Окаянный талант - Гладкий Виталий Дмитриевич (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗

– Нет, нет, все о`кей, – поспешил парировать укол художника Илья Максимович. – Тут все понятно. До свидания.

Он ушел. За ним потопал и охранник, закрывая шефа своей широкой спиной. Парень здорово устал и едва не уснул стоя, но Олег из зловредности не предложил ему стул. Конечно, для этого пришлось бы освобождать его из-под груды подрамников, но для хорошего человека художник постарался бы.

Однако охранник не вызвал в его душе положительных эмоций. Физиономия парня подсказывала, что он был зачат своими родителями, пребывающими в состоянии алкогольного опьянения. В начале «демократизации» такие дебилы ходили по улицам и рынкам толпами, терроризируя мелких торговцев.

Теперь многие из них – самые невезучие и тупые – лежат под могильными плитами. И лишь некоторые (кто не сидит в тюрьме, и не сбежал за рубеж) слегка пообтесались – ровно до уровня чуть выше дорожного бордюра, чтобы завести собственное дело или занять места среди депутатов разных уровней.

Закрыв дверь на ключ, Олег обессилено упал в кресло и закрыл глаза. Он вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным. Ему никогда не приходилось так сильно уставать, работая над портретным рисунком. Наверное, причиной тому послужили большие деньги, которые он уже получил, и которые его ждали по окончанию работы.

Но, скорее всего, его усталость имела другое происхождение. Временами художнику казалось, что из него изливается какая-то сильная энергия и сразу же впитывается пожелтевшим от времени грунтом холста.

Глава 15

Связь художника и портрета, который он писал, проявлялась все сильнее и сильнее. В свое время, работая над изображением Лиляны, он этого не ощущал. Наверное, потому, что был совсем юн, и какая-то неведомая и непонятная сила, овладевавшая Олегом, когда он рисовал человека, тогда еще не совсем созрела.

Но теперь было совсем другое дело. Едва Олег брался за кисть, как внутри словно щелкал невидимый переключатель, и он с неистовой страстью погружался в феерический цветной мир тонов и полутонов.

Совсем недавно художник видел красочные мазки как бы плоским зрением, а нынче он стал различать их в объеме, разделяя на десятки оттенков. Он писал в манере старинных мастеров, лессировками, но не дожидаясь, пока высохнет предыдущий красочный слой.

Чтобы сцепление подсохшего и свежего красочных слоев было прочным (от чего, собственно, и зависит долговечность картины в многослойной живописи), Олег протирал прописанные места чесночным соком.

Ему было известно, что чесночный сок не размягчает затвердевший слой красок, а лишь оставляет загустевшее клейкое вещество, способствующее сцеплению слоев. В будущем это обстоятельство могло сказаться на сохранности картины, но художник знал рецепт от своего деда для таких случаев – в сок ядреного чеснока добавлялся винный спирт, настоянный на корешках некоторых растений.

Наконец настал день, когда последний мазок улегся на то место, что нужно, и Олег, отлакировав холст, отвалился от портрета, как насытившаяся кровью пиявка от человеческого тела. Только в его случае все было с точностью наоборот – изображение высосало из него все силы.

Он с трудом добрел до дивана и упал на него, ощущая огромную душевную опустошенность. Несмотря на позднее время, художник знал, что он долго не сможет уснуть. Им овладели непонятное раздражение и черная меланхолия. В этот момент он ненавидел весь мир.

Его разбудило треньканье колокольчика. С трудом продрав глаза – он так и уснул на диване, не раздеваясь – Олег пошел к двери, шатаясь как пьяный. Он чувствовал себя словно после тяжелой болезни.

– Кто? – прохрипел он, держась за горло, которое немного побаливало.

Наверное, ангина, подумал Олег. С чего бы? Среди лета…

– Это я, милейший Олег Ильич! – раздался за дверью бодрый голос иностранца.

– А… – Мысленно послав любезного Карла Францевича куда подальше, художник открыл дверь и побрел обратно.

У него совсем не было желания с утра пораньше общаться с кем бы-то ни было, тем более – с этим подозрительным иностранцем.

– Как заказ? – первым делом спросил немец, водружая на стол объемистый пакет.

– Вон он… стоит, – вяло ткнул Олег пальцем в сторону мольберта. – День-два и можно забирать. Лак еще не высох.

Чтобы ускорить процесс, художник не стал дожидаться, пока высохнет последний красочный слой и нанес покровный лак по сырому. Он знал, что от этого качество картины не ухудшится.

– Ну-ка, ну-ка… – Карл Францевич подошел к мольберту и застыл, восхищенно цокая языком. – Ц-ц-ц… Ах, как здорово! Я в вас не ошибся. Видна рука мастера. Что значит кровь.

– Вы это о чем? – насторожился Олег.

Иностранец как-то нехорошо ухмыльнулся и ответил, вильнув взглядом в сторону:

– О ком, милейший Олег Ильич. О вашем дедушке. Вы унаследовали его гены. Сознаюсь, у меня есть несколько работ Радлова-старшего. Как это говориль на Руси – яблок от яблоня близко падай… – Он вдруг начал коверкать слова на иностранный манер.

«Придуривается, – подумал художник. – Паяц…» И тут же мысленно себя отругал. Нет, этот Карла совсем не похож на паяца. Он скорее гоблин в человеческом обличье.

– Я как чувствовал, – между тем продолжал Карл Францевич и снова на чистом русском языке; даже излишне чистом, словно он был диктором телевидения или конферансье. – Поэтому принес тут кое-что, дабы отметить этот знаменательный момент в наших отношениях. Нет, нет, никаких отговорок!

С этими словами иностранец начал разворачивать пакет. В нем оказались бутылка вина странной формы – явно иностранная, и не магазинная, а с винных погребов, даже пыль на ней сохранилась, и легкая закуска, большей частью фрукты.

– Бокалы у вас найдутся? – спросил Карл Францевич.

Олег смутился.

– С этим делом у меня напряг, – буркнул он неприязненно. – Был бокал… один, да и тот намедни упал и разбился.

– Это не беда, – бодро сказал немец. – Давайте любую посуду. Хорошее вино не может испортить даже простая глиняная кружка. Между прочим, с глины люди пили много веков подряд. И от этого особо не страдали.

Вино было просто превосходным. Тяжелое, густое, и в то же время обладающее восхитительным букетом и хорошей прозрачностью. На просвет оно было как чистый рубин. А еще вино оказалось очень хмельным.

Олег отпил совсем немного, треть стакана, и тем не менее вино зажгло внутри целое пожарище. Оно хлынуло по жилам, словно поток расплавленной лавы, мигом взбодрив художника и разом покончив с остатками мизантропического настроения и хандры.

– Как вино? – спросил немец, наблюдая за Олегом со странным интересом.

– Великолепное, – совершенно искренне ответил художник, у которого сразу поднялось настроение. – Никогда такого не пил.

Иностранец рассмеялся.

– Еще бы, – ответил он не без самодовольства. – Это настоящее фалерно – из лозы, которая произрастает в итальянской Кампаньи. Его пили еще римские цезари… – Немец сделал многозначительную паузу, уколол Олега острыми буравчиками своих мрачных темных глаз, и добавил: – Нужно отметить, что и Понтий Пилат, римский прокуратор и наместник Иудеи, оставивший изрядный след в истории, тоже был весьма неравнодушен к фалернскому…

«Причем тут Понтий Пилат? – безмятежно подумал Олег. – Винцо и впрямь славное, словно бальзам. Тяжести на душе как не бывало. Классный напиток… Надо узнать, где это фалерно можно купить. У меня теперь денег будет – как у собаки вшей. На что мне их тратить?».

– Мне хотелось бы иметь такое вино в своем баре, – сказал художник. – Не подскажете, где его можно приобрести?

Карл Францевич снова развеселился.

– Ах, любезнейший Олег Ильич! Сразу видно человека неискушенного в тонкостях виноделия. Впрочем, даже весьма опытный в своем деле sommelier [40] стал бы в тупик, предложи ему кто-нибудь продегустировать фалерно, которое мы сейчас пьем. Такие вина в супермаркетах не продаются. Иногда их выставляют на аукционы, но очень редко. Глоток этого фалерно почти равноценен такому же количеству – по весу – расплавленного золота.