Мешок с костями - Кинг Стивен (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
Однако заглянул в свой кабинет, из чистого любопытства, чтобы узнать, какие меня при этом охватят эмоции. Выяснилось, что эмоций практически нет. В кабинете стоял тот самый стол, за которым я дописывал «Мужчину в красной рубашке», второй мой роман, которым я доказал прежде всего себе, что успех первого не был случайностью, стену украшал плакат с изображением Ричарда Никсона, победно вскинувшего руки, и надписью по низу:
ВЫ КУПИЛИ БЫ У ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА ПОДЕРЖАННЫЙ АВТОМОБИЛЬ?
А на полу лежал коврик, который связала для меня Джо за год или за два до того, как она открыла удивительный мир турецких ковров и перестала вязать.
Я не мог сказать, что это кабинет незнакомца, но все в нем (а особенно пустой стол) указывали на то, что принадлежал он другому, более молодому Майку Нунэну. Жизнь мужчины, как я однажды прочитал, движут две основные силы: работа и семья. В моей жизни семью я потерял, а работа застопорилась, и пока у меня не было оснований надеяться на изменения к лучшему. Так что не приходилось удивляться, что помещение, в котором я провел столько часов и дней, радостных часов и дней, не вызвало у меня никаких эмоций. Я видел перед собой кабинет сотрудника, которого уволили… или который внезапно умер.
Я уже повернулся, чтобы уйти, но тут меня осенило. Ящики комода в углу заполняли бумаги: банковские балансы (восьми или десятилетней давности), письма (в основном оставшиеся без ответа), черновики рассказов, отрывки романов, но я не смог найти то, что искал. Я перешел к стенному шкафу, хотя температура в кабинете зашкаливала за сорок градусов, и в картонной коробке, на которой миссис М., написала
УСТРОЙСТВА
обнаружил искомое: «Мемоскрайбер» фирмы «Санио», который Дебра Уайнсток подарила мне по завершении работы над моим первым романом, подготовленным к публикации в издательстве «Патнам». Скрайбер в отличие от обычных диктофонов включался по голосу и автоматически переходил в режим ожидания, если человек замолкал, чтобы обдумать следующую фразу Я никогда не спрашивал Дебру, с чего она вздумала преподнести мне такой подарок. Может, подумала: «Готова спорить, любой уважающий себя романист, должен иметь такую игрушку». А может, своим подарком она на что-то намекала? Не пора ли озвучить те маленькие факсы, что посылает тебе подсознание, Нунэн? Тогда я не узнал причины, осталась она для меня тайной и теперь. Но так или иначе, в руках я держал профессиональный диктофон, а в машине лежало никак не меньше десятка кассет, которые я записал дома, чтобы слушать в дороге. И вечером я мог вставить одну из них в скрайбер и включить его в режиме записи голоса. И тогда, если ночью повторится плач, который я уже слышал дважды, магнитофонная пленка его зафиксирует. А я смогу прокрутить ее Биллу Дину и спросить, что он думает по этому поводу.
А что, если этой ночью я услышу плач ребенка, а машина не включится?
— Что ж, тогда и будем искать другое решение, — сообщил я пустому, залитому солнечным светом кабинету. Я стоял в дверях, со скрайбером под мышкой, обливаясь потом. Вариантов нет.
В сравнении с клетушкой Джо мой кабинет казался обжитым и заставленным мебелью. Меня встретили голые пол и стены. Ни ковра, ни фотографий, стол и тот вынесли. Присутствие Джо в этой комнате более не ощущалось, и внезапно я рассердился на Бренду Мизерв. Я вспомнил, как мать выговаривала мне, если я по собственной инициативе делал то, что ей не нравилось: «Ты слишком много на себя берешь, а?» Такие же чувства испытывал и я, войдя к комнатку Джо: миссис Мизерв слишком много на себя взяла.
Может, прибиралась здесь не миссис М., послышался голос НЛО. Может, это работа Джо. Ты об этом не думал, приятель?
— Это глупо, — ответил я. — С какой стати? Едва ли она предчувствовала свою смерть. Особенно если учесть, что она купила…
А вот этого я не произнес. Во всяком случае, вслух. Решил, что идея не из лучших.
И уже выходил в коридор, когда поток холодного воздуха, — и откуда он только взялся в такую жару? — овеял мне лицо. Не тело, только лицо. Ощущение удивительное: словно руки мягко похлопали по щекам и лбу. И одновременно вздох донесся до моих ушей… нет, пожалуй, не вздох. Торопливый шепот.
Я обернулся, ожидая увидеть покачивающиеся занавески на окне, но они не шевелились.
— Джо? — спросил я, и при упоминании ее имени мое тело сотрясла такая сильная дрожь, что я едва не выронил скрайбер. — Джо, это была ты?
Никакой реакции. Ничьи, призрачные руки коснулись моего лица, но занавески остались неподвижными, а ведь обязательно колыхнулись бы, будь хоть малейшее движение воздуха. Все застыло. В том числе и высокий мужчина с покрытым потом лицом и скрайбером под мышкой… Пожалуй, именно в том момент окончательно стало ясно, что в «Саре-Хохотушке» я не один.
И что из этого, спросил я себя. Даже если это и так, что из этого? Призраки не могут причинить вреда.
Тогда я действительно так думал.
Когда после ленча я зашел в студию Джо (там кондиционер работал), я изменил свое мнение о Бренде Мизерв: все-таки слишком многого она на себя не брала. Практически все, что раньше находилось в комнатке, примыкающей к моему кабинету, во всяком случае то, что я помнил: квадратный турецкий ковер, зеленый, связанный Джо коврик, большая фотография, на которой она засняла луговые цветы, все перекочевало в студию. Словно миссис М. говорила мне: я не могу облегчить твою боль и развеять печаль, и я знаю, что возвращение сюда разбередит старые раны, но я могу собрать все то, что вызовет боль, в одно место, чтобы ты не натыкался на память о Джо неожиданно для себя. Вот это мне по силам.
В студии голых стен не было. Стены покрывали творения моей жены. Связанные ею вещи, некоторые строгие, другие причудливые, квадраты из батика, тряпичные куклы, абстрактные композиции из ленточек желтого, черного и оранжевого шелка, фотографии цветов, а на книжной полке — незаконченная модель «Сары-Хохотушки» из зубочисток и палочек от леденцов.
В одном углу стоял ее ткацкий станок и деревянный сундучок с привязанной к ручке табличкой:
НИТКИ И ИГОЛКИ ДЖО! ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.
В другом — банджо, на котором она пыталась научиться играть, но отказалась от этой затеи, заявив, что от струн очень болят пальцы.
Третий угол занимало байдарочное весло и роликовые коньки со сбитыми носами и лиловыми помпонами на шнурках.
Но более всего меня заинтересовал некий предмет, стоявший на шведском бюро с убирающейся крышкой, которое занимало середину студии. При жизни Джо, летом, осенью, в зимние уик-энды, которые мы здесь проводили, на бюро горой лежали катушки с нитками, обрезки ткани, подушечки для иголок, рисунки, иной раз книга о гражданской войне в Испании или о знаменитых американских собаках. Джоанна не любила заниматься чем-то одним. Более того, она обожала заниматься всем сразу. И ее стол наилучшим образом иллюстрировал ее характер.
Теперь же я видел перед собой иное. Разумеется, напрашивалось предположение о том, что миссис М. собрала со стола весь хлам и рассовала по ящикам, но верилось в это с трудом. С какой стати ей этим заниматься? Лишний труд.
А предмет, оставшийся на столе, прятался под серым пластиковым футляром. Я протянул руки, чтобы снять его, но пальцы застыли в дюйме или двух, потому что мне вспомнился (Дай ее сюда. Это мой пылесос) старый сон. Воспоминание промелькнуло в моей голове и исчезло, совсем как дуновение холодного воздуха несколькими минутами раньше. А как только оно исчезло, я снял футляр с моей старой пишущей машинки «Ай-би-эм селектрик», которую я уже много лет не видел. Даже не подозревал, что она до сих пор в доме. Я наклонился к ней, заранее зная, что настроена она на шрифт «курьер», мой любимый. И, разумеется, моя догадка подтвердилась.
Но каким образом моя пишущая машинка могла попасть в студию Джоанны?
Она рисовала (пусть и не очень хорошо), фотографировала (иной раз более чем удачно) и, случалось, продавала свои снимки, вязала, вышивала, ткала и красила ткань, могла взять восемь из десяти основных гитарных аккордов. Разумеется, она могла писать, как и практически все, кто защищал диплом по английской литературе. Собственно, потому они и выбирали эту дисциплину. Но демонстрировала ли она литературное дарование? Нет. Несколько ее поэтических экспериментов закончились неудачно, и она поставила на этом крест. «Ты пиши за нас обоих, Майк, — как-то сказала она мне. — Это твоя епархия. А я буду понемногу заниматься всем остальным». Сравнивая уровень ее стихов с достижениями в вышивке, вязании, фотографии, я склонялся к мнению, что она приняла мудрое решение.
