Возлюбленная из Страны Снов (Забытые истории о привидениях и духах ) - Фоменко Михаил (книга бесплатный формат TXT) 📗
Как тень, проскользнула беззвучно, — ни скрипа дверей я не слышал, ни звука шагов…
Мы молча смотрели друг на друга; я все ждал, что она заговорит, но она только безмолвно протянула руки ко мне. Губы ее шевелились, но не могли произнести ни слова. Только глубокий, тяжелый вздох вырвался из ее груди и глаза медленно наполнились слезами.
— Что вам угодно от меня? — спросил я, наконец.
Она не отвечала. О чем-то только без слов молили ее протянутые руки и поднятое ко мне лицо.
Не сумею я описать вам это лицо. Никогда, ни до того, ни после, не встречал я такой совершенной, такой чарующей женской красоты. Ну, а когда несколько месяцев проживешь на войне и имеешь дело только с грубыми, одичалыми мужчинами, — сердце, понятно, вдвое сильнее забьется при виде красивой женщины.
Только тут было не до восторгов, — ужас заслонял все очарование красоты.
Лицо молодой женщины было страшно, неестественно бледно, почти прозрачно. Но я почти не замечал этого, загипнотизированный взглядом ее больших черных глаз с черными ресницами. Глаза эти впились в меня и застыли в такой оцепенелой неподвижности, как будто они принадлежали не живому существу, а автомату.
Но ведь были же в ней и жизнь, и чувство: текли же слезы по ее бледным щекам!
Я просил ее встать с колен, спросил еще раз, что ей угодно, но она только умоляюще сложила руки. Тогда я нагнулся, чтобы поднять ее, но она отстранила меня правой рукой. Я заметил изящную, узкую женскую руку с обручальным кольцом на пальце. Той же рукой она схватилась за грудь, и капли крови потекли из-под ее пальцев…
Не знаю сам, почему, — но меня охватил непобедимый страх перед этой странной женщиной. Ее взгляд так завораживал меня, что я не решался даже позвать денщика. Я стоял, как прикованный, прислонившись к простенку, и смотрел, как текут слезы по ее щекам и красные капли крови из-под сжимавших грудь рук на светлые плиты пола.
— Не убивайте его! — прошептали вдруг ее губы.
Но я хотел остаться тверд; бабьим слезам я не мог поддаться даже на этот раз. Я ответил, что это не от меня зависит, что перед законами войны бессильна моя личная воля.
Не могу я рассказать вам, что я испытал в эти ужасные минуты. Это было смешанное чувство ужаса и боли. Я был уверен, что бедняжка помешалась от страха и горя.
Наконец, мне удалось стряхнуть с себя малодушие. Солдатское воспитание возмутилось во мне, и я строго и резко приказал ей встать.
— Встаньте! Ваши просьбы напрасны.
Глаза ее снова впились в мои.
— Не убивайте его! — прозвучало еще раз, но уже тоном угрозы.
Отчего я не выбежал и не отменил свой приказ!..
В тщеславном желании показаться сильным и непреклонным, я небрежно проронил:
— Маркиз обречен и минуты его сочтены.
Расслышала ли она мой ответ? Огромные глаза ее вдруг расширились еще больше и с выражением ужаса впились мимо меня в ночной мрак за окном. Вмиг она вскочила с колен, протянула руки с судорожно растопыренными пальцами к потолку и из груди ее вырвался крик… пронзительный, дикий, ужасный…
В уме моем, как молния, пронеслась мысль: ей виден умирающий маркиз!
Меня охватило беспредельное сострадание к несчастной. Я готов был упасть перед ней на колени, молить ее о прощении за смерть маркиза, просить ее поберечь себя, не забывать о своей ране… Но я не мог сделать ни одного движения, ни один звук не выходил из горла. Как будто ее крик, леденящий кровь и мозг, задушил навсегда мой голос.
Она притихла, как будто сгорбилась, и беззвучным шагом подошла поближе ко мне. Глаза ее упорно впивались в меня странно-загадочным взглядом, как будто в душе ее из безграничного отчаяния нарождалось что-то новое, враждебное, — какая-то глубокая, непримиримая злоба.
Подойдя так близко ко мне, что я чувствовал на своем лице ее дыхание, она подняла руку, сняла с пальца золотое кольцо и сказала:
— Дайте вашу руку.
Я повиновался. Кто решился бы ослушаться?
Она взяла мою руку и надела мне на палец кольцо.
— Носите его вечно!..
Зачем это она? И что мне делать с этим кольцом? хотелось мне спросить… Но она уже проскользнула к двери, открыла ее и исчезла.
Не знаю, долго ли я еще стоял, прислонившись к окну после исчезновения незнакомки; знаю только, что я был как бы слегка парализован, и это ощущение прошло не сразу, а постепенно, как тяжелый сон.
Когда способность движения вернулась ко мне, я начал ощупывать себя, царапать себя ногтями… мне надо было убедиться, спал ли я и видел сон, была ли это действительность или галлюцинация. И я увидел и нащупал кольцо на пальце!
Скорее вон его… в окно!
Я начал стаскивать кольцо с пальца — напрасно! Оно точно приросло к коже.
Безмерный ужас охватил меня. Что же это такое? Кто же она, эта незнакомка, с которой меня связало это кольцо? Она одна может объяснить это — скорее же броситься по ее следам, разыскать ее, заставить ее раскрыть загадку!..
Я схватил лампу со стола и выбежал в ту дверь, за которой она исчезла. Я осмотрел коридор, лестницу, все углы, все щели… — нигде ни следа, ни звука шагов или шелеста платья, — только мерное храпение моих солдат доносилось из всех комнат нижнего этажа.
Наружные двери замка были заперты; я торопливо отпер их и выскочил, но с первых же шагов натолкнулся на товарища, возвращавшегося из сада с несколькими солдатами. Я понял, что значат их серьезные, бледные лица, но все же схватил товарища за руку и, едва шевеля губами, спросил:
— Кончено? Казнены?
Едва уловив чуть слышное «да», я бросился к первому часовому за оградой с вопросом, куда направилась вышедшая из замка молодая женщина, — но часовой только изумленно повторил мой вопрос; из замка никто не выходил и не мог выйти.
Значит, незнакомка еще в замке! Надо все поставить на ноги и разыскать ее! Товарищ со своими солдатами не успел еще расположиться на отдых; я созвал их, усталых и измученных, и все мы, с лампами и фонарями в руках, бросились осматривать все углы и закоулки обоих этажей, чердаков и погребов. Нигде не было ни следа незнакомки, никто не слышал даже ее безумного, пронзительного крика…
Товарищ, не пришпориваемый охотничьей лихорадкой, в которой весь горел я, и усталый до последней степени, начинал уже раздражаться и, наконец, выразил предположение, что я все это видел во сне…
Я вышел из себя. Во сне?! Но он сам может видеть свежие пятна крови на полу! И я потащил скептика к себе в комнату и с лампой в руках подвел его к тому месту, где она стояла…
Я ползал на коленях по всему полу, рассматривал и ощупывал каждый вершок… нигде не было и следа крови! Но, Боже праведный, я сам видел, как текла кровь у нее из груди и падала жуткими красными каплями на светлые плиты! Или я в самом деле все это видел во сне? Или я помешался? Но тогда как же кольцо, которое она дала мне? Оно плотно сидело на пальце — такое несомненное, такое конкретное!..
Я рассказал все товарищу. Ярость кипела у меня в груди при виде того, как он покачивал головой, украдкой оглядывая меня подозрительным и озабоченным взглядом, — а я ничего не мог сделать, чтобы убедить его, что я не брежу и голова моя совершенно свежа.
Вероятно, для того, чтобы не раздражать меня, товарищ все же продолжал осматривать комнату и вдруг за нагроможденной в одном углу мебелью наткнулся на картину, прислоненную лицевой стороной к стене.
Невероятным усилием воли я сдержал готовый вырваться крик: передо мной был портрет незнакомки… Ее глаза, ее волосы, губы — вся она, как живая!
Я начал просить товарища уйти к себе и оставить меня одного. Чего еще искать? Во веки веков никто ничего не найдет! Товарищ неохотно уступил, я остался один и всю ночь просидел пред портретом.
Утром, едва хорошо рассвело, товарищ вошел ко мне — с тем же участливо-озабоченным, почти сострадательным выражением лица, но заговорил он умышленно о другом. Меня это так раздражило, что я первым завел разговор о событии минувшей ночи. Он отвечал уступчиво, это раздражало меня еще сильнее, и мы уже готовы были поссориться не шутя, — как вдруг вошел денщик с докладом, что местный священник желает видеть меня, но по некоторым серьезным соображениям просит меня для этого к себе.
