, бытописатель дорожной жизни, самый знаменитый литературный цыган после Джека Керуака [2].

– Ему следовало иногда приезжать домой, – вздохнул мистер Девоковски. – Может, написать книгу об Ашервиле. Когда он услышит о смерти отца, бедный Пи-Джи, он очень огорчится. Пи-Джи сильно любил отца.

"Я тоже", – подумал Джой, но ничего не сказал.

Учитывая свое поведение в последние двадцать лет, он сам бы в это не поверил. Но он любил Дэна Шеннона. Господи, любил. И любил свою мать, Кэтлин... Пусть не приехал на похороны и не увидел ее в смерти.

– Пи-Джи приезжал в августе. Провел здесь неделю. Твой отец всюду водил его, показывал. Очень гордился Пи-Джи.

Помощник Девоковски, худенький молодой человек в черном костюме, вошел в холл. Заговорил шепотом:

– Сэр, пора отправлять усопшего в церковь.

Девоковски глянул на часы.

– Ты пойдешь на церемонию? – спросил Джоя.

– Да, конечно.

Владелец похоронного бюро кивнул и отвернулся.

Снаружи небо напоминало пепелище с чернотой сажи и густой серостью пепла. Чувствовалось, что тучи вот-вот прольются дождем. Джой, правда, надеялся, что природа смилостивится и дождь пойдет после завершения мессы и погребальной службы.

На улице, когда Джой подходил к своему автомобилю сзади, направляясь к водительской дверце, он увидел, как сам по себе открылся багажник, крышка поднялась на несколько дюймов. Вдруг из темноты протянулась изящная рука. Женская. Со сломанным большим пальцем, вывернутым под неестественным углом, с кровью, капающей из-под вырванных ногтей.

На Ашервиль внезапно навалилась темнота. Ветер стих. Тучи, до того плывшие с востока, внезапно замерли, как потолок в аду. Джой остановился как вкопанный от леденящего кровь страха. Только рука двигалась, только рука жила, только ее отчаянный зов сохранил значимость и важность в этом закаменевшем мире.

Джою стало тошно от вывернутого большого пальца, вырванных ногтей, медленно капающей крови... но он не мог отвести глаз. Он знал, что рука принадлежит женщине в прозрачном одеянии, пришедшей в мир бодрствующих из сна, который Джой видел прошлой ночью. Хотя такого просто не могло быть.

Выдвинувшись из тени, отбрасываемой крышкой багажника, рука повернулась ладонью вверх. В центре виднелась кровавая ранка, возможно, нанесенная ногтем.

Джой закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, но тут же перед его мысленным взором возник алтарь церкви Богородицы так ясно, словно он стоял в шаге от него. Серебряный звон колоколов нарушал тишину, но он слышал не настоящие колокола, звонившие в этот октябрьский день. Звук этот шел из памяти, им сопровождались утренние мессы далекого прошлого. «Это говорит моя вина, моя вина, моя самая ужасная вина». Джой видел потир, поблескивающий в свете свечей. Облатку, символизирующую тело Господне, в высоко поднятой руке священника. Джой напрягался, чтобы уловить момент пресуществления, когда реализовывалась надежда, вознаграждалась вера. Момент совершения чуда: превращения облатки в плоть, вина – в кровь. «Есть ли надежда для мира, для заблудших вроде меня?»