Девять (СИ) - Сенников Андрей (первая книга .txt) 📗
Туман впереди расступился. Неясная фигура выплыла откуда-то со дна бледного отпечатка реальности. «Я в «Яме», — узнал Горохов безоговорочно. — «Это — Яма».
…Утро. Он спускается по тропе, погружаясь в густую пелену. Меркнут краски, звуки начинают жить самостоятельной жизнью, кажется, некоторые родились вчера, или год назад. Не здесь… Портфель оттягивает руку, влага оседает на лице и пронырливо лезет за шиворот пиджака, каблуки стучат, но звук шагов приходит из-за деревьев вместе с неясным шелестом и тенями. Они резвятся вокруг, над головой, уплотняясь и показываясь на мгновение из мутных глубин, едва узнаваемыми очертаниями фигур, как на аттракционе «Комната страха» в городском «Луна-парке». Разум старательно и пугливо подбирает расплывчатым деталям малейшие соответствия из мира солнечных красок, света, открытых просторов и прозрачного неба: нависающая над тропой ветка, узловатый ствол с рассечённой корой, травянистая кочка, а это… это… Тьфу, ты! Это ж человек…
…Горохов моргнул. Фигура беззвучно приближалась. Женщина. В длинном платье, перетянутом в талии, незаметным издали, пояском, с распущенными волосами и сумочкой на длинном ремешке. Черты лица еще невозможно ясно разглядеть, но усталая озабоченность угадывалась в немного неряшливом, словно нарисованном на болване из папье-маше, макияже. Седые клочья волочились за женщиной, цепляясь за обнажённые плечи. Горохов ощутил смутное беспокойство, а потом сильное смущение, когда подумал, что стоит на открытом месте, в одних трусах…
Женщина обернулась, сбивая торопливый шаг. Ремень сумочки соскользнул с покатого плеча, задержавшись на сгибе локтя. Другой рукой женщина потянулась поправить, всё еще глядя куда-то за спину, а тело её вдруг стремительно качнулось вперёд. Взметнулись пряди волос. Сумочка упала с руки. Расплёскивая тонкий слой тумана, почти к самым ногам Горохова подкатился босоножек — плетёнка на сплошной подошве, с открытым носком и без запятника. Светлая кожа на ремешках в царапинах. Горохов поднял взгляд, пейзаж качнулся, расплываясь, и вновь собрался в единое целое. Женщина бежала по тропе в его сторону, подол путался в ногах, на запрокинутом лице, перечеркнутом наискось прядями волос, темнели глазницы и перекошенный провал рта.
Туман за её спиной чернел и сворачивался хлопьями. Они живо роились, кружась в вихре, струящемся вслед человеческой фигуре. Серые тени в бездонных провалах между древесных стволов жадно шевелились. Горохов слышал только своё учащенное дыхание. Женщина споткнулась, лиф платья тяжело колыхнулся, колени замелькали чаще, руки вытянулись вперёд — в стороны в отчаянной попытке сохранить равновесие. Вихрь за её спиной угрожающе уплотнился и хищно выбросил вперёд полупрозрачные отростки.
Горохов закричал. Крик пузырился перед лицом, словно под водой. Роящаяся лента обвила женщину за талию. Босые ноги взлетели в воздух, руки погрузились в пепельный рой, выпрямляясь в локтях, словно она пыталась вырваться из тисков. Вены на шее вздулись. Беззвучный крик улетел в равнодушное небо. Горохов сорвался с места. До женщины оставалось метров пять — семь. Тело извивалось, ноги молотили воздух, локти безрезультатно выстреливали назад, в облако кружащегося чёрного пепла. Его языки скользили по плечам, бёдрам и выше, сминая платье, расплющивая грудь, сдавливали шею и тянули за волосы.
Когда до сражающихся оставалось всего ничего, женщина попыталась провести… борцовский приём. Горохов мог бы поклясться. Обеими руками она ухватилась за то, что сдавливало её шею, резко подтянула колени к лицу, обнажая на мгновение ослепительно белую полоску меж плотно сжатых бёдер, и сильно бросила ноги вниз, сгибаясь в поясе. У неё получилось. Почти… Горохов уже собирался уклониться оттого, что она вот-вот перебросит через себя, что бы это ни было, но сила, многократно превышающая ее страх и яростное стремление выжить, вновь выпрямила изнемогающее в борьбе тело и тут же отпустила, чиркнув напоследок узким лезвием тьмы под подбородком.
Женщина упала на колени. Горохов подхватил ее за плечи, опускаясь на землю. Пепельный вихрь оседал поодаль горсткой чёрных лебединых перьев. Глаза женщины быстро стекленели, Горохов видел в них отражение своего лица: брови сошлись у переносицы, губы вытянулись в нитку, крылья носа раздувались. Он ухватил клонящуюся голову за безвольный подбородок. В грудь ударила струя неожиданно-алой крови, дымной и горячей. Первоцвет в чёрно-белой гамме…
Губы женщины раскрылись:
— А-а-а-а-лик…
Горохов разжал руки…
— Алик… Алик?! Что с тобой?
Люся трясла его за плечо. Он сидел на постели все так же, вцепившись в матрас, в каменной неподвижности, скованный внутренним холодом в душной ночи. Спину покрывала испарина…
— И… Извини, — сказал он. Горло сжимало спазмами. — Поднялся в туалет и задремал…
Горохов выдавил нервный смешок и сумел повернуть голову:
— Спи. Я сейчас…
Чуть не спросил: «Надеюсь, я не кричал?»
Тревожное выражение на лице жены медленно уступало сонному удивлению, потом едва заметные морщинки на лбу разгладились. Она откинулась на подушку, смежая веки.
— Да? Давай поскорее, — попросила она, засыпая.
Горохов ещё немного посидел. На тумбочке, в окошке электронного будильника мерцали цифры: 03:12. По двору кто-то проехал на машине. Громыхнула крышка канализационного люка под колёсами. Горохов скосил глаза на грудь. Выдохнул и поднялся. Деревянно ступая, вышел из спальни. Зажёг свет в ванной и запер за собою дверь. Подошвы ног чистые. Он оперся о край ванны. Его затрясло, рвотные позывы согнули над унитазом…
Позднее он много думал о случившемся. Возможно, поэтому память хранила так много отчётливых подробностей, словно затесей, отмечающих дорогу в непролазном лесу. Но куда? К чему он шел, вновь и вновь мысленно прикасаясь к уводящим в темноту рубцам? Хотел ли он этого? Был ли у него выбор? Однозначных ответов не находилось, а вот отправная точка для горьких и пугающих размышлений была.
Ночной кошмар не был его личной иллюзией.
На следующее утро, прозрачное и свежее, как умытое дождём стекло, в «Яме», перегораживая тропу, стоял милицейский Уазик-буханка с распахнутыми дверями. Людей вокруг не видно, из окна кабины торчала рука с дымящейся сигаретой и краешек короткого рукава форменной рубашки. Чуть в стороне от машины, за ближайшими деревьями копошились тени. Горохов едва обратил на них внимание, до рези в глазах всматриваясь в небольшой предмет на тропе, рядом с белеющей табличкой. Потом повернулся и пошел к остановке в обход.
Часа через два, в перерыве между парами, на кафедру позвонила Люся:
— Ты знаешь, сегодня ночью возле нашего дома убили женщину…
«Да», — подумал Горохов. — «Зарезали. Я знаю»…
В середине дня он думал, что начало психоза, возможно, более точное определение его знания.
Действительно ли он разглядел на тропе босоножек — плетёнку на сплошной подошве? Всё-таки расстояние очень велико, мог и ошибиться. То, что в Яме убили женщину, не имеет никакого отношения к его сну. Да, сну. Пиво, острое и жирное мясо вечером — кошмар ночью. Всё. Трагическое совпадение, не более.
Горохов потёр переносицу, прикрыв глаза. «Я знаю» … Господи, да откуда? Что?!
Последней парой проходило семинарское занятие, но Горохов рассеянно слушал студентов, погружённый в собственные невесёлые мысли. Он измучился и очень устал, часто теряя нить рассуждений…
— Нельзя отрицать, что современное состояние натурфилософии в большей степени зависит от соответствующего состояния естественных наук, — горячился маленький, круглоголовый Сёмушкин, постукивая короткими пальцами по краю стола. — И чем больше мы узнаём о пространстве, времени, жизни, материи с помощью экспериментальных методов современной науки, тем меньше места непосредственному переживанию человеком природы в познании её связей и закономерностей…
