Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2 - Коллектив авторов (читать книги без сокращений txt) 📗
Как реакция на разочарование тем, что его долгие усилия однозначно потерпели неудачу, Гордон обратился за помощью к исторической науке. Разумеется, он никогда не поддавался слепой вере в невероятные выводы и отвратительно правдоподобные предположения, которые увлекали его во время ранних исследований. Но горечь от того, что его мечта всё ещё находилась за пределами досягаемости, заставила Уитни исследовать всё, что могло хоть как-нибудь помочь, каким бы фантастическим или ужасным это ни было.
Именно поэтому девятнадцатая из тщательно занесённых в каталог Эльтдаунских табличек упорно приходила ему на ум. Он не сделал полного перевода этой таблички во время изучения всей коллекции; но, забросив работу над ней, тем не менее, не забыл про непонятное вступление с двусмысленной ссылкой на то, что в вольном переводе, по мнению Уитни, означало «Хранитель Знания». Теперь у него появилась возможность решить свою проблему. Этот забытый текст мог содержать информацию, которую Уитни так долго искал.
В тот вечер он поручил своим ассистентам проводить лекции вместо себя в течение следующих нескольких дней. Утром Уитни поспешно пересёк серый и унылый университетский городок, продуваемый ветрами поздней осени. На другой стороне, в тёмном углу посреди возвышающихся дубов находился небольшой музей из красного кирпича, стены которого обвивал плющ. Здесь в затхлых, полуосвещенных глубинах здания он нашел старого смотрителя, доктора Карра, и вынудил его открыть высокий шкаф из чёрного ореха, в котором хранилась коллекция Табличек. Карр сделал это со своим обычным нежеланием. Содержимое шкафа всегда вызывало у него отвращение; и смотритель периодически намекал, что лучше эти экспонаты оставить в покое.
Когда Карр ушёл, Уитни окинул полки оценивающим взглядом. На них были расставлены помеченные этикетками таблички из серой глины, твёрдой как железо, разной формы. Их размеры варьировались от фрагмента N 5, представлявшего из себя продолговатый обломок — около четырех на восемь дюймов, до N 14 — зубчатой, почти треугольной пластины, имевшей около двадцати дюймов в поперечнике. Большинство табличек были неполными, а некоторые — просто фрагментами. Миллиарды лет, геологические катаклизмы и неизвестный несчастный случай привели к тому, что таблички треснули и разломились на части, некоторые из которых потерялись в раннем Триасском слое гравия в карьере возле Эльтдауна, где эта коллекция и была обнаружена. Девятнадцатая табличка, которую Уитни взял с полки и поместил на исцарапанный дубовый стол у окна, представляла собой странное исключение из коллекции. Нижний край таблички был отрезан так ровно, словно её отсекли ударом ятагана. Эта линия разделения заметно отличалась от рваных и зазубренных или наоборот гладких, скруглённых краёв у других фрагментов. Словно кто-то преднамеренно испортил этот экземпляр, когда глина была ещё свежей и относительно мягкой. В других отношениях табличка размером примерно в квадратный фут, была в лучшем состоянии, чем все остальные. Её плавно закругленные края имели лишь незначительные сколы, и ни один из нанесённых на поверхность символов не был повреждён.
Бесполезно было размышлять о средствах, используемых для изготовления табличек — вырезанные или выдавленные на сырой глине сложные, изысканно расположенные символы были заключены в область, отступающую от краёв примерно на дюйм; такой стиль письма был на всех двадцати трёх фрагментах. Тонкие, симметричные символы извивались по всей поверхности от одного края до другого. Они резко выделялись под увеличительным стеклом, и Уитни счёл целесообразным использовать его на протяжении большей части своей работы. Исследования показали, что буквы были немного ниже уровня поверхности глины. Это обстоятельство вместе с крайней твёрдостью материала, вероятно, объясняло почему образцы были найдены в хорошем для чтения состоянии.
Уитни сел за стол и начал перевод. Эта работа требовала особого умения. Геологический слой, в котором лежали таблички, указывал на древность в миллионы лет; они были созданы намного раньше, чем любая известная письменность; и перевод был возможен только благодаря наглядному сходству отдельных символов с некоторыми примитивными амхарскими и арабскими корнями слов, прототипами которых эти письмена казались. Но даже для самого образованного студента эта задача была бы замысловатой и сложной, ибо в попытке истолковать корни слов только самое щепетильное суждение и длительная научная подготовка могли бы приблизительно открыть исходное значение текста.
Уитни работал в течение всего серого, ноябрьского дня. Затем он убедил упрямого смотрителя одолжить ему эту табличку на несколько дней, мотивируя это тем, что у него будет доступ к нужным книгам в домашней библиотеке. Бережно держа табличку за пазухой, Уитни вновь пересёк в сумерках университетский городок и вошёл в высокий каменный дом на отшибе, который он купил вскоре после начала работы. Он поместил табличку на свой стол из орехового дерева, в просторном кабинете с книжными полками, из которого открывался вид на скромную гостиную. Здесь Уитни возобновил свою работу.
Он добился значительного прогресса и не сомневался, что сможет сделать достаточно точный перевод. Предположение относительно корневой комбинации, примерно означающей «Хранитель знания», казалось правильным — по крайней мере, до тех пор, пока не появилось никакой другой правдоподобной интерпретации. Но дальнейшая расшифровка оказалась тревожной. Характер старого как вечность существа или принципа, к которому применялся этот термин, был, по-видимому, наиболее волнующим. Хотя ссылки на него характеризовались двусмысленностью выражений, отличных от естественных трудностей перевода, единственно возможные выводы были столь же пугающими, как и предыдущая работа Уитни над фрагментами. Тогда он тоже чувствовал беспокойство.
Он подавил дрожь, когда просмотрел прекрасный черновик, занявших несколько листов, которые он заполнил с помощью авторучки — черновик перевода текста с таблички. Он вспомнил, что сорок четыре года назад первые исследователи Табличек — доктора Далтон и Вудфорд объявили, что перевести их невозможно. Он вспомнил их заявления в газетах, принижающие важность сего открытия; и странную поспешность, с которой находки были отправлены в этот мрачный музей и заперты в шкафу. И, размышляя о том, как эти фрагменты были полностью забыты учёными, он задавался вопросом: могли ли они расшифровать полустёртые символы, чтобы получить намёк на ужасающее содержание надписей, достаточное, чтобы переводчики догадались об авторстве этих тщательно изготовленных табличек, найденных в геологическом слое, образовавшемся задолго до того, как наши антропоидные предки эволюционировали из примитивных видов жизни? Уитни никогда всерьёз не считал, что Таблички были намеренно отброшены из-за их содержания, а свои успехи в расшифровке он приписывал некоторым определённым документам, в которых нашлись подсказки. Но теперь он призадумался.
Когда Уитни возобновил работу в своем кабинете, он расшифровал достаточно символов, чтобы понять, что часть текста, окружённая фигурными завитками в нижней части фрагмента, было формулой для вызыва к себе того, кто выше по тексту назывался «Хранитель». Хотя формула казалась полной, о чём свидетельствовало пустое место между письменами и отрезанным краем таблички, Уитни предположил, что должна существовать и формула для изгнания «Хранителя», как во всех древних заклинаниях, известных ему. И формула эта была на отрезанной, утраченной части.
Оказалось, что начало текста и призывание очень сильно различаются. Разница была в фонетике, и не имелось ни малейшей зацепки для её понимания. В сравнении с основными письменами или даже с любым материалом, известном Уитни, это было ни что иное, как символы, произношение которых приводило к беспорядочным бессмысленным звукам. Но, несомненно, в теории правильное произношение этих слов было самым важным, чтобы можно было призвать «Хранителя». Независимо от того, понимает ли значение слов произносящий их человек, смысл не имел ничего общего с их эффективностью. Согласно всему, что Уитни читал в других источниках, всё зависит от верности, с которой призывающий может воспроизвести предполагаемые звуковые комбинации, а письменная формула является некой полу-музыкальной партитурой.
