Лэшер - Райс Энн (книги без сокращений .txt) 📗
Мое появление на свет отнюдь не было воспринято в семейном кругу как событие значительное. И причина такого отношения состояла в том, что я родился мальчиком, а семья испытывала необходимость прежде всего в особах женского пола, которым впоследствии предстояло стать ведьмами. Я же был всего лишь принцем крови, но, увы, не мог претендовать на положение наследника. Бесспорно, любви и внимания намою долю выпало предостаточно, однако никто и никогда не удосужился заметить, что маленький мальчик обладает незаурядными сверхъестественными способностями и никто в семействе, будь то мужчина или женщина, не в состоянии с ним тягаться.
Говоря откровенно, моя бабушка, Мари-Клодетт, была столь глубоко разочарована, что я родился не девочкой, что даже прекратила разговаривать со своей дочерью, а моей матерью Маргаритой. К тому времени злосчастная Маргарита уже произвела на свет одного ребенка мужского пола – моего старшего брата Реми, – а когда она дала жизнь еще одному мальчику, это было воспринято как: достойный самого сурового осуждения проступок и окончательно лишило мою мать расположения семьи.
Разумеется, Маргарита приложила все усилия, чтобы как можно скорее загладить свою провинность, и в 1830 году родила наконец долгожданную девочку – мою обожаемую сестрицу Кэтрин, ставшую ее преемницей и наследницей семейного достояния. Однако тень, омрачившая отношения между моей бабушкой и матерью, не развеялась до самой смерти Мари-Клодетт.
Я подозреваю, что Мари-Клодетт достаточно было бросить взгляд на новорожденную Кэтрин, чтобы понять, что от девочки не будет большого проку. Время лишь подтвердило правоту такого мнения. Но именно этому крошечному созданию предстояло стать ведьмой, столь необходимой семье. Если бы не это обстоятельство, Мари-Клодетт и глядеть бы не захотела на внучку и уж тем более не стала бы передавать этому неразумному младенцу, пищавшему в колыбели, свой великолепный изумруд.
Да будет вам известно, что к тому времени, как Кэтрин превратилась в молодую женщину, я уже обладал в семье немалым влиянием, ибо присущие мне сверхъестественные способности сделались очевидными для всех. Посему именно от меня Кэтрин родила дочь, Мэри-Бет, – последнюю поистине выдающуюся ведьму в роду Мэйфейр.
Полагаю, известно вам и то, что по прошествии времени я стал отцом дочери Мэри-Бет, Стеллы, а та в свою очередь родила от меня дочь Анту.
Однако позвольте мне вернуться к тревожной поре моего раннего детства, когда все домочадцы только и делали, что строгим шепотом приказывали мне вести себя хорошо, не задавать лишних вопросов, почитать все без исключения семейные традиции и обычаи и не обращать внимания нате странные события и обстоятельства, что имели непосредственное отношение к миру духов и привидений.
В весьма недвусмысленных выражениях мне дали понять, что представителей мужской линии семейства Мэйфейр, наделенных неординарными способностями и обладающих особой силой, как правило, ожидает печальный конец. Безвременная смерть, безумие, изгнание – таков удел возмутителей спокойствия.
Оглядываясь назад, я понимаю, что при всем желании не смог бы стать одним из тишайших и послушнейших членов семейства, подобных дяде Морису, Лестану и прочим родственникам, которые из кожи вон лезли, лишь бы заслужить всеобщее одобрение.
Начнем с того, что с самого раннего возраста мне постоянно являлись призраки. Я слышал голоса духов, видел, как души оставляют тела умерших. К тому же я мог без труда читать мысли других людей. Подчас мне удавалось даже передвигать взглядом предметы, а также разбивать и ломать их – причем совершал я подобные действия отнюдь не в пылу гнева или раздражения, а зачастую без всякого умысла. Одним словом, я был настоящим маленьким колдуном, магом – или как там еще это называется?
Призрака Лэшера я помню с той самой поры, как помню себя. Заглядывая в спальню матери, чтобы пожелать ей доброго утра, я неизменно видел возле ее кресла знакомый силуэт. Когда появилась Кэтрин, Лэшер подолгу простаивал у колыбели. Однако ни разу он не удостоил меня даже беглым взглядом. Замечу, что меня заблаговременно предупредили о недопустимости какого-либо общения с ним ни при каких обстоятельствах я не имел права заговаривать с Лэшером, а тем более пытаться выяснить, кто он такой и что делает в нашем доме. Разумеется, мне было запрещено произносить его имя, а также каким-либо образом привлекать его внимание.
Все мои дядюшки были весьма довольны своим уделом и без устали повторяли: «Заруби себе на носу: мужчина из рода Мэйфейр может иметь все, что пожелает: вино, женщин, все мыслимые и немыслимые блага, даруемые богатством. Однако семейные тайны не нашего ума дело. Пусть всем этим занимается старшая ведьма. Ей, как говорится, и карты в руки. Запомни: именно на этом принципе зиждется наша незыблемая власть».
Однако такая позиция совершенно меня не устраивала. Принять сложившееся положение как данность ни в коем случае не входило в мои намерения. Что до бабушки, то она возбуждала во мне жгучее любопытство, которое я тщательно скрывал от прочих домочадцев.
По мере того как я рос, мать моя, Маргарита, все больше от меня отдалялась. Когда нам случалось встретиться, она по-прежнему сжимала меня в объятиях и осыпала поцелуями, однако встречи эти становились все реже. Насколько я помню, она постоянно стремилась в город – то за покупками, то в оперу, то на танцевальную вечеринку, то выпить, то еще бог знает зачем. Если же ей случалось остаться дома, она запиралась в своей комнате и весьма резко пресекала любые попытки нарушить ее уединение.
Не скрою, я находил свою мать весьма загадочной особой. И все же бабушка будоражила мое детское воображение сильнее. В редкие минуты досуга – а, надо сказать, занятиями я был загружен сверх всякой меры – она притягивала меня подобно сильнейшему магниту.
Пожалуй, мне стоит более подробно рассказать о своих занятиях. Прежде всего, я с упоением читал. В нашем доме книги были повсюду. Поверьте, редко о каком-либо из домов патриархального Юга можно было сказать то же самое. Чтение не входило в число привычек богатых людей: считалось, что увлекаться книгами пристало лишь представителям среднего класса. Но в нашей семье читать обожали все. Что до меня, то я едва ли не с пеленок научился читать по-французски, по-английски и по-латыни.
Впоследствии без всякой посторонней помощи я выучил немецкий, а также испанский и итальянский.
Мысленно возвращаясь к поре своего детства, я не могу припомнить ни одного дня, когда бы я не читал какую-либо книгу из семейного собрания. Отмечу еще раз, что богатство нашей библиотеки не поддавалось ни воображению, ни описанию. С течением лет многие книги сгнили и рассыпались под влиянием неумолимого времени; некоторые были украдены, другие я сам подарил тем, кто мог оценить их по достоинству. Однако в годы детства в полном моем распоряжении находились все без исключения произведения Аристотеля, Платона, Плавта и Теренция, а также Вергилия и Горация. Ночами я зачитывался Гомером в переводе Чепмена или Овидиевыми «Метаморфозами», блестяще переведенными Голдингом. Затем настал черед Шекспира, которого я, естественно, обожал, а также чрезвычайно занимательных английских романов: «Тристрама Шенди» Лоренса Стерна, «Тома Джонса» Генри Филдинга и, конечно же, «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо.
Со всеми этими книгами я познакомился на заре своей жизни. Признаюсь, нередко смысл прочитанного доходил до меня гораздо позже, иногда лишь через много лет после того, как я переворачивал последнюю страницу. Часто бывало, что я таскал за собой книгу по всему дому и, дергая домочадцев за юбки и полы сюртуков, изводил их одним и тем же вопросом «Что это означает?» Я даже просил дядюшек, тетушек, кузенов или рабов прочесть мне вслух какой-либо особо непонятный отрывок.
Часы, свободные от чтения, я проводил в обществе мальчиков старшего возраста – как белых, так и цветных. Мы скакали на лошадях без седел, бродили по болотам в поисках змей или забирались на стволы высоченных дубов и кипарисов и осматривали окрестности, стараясь определить, не приближается ли откуда-нибудь разбойничья шайка.
