Песни мертвого сновидца. Тератограф - Лиготти Томас (книги читать бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
— Что там? — спросил Дэвид, беря бокал.
— Небольшой подарок для любителя искусства, который скрывается в тебе. Я купила его в магазинчике, где продают вещи, которые делают ваши заключенные. Там есть очень качественные работы: пояса, драгоценности, пепельницы — ну сам знаешь.
— Знаю, — протянул Дэвид, его голос и на долю не отражал энтузиазма Лесли. — Я и не думал, что это барахло кто-то покупает.
— Ну я покупаю. Я подумала, что так поддержу тех заключенных, которые предпочитают хоть как-то созидать, а не только… разрушать.
— Творчество — не всегда признак доброго нрава, — предостерег ее Дэвид.
— Не суди, пока не увидишь, — сказала она, открыв коробку и поставив фигурку на кофейный столик. — Вот… Разве не мило?
Доктор Мунк рухнул на такую глубину трезвости, на какую можно погрузиться, лишь прежде воспарив к высочайшим алкогольным вершинам. Он посмотрел на сувенир. Он видел его раньше, смотрел, как эту статуэтку нежно ваяли, ласкали заботливые руки, смотрел, пока к горлу не подступила тошнота, и доктор не отвернулся. Это была голова мальчика, совсем еще ребенка — прекрасная работа, вылепленная из серой глины и покрытая голубой глазурью. От работы шло сияние выдающейся и интенсивной красоты, лицо статуэтки выражало нечто вроде экстатической безмятежности, извилистой простоты визионерского взгляда.
— Ну и как она тебе? — спросила Лесли.
Дэвид взглянул на жену и мрачно произнес:
— Пожалуйста, положи это обратно в коробку. И потом избавься от нее.
— Избавиться? Но почему?
— Почему? Потому что я прекрасно знаю, кто из пациентов это сделал. И он очень гордился статуэткой, и мне даже пришлось нехотя похвалить его за искусность работы. Но потом он рассказал о том, с кого ее лепил. И когда этого мальчика нашли в поле шесть месяцев назад, на его лице было далеко не такое выражение безмятежности и покоя.
— Дэвид, нет! — воскликнула Лесли, словно не желая слышать то, что сейчас скажет ее муж.
— Одна из недавних «проказ», и, по его словам, самая запомнившаяся.
— Боже, — тихо пробормотала Лесли, приложив правую руку ко лбу. Потом она аккуратно упаковала голову мальчика обратно в коробку и почти неслышно произнесла: — Я верну ее в магазин.
— И поскорее, Лесли. Я не знаю, сколько еще мы будем жить по этому адресу.
В угрюмой тишине Лесли на мгновение задумалась о том, как легко и открыто прозвучали его слова о переезде, о бегстве из Нолгейта. А потом она спросила:
— Дэвид, а он когда-нибудь рассказывал о том, что сделал? В смысле о…
— Я понимаю, о чем ты. Да, рассказывал, — ответил доктор Мунк с профессиональной вескостью.
— Дэвид, мне так жаль, — сказала Лесли, искренне сочувствуя ему, теперь, когда уже не нужны были уловки, чтобы убедить его бросить эту работу.
— Знаешь, это странно, но ничего ужасного в рассказах Доу не было. Наши беседы можно даже назвать стимулирующими, с клинической точки зрения. Он описывал свои «проказы» в крайне образной манере, можно сказать увлекательной. Странная красота той штуки в коробке — пусть она и крайне отталкивающая — в некотором смысле отражает язык, который он использовал, говоря об этих несчастных детях. Иногда я не мог не отметить, что его рассказы меня завораживают, хотя, возможно, как психолог я просто отстранялся от своих подлинных чувств. Иногда приходится держаться на расстоянии от реальности, хотя так становишься менее человечным.
Я понимаю, о чем ты, но ничего жестокого он не описывал. Он рассказывал о своей «самой памятной проказе» скорее с неким удивлением и ностальгией, пусть это и кажется шокирующим. Он словно скучал по дому, хотя его «дом» — лишь ветхие руины его собственного разума. Психоз Доу явно породил какую-то ужасающую волшебную страну, которая пациенту кажется совершенно реальной. И несмотря на тысячи имен, несмотря на явную манию величия, там он кажется себе фигурой малозначительной — заурядным придворным в разрушенном царстве кошмаров и зеркал. Эта скромность крайне любопытна, если принять во внимание то самовлюбленное великолепие, с которым многие психопаты описывают себя и свой безграничный воображаемый мир, где они могут сыграть любую роль. Но Джон Доу не таков. Он — довольно ленивый полудемон из Нетландии, где головокружительный хаос — норма, именно на нем Джон и процветает с бесконечной прожорливостью. Что, впрочем, прекрасно описывает метафизическую экономику любой безумной вселенной.
По правде сказать, география его страны грез довольно поэтична. Он рассказывал мне о мире, который больше похож на космос скрюченных домишек и забитых мусором узких переулков, на трущобы посреди звезд. Возможно, это искаженное отражение его собственной жизни, проведенной в бедном квартале, — попытка переиграть травматические воспоминания детства в измерении, где злые улицы реальности пересекаются с вымышленным миром воображения, где царит фантасмагорическое смешение ада и рая. Именно туда он и уходил «проказничать» со своей, как он сам говорит, «охваченной благоговением компанией». Скорее всего, он уводил своих жертв в заброшенное здание или даже в канализацию. Доу часто упоминал о «веселой реке отходов» и «острых тюках в тенях», и это вполне может быть безумными трансформациями вполне прозаического пустыря, какой-то замусоренной и уединенной среды, которую его разум превратил в аттракцион странных чудес. Не столь очевидны его воспоминания об озаренном лунным светом коридоре, где кричат и хохочут зеркала, о каких-то темных вершинах, что никак не желают оставаться на месте, и о лестнице, «сломанной» неким очень странным способом, хотя последняя вполне подходит к описанию обветшалой помойки. В его разуме постоянно царит парадоксальное смешение некой заброшенной, разрушающейся топографии и сверкающих храмов, святилищ — оно практически гипнотизирует…
Доктор Мунк осекся, не желая дальше продолжать в том же духе невольного восхищения.
— Но несмотря на сновидческие пейзажи в воображении Джона Доу повседневные свидетельства его проказ указывают на преступления вполне обычной и даже приземленной природы. Его жестокость посредственна, если так вообще можно говорить о том, что он совершил. Но Доу отрицает, что в его зверствах есть хоть что-то заурядное. Он говорит, что специально все устроил так для тупых масс, что под «проказами» имеются в виду некие другие действия, — более того, противоположные злодеяниям, в которых он обвиняется. Столь любимый им термин, возможно, имеет некое основание в прошлом Доу.
Доктор Мунк остановился, крутя в руках пустой бокал и позвякивая кубиками льда. Лесли, казалось, погрузилась в собственные мысли, слушая мужа. Она зажгла сигарету и сейчас облокотилась о ручку дивана, положив ноги на подушки так, что ее колени были обращены в сторону Дэвида.
— Когда-нибудь тебе нужно бросить курить, — заметил тот.
Лесли опустила глаза, как ребенок, которого слегка пожурили:
— Я обещаю, что как только мы переедем… Я брошу. Договорились?
— Договорились, — ответил Дэвид. — И у меня есть еще одно предложение. Для начала я хочу сказать, что точно подам заявление об увольнении.
— А не слишком ли быстро? — спросила Лесли, надеясь, что не слишком.
— Поверь мне, никто не удивится. Я не думаю, что там кому-то есть до меня дело. В общем, у меня следующее предложение: давай завтра возьмем Норлин и снимем место на пару дней где-нибудь к северу отсюда. Можем на лошадях покататься. Помнишь, как тебе понравились такие поездки прошлым летом? Что скажешь?
— Звучит прекрасно, — согласилась Лесли, не скрывая радости. — Просто замечательно.
— А по дороге назад заедем к твоим родителям и оставим Норлин у них. Пусть поживет там, пока мы занимаемся переездом и ищем новый дом. Я так думаю, они не будут возражать и поживут с ней недельку или около того?
— Нет, конечно нет, они с радостью согласятся. Но к чему такая спешка? Норлин еще в школе, ты же знаешь. Может, подождем, пока год закончится? Это же всего лишь через месяц.
Дэвид замолчал, явно собираясь с мыслями.
