Город вамиров (Вампирская серия) - Феваль Поль (чтение книг .txt) 📗
Ближе к вечеру, через час после обеда, доставили свадебное платье, и почти в то же мгновение зазвенел колокольчик у ворот. Мы услышали радостный голос мистера Уорда, кричавшего с лестницы:
— Я же говорил вам позавчера — петушок завертелся! Вот и почтальон с кучей писем!
По правде говоря, письма прибыли в неудачный момент, принимая в расчет суету в доме. В пакете их было много, и на печатях стояли самые разные даты. Вскрыв последние по времени, мы убедились, что наши дорогие друзья из Роттердама пребывали в добром здравии, и вернулись к своим делам.
Наша Анна была в полном смысле слова пленена портнихами, доставившими платье. Я самолично принесла ей пачку из пяти писем; три были от Корнелии, два от Неда Бартона. По ее просьбе я вскрыла то, что показалось мне самым недавним, и сразу же перешла к четвертой странице.
— Все в порядке, — сказала я, прочитав несколько строк.
— Слава Богу! — воскликнула Анна.
— А сейчас, мой ангел, — промолвила хозяйка швейной мастерской, — малышке Джебб пора показать нам свои каблучки. Вы нам очень мешаете, сокровище мое.
Она улыбнулась мне, как бы смягчая суровость приказания, отсылавшего меня прочь. Она выглядела мученицей среди этих четырех гарпий с булавками во рту, прикалывавших ее к облаку белого муслина. Я положила письма на столик рядом с ней и вышла.
Я обязана обратить ваше внимание на одно важное обстоятельство: с этой минуты я перестаю выступать свидетельницей. Далее вы услышите саму Анну Радклиф, ибо о продолжении приключения я узнала из ее уст и, собственно, вновь увиделась с нею лишь после описанных событий.
Портнихи уехали примерно в семь вечера, увозя с собой свадебное платье для последней ревизии. Оставшись одна, Анна почувствовала себя такой уставшей от переживаний истекшего дня, что не решилась выйти в гостиную, где ее ждали отец, мать и жених. Нужно прочитать письма из Роттердама, сказала она себе в качестве предлога; но сон сморил ее прежде, чем она пробежала глазами первую фразу радостного послания, подписанного «Эдвард С. Бартон». Сон нашей Анны был горячечным и полным видений. Перед ней предстала небольшая, странной постройки церковь, стоявшая посреди красивой деревенской местности; повсюду виднелись деревья и кусты, никогда не произраставшие в Англии. Поля были заняты по преимуществу кукурузой, а стада казались разноцветными, словно горлицы. У церкви располагалось кладбище с белыми надгробиями. Два надгробных камня, заметила Она, походили друг на друга, как близнецы. Из каждого — простоватое, но трогательное украшение, часто встречающееся на наших английских кладбищах — выдавалась рука, изваянная из камня белее мрамора. Руки те простирались одна к другой и сплетались. Во сне Она не поняла, почему вид этих могил заставил ее задрожать и горько заплакать. Она пыталась прочитать надписи, высеченные на мраморных плитах, но ей никак не удавалось это сделать: буквы сливались и плясали перед ее глазами.
В десять, когда возвратившиеся портнихи подняли шум, Она проснулась вся в слезах. Она проспала три часа. Мысли ее отягощало предчувствие страшного несчастья.
— Я не спрашиваю, почему у вас глаза покраснели, мисс Уорд, — сказала хозяйка мастерской. — Молодые девушки, собираясь замуж, всегда плачут; думаю, это от радости. Давайте примерим платье.
Платье примерили. Оно пришлось впору, и ее снова оставили в одиночестве. Она умылась. Недавние слова портнихи напомнили ей впечатление, оставленное сном. Взгляд ее случайно упал на письма из Роттердама, о которых Она едва не забыла, и из ее груди вырвался громкий крик.
Кто-то словно бы вдруг подсказал ей имена, высеченные на мраморных надгробиях могил-близнецов: Корнелия! Эдвард!
Она распечатала первое попавшееся письмо. Нетерпеливый взгляд сперва видел лишь черные точки, танцующие на белом листе. Наконец Она прочитала и почувствовала облегчение. Письмо, датированное 13 февраля, было от Корнелии; та строила милые планы на ближайшие праздники. К тому времени она уже, конечно, должна была вступить во владение наследством вдовствующей графини. Корнелия рассчитывала приехать в коттедж, но не остаться там, как обычно, а увезти всю семью в свой прекрасный замок Монтефальконе в Динарских Альпах, на другом берегу Рагузы [7]. Она унаследовала огромное имение с мраморными и алебастровыми каменоломнями. Корнелия была вне себя от радости. Нед полюбил ее бедной девушкой, и кто бы мог представить, что брак с нею сделает его богатым помещиком…
«Чем могла бы одарить его я? — подумала Анна, складывая письмо. — Лучше уж так. И Уильям — достойная душа, в конце концов».
Поскольку Она проспала три часа, ее больше не клонило в сон. Она уселась в глубокое кресло, решив прочитать все письма, от первого до последнего.
Счастье дорогой Корнелии завораживало ее, и хотя легкие вздохи по временам вздымали муслин ее лифа, вызваны они были не завистью. Анна — и зависть! Немыслимо! Правда, ей казалось, что Корни с немного излишним восторгом описывает свои новоявленные богатства, украшения и, главное, безумства, что совершал ради нее одурманенный любовью Нед. Целые страницы звучали, как псалмы. А над псалмами мисс Корни взмывали дифирамбы Неда. Счастье! любовь! любовь! счастье! Это становилось утомительным. У вас во Франции есть довольно симпатичная поговорка: «Если вы так богаты, обедайте дважды». И наша Анна, возможно, думала: «Пусть поженятся дважды, раз уж они так любят друг друга!»
Она даже несколько гордилась собой, сравнивая умеренность собственной нежности с исступлением Корнелии. Будучи натурой философической и впитавшей учения как христианских, так и языческих мудрецов, Она пришла к выводу, что в подобном избытке счастья может быть и оборотная сторона. Такова человеческая жизнь: действие, противодействие. Любой, кто побеждает, проигрывает. И на горизонте всегда сгущаются облака, готовые затмить самое ясное небо.
Эта мысль, едва зародившись в голове нашей Анны, всевластно, со всей своей непреложной естественностью, воцарилась в ее разуме. Она заранее сокрушалась о печалях, которые в более или менее близком будущем непременно перегородят русло этого потока счастья. Дорогой Нед! Бедная Корни! скорбь, сменяющая радость, так жестока! Думаю, наша Анна уронила несколько слезинок еще до того, как обнаружила змею, прячущуюся под розами обширной корреспонденции.
О да, там скрывался, ах! там прятался аспид! Я сказала, что писем было пять, и я не солгала — но они напоминали китайские шкатулочки, что прячутся одна в другую к нескончаемому удивлению маленьких детей. В письмах Корнелии таились послания Неда Бартона, из писем Неда выпадали листки, написанные Корнелией, и наша Анна все читала и читала. Она насторожилась. Ей казалось, что она читает вечно, и в ту минуту, когда ее посетила философская идея — идея, которую хорошо образованные люди передают высказыванием «Тарпейская скала недалеко от Капитолия» [8] — в письмах стала заметна та же перемена, что и в размышлениях Анны. На голубом небе появилось далекое облако. И Она видела, как туча приближалась, разрасталась, чернела, предвещая собой… но не будем опережать события. Гроза не заставит себя ждать.
Не знаю, похожи ли мы с вами в этом отношении, но всякий раз, когда в своих несравненных сочинениях Она использует эту изобретенную ею формулировку — «не будем опережать события» — у меня мурашки пробегают по коже.
В письмах роттетрдамских жениха и невесты мало-помалу начинали звучать новые нотки.
Случилось так, что наша Анна сначала распечатала самые старые письма. Облако появилось на горизонте, когда Она вскрыла предпоследний конверт.
Сперва шло письмо от Неда: счастливый гимн звучал в нем приглушенней. До тех пор перо Неда всегда описывало графа Тиберио, сего образцового опекуна, как живое олицетворение терпимости, доброты, щедрости. Но в этот раз почти императорское имя графа упоминалось будто оголенным, без всяких эпитетов. И более тревожный симптом: Нед мало говорил в своем письме о любви.
