Враждебная тайга (СИ) - Шалагин Роман (читать книги онлайн .txt) 📗
В случае успеха сотника ждала неслыханная награда – полный шлем золотых монет и титул нойона. Коргэй, облобызав сапоги хана и пообещав ему перевернуть всю тайгу, удалился. Уже на рассвете сотня воинов Джебе и двадцать отборных тургаудов отправились на восток.
VI
Джебе без труда отыскал дорогу к стойбищу, но там его ждало разочарование – Коргэй именем Чингисхана велел с сотней оставаться на месте, ожидая его возвращения. Тысячник безропотно подчинился. Однако ему была не по душе эта непонятная миссия, а картина выжженного селения со смердящими трупами и терзающими их хищниками наводила на него смутную тревогу.
Тревога все более усиливалась по мере начинающегося захода солнца, она быстро передалась на всю сотню. Бесстрашные воины чувствовали себя крайне напряженно и неуютно, сереющая тайга просто источала неприязнь и враждебность. Джебе, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение, приказал разбить стан и разжечь костры, а когда спустился вечер, велел выставить посты. Но какое-то чутье подсказало ему, что отнюдь не человека нужно опасаться…
Ночь сгущалась, а от Коргэя не было никаких вестей. Таежные сосны гудели и качались на ветру, словно негодуя на непрошенных гостей, монголы безотчетно группами жались к огням. Бросая тревожные взгляды вокруг, лошади беспрестанно фыркали, водили ушами, вставали на дыбы, а ведь степные скакуны приучались не реагировать на присутствие волков.
Джебе был вынужден то и дело ободрять своих «неустрашимых» и частенько осматривать посты. Даже самые храбрейшие не могли скрыть от своего командира беспричинный и безотчетный, все нарастающий страх, которым было пропитано все вокруг.
Донесся далекий крик, потом еще один, едва различимый сквозь шелест листьев и деревьев. Все, кто был на поляне, разом вскочили, выхватив оружие, но все было тихо. Крик повторился. На это раз гораздо ближе и отчетливее.
– Все ко мне! – скомандовал Джебе. – Встать в круг!
Сотня монголов быстро выстроила круг за кострами. Теперь они оставались в тени, а пространство впереди освещалось колыханием огня. Крик послышался вновь, воины вскинули щиты и выставили вперед копья. Так, не смыкая глаз, на ногах с оружием в руках, в постоянном напряжении они простояли до рассвета.
С восходом солнца все переживания и ночные страхи рассеялись, осталась лишь хмурая осенняя тайга. С наступлением утра беды не кончились, монголы остались без лошадей – две сотни лучших степных жеребцов лежали околевшими там, где их настигла смерть.
Все животные застыли в странных позах, будто их поразил внезапный спазм, мышцы закаменели в напряженном состоянии, глаза выпучились и остекленели. Но самое необычное было в том, что все две сотни лошадей неясно от чего стали совершенно седыми.
Многое повидали воины хана за время своих походов в разные земли, но седых лошадей не встречал ни один из них. Все, у кого были с собой защитные амулеты, тут же вцепились в них при виде устрашающего зрелища, а те, кто знал защитные заговоры, начал бормотать их вслух.
– Как же мы вернемся обратно без наших коней, - спросил кто-то с неприкрытой тревогой.
– На ногах, - угрюмо отрезал Джебе, - Но о возвращении не может быть речи, пока не отыщем Когрэя.
Немое молчание быстро сменилось открытым роптанием:
– Это место проклято! Нужно убираться отсюда, пока с нами не случилось то же, что и с лошадьми.
Джебе оказался один против панически испуганной толпы, но природная храбрость не дала ему спасовать:
– Вы кто: трусливые мулы или воины великого Чингиса? Он дал нам приказ сопровождать своих тургаудов и сюда, и обратно, если мы вернемся без них, то нас неминуемо покарают смертью, как трусов.
– Пусть нас казнят самой лютой смертью, - выступил вперед один из воинов, - Это лучше, чем остаться здесь и сдохнуть страшной смертью.
Это уже был открытый бунт, если монголы, привыкшие беспрекословно подчиняться, нагло перечат своему начальнику – это бунт. Но Джебе и тут не растерялся, великий хан всегда жесточайше подавлял неповиновение. Еще в тринадцать лет, после смерти отца, Тэмучжину пришлось подавлять сопротивление своего народа. Он подавил мятеж, залив его кровью, а всех зачинщиков бунта сварил живьем в котлах.
Непокорным – смерть, таков закон Чингисхана, и Джебе всегда следовал ему. Тысячник без раздумий вынул меч и отсек голову наглецу, в повисшей тишине отчетливо было слышно, как она откатилась в сторону.
– Так будет с каждым, кто посмеет мне перечить, - перешел в наступление Джебе, - А теперь все за мной, мы отыщем тургаудов, и я обещаю, что забуду этот разговор…
Сотня все дальше и дальше углублялась в тайгу, а следов так и не обнаружили. Джебе видел, что его люди ведут поиски с явной неохотой, тревожно озираясь и сбиваясь в кучу. Его возмущало малодушие подчиненных, но изменить он ничего не мог.
В полдень, когда холодное солнце выплыло из-за облаков и немного взбодрило участников поиска, Джебе разбил сотню на десятки, чтобы повысить эффективность предприятия. Но и это ничего не дало, через полчаса все десятки опять сбились в одну группу, шагая вперед без всякого энтузиазма.
Солнце уже было в зените, когда обнаружили первый труп. Воин с копьем в руке на корточках прислонился спиной к лиственнице, все мышцы в напряжении, лицо перекошено, губы превратились в звериный оскал, глаза выражали ужас. Джебе протиснулся сквозь столпившихся воинов, молча окинул взором покойника, шагнул вперед и острием сабли сбросил с него шлем.
Все ахнули – мертвец был абсолютно седым. И все вчерашние страхи ожили вновь, монголы выхватили оружие и сгрудились, вращая глазами во все стороны. Джебе понимал: уже никакие угрозы не заставят его воинов двинуться дальше. Ему пришлось дать приказ возвращаться, но не прежней тропой, а наперерез.
Степняки мигом просветлели и направились обратно в пять раз быстрее, чем шли до этого. Через пару сотен метров они нашли тела остальных тургаудов. В одиночку и группами, с оружием и без, под поваленными пнями и деревьями – все восемнадцать храбрейших телохранителей лежали мертвыми.
Все, как один, седые, скрюченные, с перекошенными лицами, с открытыми глазами, наполненными ужасом. Без сомнения, тургауды бежали, панически спасаясь от чего-то или кого-то, но оно безжалостно настигло их и убило. Не обнаружили только Коргэя, однако, в печальной участи его никто не сомневался.
Уже к вечеру нашил и сотника тургаудов, он был еще жив, но уже в предагональном состоянии. Коргэй, которому едва исполнилось тридцать, выглядел дряхлым стариком, поседевшие его глаза заволоклись предсмертной пеленой, а запекшиеся губы бессвязно повторяли:
– Скорее назад… Прочь отсюда… Белый шаман погубит всех, прочь от этих проклятых мест…
На высоте этих прерывистых фраз он издал громкий вздох и затих навсегда. Монголы, уже не отдавая себе отчета в своих действиях, побежали прочь от этого леса, а солнце клонилось к горизонту – короткий октябрьский день близился к концу. Это подстегивало беглецов, но тайга, темневшая поминутно, была слишком большой…
Осень 1227 года, монгольские степи.
Чингисхан чувствовал, что эта осень будет последней, хотя ему так хотелось еще раз увидеть, как расцветает весенняя степь. Владыка всей Азии ощущал, как силы покидают его старое тело день за днем, зрение и слух притупились давно, а в последние месяцы он практически не вставал со своего ложа и не выходи из шатра.
Лучшие мудрецы и врачеватели хлопотали над ним, но тщетно, хан дряхлел прямо на глазах. Отчаявшийся Тэмучжин прогнал всех шарлатанов, оставив при себе только китайского лекаря, мудреца и философа Юлю-Чу-Цая. Пронырливый китаец поставил хану диагноз, от которого человечество до сих пор не нашло лекарства – старость.
Чингисхан никак не мог и не хотел смириться с этим вердиктом. Великий хан давно забыл, что бывает нормальный сон, его мучили кошмары, поэтому он долгие ночи напролет лежал с открытыми глазами.
