Смеющийся труп - Гамильтон Лорел Кей (читать полную версию книги TXT) 📗
— Покажи руки.
Из глаз его хлынули слезы. Он моргнул, и слезы покатились по щекам.
— Оставь меня в покое, — взмолился он.
У меня сжалось сердце. Что он натворил? Господи, что он сделал с собой?
— Эванс, или ты покажешь мне руки добровольно, или я заставлю тебя это сделать. — Я боролась с желанием коснуться его плеча, но я не могла позволить себе проявить мягкость.
Он заплакал сильнее и даже начал поскуливать. Потом медленно вытянул левую руку из кармана. Она была бледной, костлявой, но целой. Я вдохнула полной грудью. Благодарю тебя, Господи.
— А ты что подумала? — спросил Эванс.
Теперь пришла моя очередь качать головой.
— Лучше не спрашивай.
Он посмотрел на меня — наконец-то осмысленным взглядом. Я все-таки завладела его вниманием.
— Я не настолько чокнутый.
Я хотела сказать, что никогда и не думала, что он настолько чокнутый, но на самом деле именно это я и подумала. Подумала, что он отрезал себе кисти рук, чтобы никогда уже ничего не касаться. Боже, это безумие. И я пришла просить его помочь мне в деле об убийстве. Кто из нас больше безумен? Не надо, не отвечайте.
Эванс склонил голову набок.
— Зачем ты пришла, Анита? — Слезы еще не просохли у него на лице, но голос был спокойным и будничным.
— Мне нужна твоя помощь. Речь идет об убийстве.
— Я больше этим не занимаюсь. Я же тебе сказал.
— А еще ты однажды сказал, что не можешь не видеть видений. Ясновидение — не та вещь, которую можно просто взять и выбросить.
— Именно поэтому я никуда не хожу. Если я сижу дома, я никого не вижу. И меня не посещают видения.
— Не верю, — сказала я.
Он вынул из кармана белоснежный носовой платок и обернул его вокруг дверной ручки.
— Уходи.
— Сегодня я видела трехлетнего мальчика. Он был съеден заживо.
Он прижался лбом к двери.
— Прошу тебя, не надо.
— Я знаю других ясновидцев, Эванс, но никто из них не добивался таких успехов, как ты. Мне нужен лучший. Мне нужен ты.
— Не надо, — глухо повторил он.
Я должна была уйти, оставить его, сделать то, что он мне велел, — но я не сделала этого. Я стояла у него за спиной и ждала. Давай, старый приятель, давай, старина, рискни рассудком ради меня. В эту минуту я была безжалостным аниматором. Я не чувствовала ни малейшей вины. Цель оправдывает средства. Хорошо же.
Но в данном случае это было действительно так.
— Если не положить этому конец, умрут еще люди, — сказала я.
— Мне нет до этого дела, — сказал он.
— Ты врешь.
Он убрал носовой платок обратно в карман и потоптался на месте.
— Маленький мальчик — ты не обманываешь меня, Анита?
— Я не стала бы тебе лгать.
Эванс кивнул:
— Да, да. — Он провел языком по губам. — Дай мне то, что ты принесла.
Я достала пакетики и открыла тот, в котором лежал кусочек надгробия. С чего-то же надо начать.
Эванс не стал спрашивать, что это такое. Это было бы жульничество. Если бы мне не нужно было оказать на него давление, я бы даже о мальчике не упомянула. Но чувство вины — отличный рычаг.
Его рука дрогнула, когда я положила самый крупный кусок мрамора ему в ладонь. Я старательно избегала касаться Эванса. Не хочу, чтобы он проник в мои тайны. Это может его отпугнуть.
Эванс сжал камень в кулаке. По спине его пробежала дрожь. Он дернулся, глаза его закрылись. И он погрузился в видения.
— Кладбище, могила. — Он слегка повернул голову, словно к чему-то прислушиваясь. — Высокая трава. Жарко. Кровь, он стирает с надгробия кровь.
Эванс обвел комнату закрытыми глазами. Интересно, увидел бы он свое жилище, если бы его глаза были открыты?
— Откуда кровь? — резко спросил Эванс. Предполагалось, что я должна отвечать? — Нет, нет! — Он отпрянул и стукнулся спиной о дверь. — Крик, крик, женский крик! Нет, нет! — Внезапно глаза его широко раскрылись. Он отшвырнул кусок мрамора. — Они убили ее, убили! — Эванс прижал к глазам кулаки. — О Боже, они перерезали ей горло!
— Кто «они»?
Он покачал головой, не отрывая рук от лица.
— Не знаю.
— Эванс, что ты увидел?
— Кровь. — Он посмотрел на меня из-под кулаков. — Всюду кровь. Они перерезали ей горло. И размазали кровь по надгробной плите.
У меня было еще два пакетика. Отважусь ли я попросить? Что ж, попытка не пытка. Разве не так?
— У меня есть еще две вещи, которых надо коснуться.
— Нет, черт побери! — крикнул он и попятился от меня к короткому коридору, ведущему в спальню. — Уходи! Уходи! Убирайся к дьяволу из моего дома. Сей час же!
— Эванс, что еще ты увидел?
— Уходи!
— Опиши эту женщину. Хоть какие-то детали. Помоги же мне, Эванс!
Он тяжело опустился на пол.
— Браслет. У нее был браслет на левом запястье. На нем болтались какие-то талисманы — сердечко, лук со стрелами, нотные знаки. — Он уткнулся головой в колени. — Теперь уходи.
Я хотела сказать «спасибо», но это было бы неуместно. Я поискала обломок, который отшвырнул Эванс, и нашла его в кофейной чашке, покрытой зеленой плесенью. Я вынула камень из чашки, вытерла его о валявшиеся на полу джинсы, положила в пакетик и убрала его в задний карман.
Я оглядела комнату. Мне не хотелось оставлять Эванса в такой грязи; а может быть, я просто чувствовала себя виноватой из-за того, что обошлась с ним жестоко. Может быть.
— Спасибо, Эванс. — Он даже не взглянул на меня. — Если я вызову к тебе уборщицу, ты ее впустишь?
— Я не хочу, чтобы кто-то входил в мой дом.
— «Аниматор Инкорпорейтед» оплатила бы счет. Мы в долгу у тебя за сегодняшнее.
Он поднял голову. Гнев, чистый гнев — вот все, что было в его глазах.
— Эванс, не надо отказываться от помощи. Ты убиваешь себя.
— Убирайся. К черту. Из моего. Дома. — Каждое слово было таким горячим, что обжигало. Я никогда не видела Эванса в гневе. В испуге — да, но не в гневе. Что я могла сказать? Это был его дом.
Я вышла. И, стоя на шатком пандусе, услышала, как щелкнул замок у меня за спиной. Я получила то, что мне было нужно, — информацию. Так почему я чувствую себя так мерзко? Потому что я издевалась над серьезно больным человеком. Ладно, ничего не поделаешь. Вина, вина, вина.
Перед моими глазами возникла пропитанная кровью простыня и позвоночник миссис Рейнольдс, влажно поблескивающий в солнечном свете.
Я села в машину. Если насилие над Эвансом поможет спасти хотя бы одну семью, средства будут оправданы. Ради того, чтобы больше никогда не видеть трехлетнего мальчика с вырванными внутренностями, я готова была избить Эванса резиновой дубинкой. Или дать ему избить себя.
Если вдуматься, разве не это мы только что сделали?
16
Во сне я снова была маленькой девочкой. Машина стояла на том месте, где она столкнулась с другим автомобилем. Она была похожа на смятый кусок фольги. Дверца была открыта. Я ползала по знакомой обивке — такой светлой, что она казалась почти белой. На сиденье было темное пятно. Не такое уж большое. Я осторожно дотронулась до него.
Мои пальцы окрасились красным. Впервые я видела кровь. Ветровое стекло было все в паутине трещин и выдавлено наружу в том месте, где моя мать ударилась об него лицом. Она сумела открыть дверцу и выбраться из машины. Она умерла на обочине. Именно поэтому на сиденье было так мало крови.
Я посмотрела на свежую кровь на своих пальцах. В реальной жизни кровь уже высохла, остаётесь просто пятно. Но в моих снах кровь всегда была свежей.
В этот раз в моем сне присутствовал еще и запах. Запах гниющей плоти. Это было неправильно. Я видела сон и понимала, что это сон. И запах не мог быть его частью. Запах был настоящим.
Я мгновенно проснулась и уставилась в темноту. Сердце забилось у самого горла. Моя рука нашарила браунинг в изголовье кровати. Он был твердый, надежный, и прикосновение к нему вселяло уверенность. Я села в кровати, привалившись к спинке и держа пистолет у груди, как чайную чашку.
