Часовщик - Кортес Родриго (первая книга .txt) 📗
— Как ты?
— Сделал, — тихо произнес Олаф и указал на лежащий в лаковой коробочке маленький, округлый, размером с крупное гусиное яйцо предмет. — Вот они.
Бруно осторожно взял предмет и сразу почувствовал его до странности приятную тяжесть. Нажал на кнопку, какая бывает у шкатулок с секретом, и «яйцо» мягко раскрылось.
Это были самые настоящие куранты.
— Колокольчик некуда прикрепить, — пожаловался Олаф, — места не хватает. А может, и ума…
— Главное, чтоб в заднице помещались, — осторожно поддержал старика Бруно и вдруг понял, что старик только что рассмеялся — тихо, осторожно.
Бруно замер, как стоял. Он даже не знал, чем восторгаться — этими немыслимо маленькими часами или тем, что старик впервые за все время начал поправляться.
— Тебе уехать бы отсюда надо, — вздохнул он. — В Беарн поедешь? Под защиту принцессы Маргариты…
— А почему бы и нет? — пожал плечами часовщик и второй раз за несколько минут засмеялся. — Они — еретики, как и я. Какая разница?
А тем же вечером, когда вещи были собраны, Олаф впервые рассказал, как так вышло, что он уехал из Магдебурга.
— Инквизиция арестовала меня за неудачную шутку в адрес Марии, — тихо произнес он, — и мне грозил костер.
Уже понимающий, как сложно вытащить еретика из Трибунала, Бруно замер.
— А потом пришел монах, и мы сторговались. Я отдал ему все права на уже изготовленные для епископата часы, а он уничтожил донос.
Олаф усмехнулся.
— Это были очень хорошие часы… я там для спуска шпиндель использовал — так никто до меня не делал.
Бруно покачал головой. Он всегда знал, что Олаф гениален.
— А что монах? — поинтересовался он.
— Монаха, как я слышал, быстро заметили и даже кличку дали Часовщик, — вздохнул Олаф. — А я… я не стал искушать судьбу второй раз.
Бруно вытер взмокший лоб.
— И где этот монах теперь?
— Не знаю, — покачал головой мастер, — его быстро в Ватикан забрали.
Через день после ухода Мади аль-Мехмеда городские рынки опустели, а через неделю есть стало нечего. Брат Агостино Куадра создал выездную комиссию Трибунала, в надежде конфисковать хоть что-нибудь посетил четырнадцать окружающих город деревень и в половине из них не обнаружил ни души. А оставшиеся христианские деревни надежно охраняли монахи Ордена.
— Разворачивай! — грубо, по-хамски орали они в лицо инквизитору. — Здесь тебе поживиться нечем.
— Но…
— Это наша земля. Понял? И люди здесь наши, — внятно объясняли монахи. — Разворачивай, тебе сказали! Пока плетей не получил…
И Комиссар каждый раз был вынужден проглотить обиду и подавать приказ ехать в следующее село. Связываться с людьми Ордена он не рисковал.
А между тем орденский монастырь все тучнел и тучнел. Все леса вокруг города теперь принадлежали Ордену, а потому дрова можно было купить лишь у них. Все оставшиеся деревни тоже принадлежали Ордену, и монахи брали за мясо и зерно столько, что в считанные недели обобрали горожан до нитки.
— Не хочешь брать, — смеялись они в лицо покупателям, — иди к сарацинам обратись. Может, подешевле уступят.
Но и у морисков дела шли неважно. Ушедшие в горы крестьяне откровенно голодали. Мужчины гонялись за королевскими обозами и считали огромной удачей отобрать предназначенное армии зерно, а женщины и дети все время искали, чем прокормить в скудной горной местности свой скот. А потому даже те, кто когда-то дружил с морисками, в горы за провизией не ходили. Знали, что бесполезно.
Чтобы хоть чем-то заняться, деятельный брат Агостино даже съездил в усадьбу сеньора Сиснероса и сжег дьявольскую клепсидру. Как ни странно, она — даже без надзора — все еще работала. А через неделю Комиссар узнал, что в город движется сеньор Франсиско Сиснерос.
— Много у него войск? — холодея от предчувствий, спросил он принесшего весть монашка.
— Я не видел, святой отец, — мотнул головой тот, — но говорят, что он в ярости и обещает повесить весь Трибунал на деревьях.
Брат Агостино метнулся в монастырь Ордена, однако настоятель сразу сказал, что, если гранд идет во главе хоть сколько-нибудь крупного отряда, они вмешиваться не станут.
— Не надо было его клепсидру трогать, — в лицо Комиссару ухмыльнулся настоятель. — Теперь сами с ним разбирайтесь.
Брат Агостино побежал в магистрат, оттуда — к Марко Саласару, но даже когда он выбил из Марко обещание выступить на защиту Инквизиции, в сердце гудела тревога. А потом кто-то принес известие, что сеньор Франсиско уже недалеко от городских стен, и Комиссара как ударили по голове.
— Распредели своих людей вокруг здания, Марко, — хрипло приказал он. — И человек сорок внутри поставь.
Можно было, конечно, выйти из города и спрятаться в горах, но у брата Агостино было четкое предчувствие, что там его ждет еще более жуткий конец. Мориски насильственного крещения не простили и мстили священникам до сих пор.
А к обеду под окнами Трибунала раздался дробный топот копыт, и брат Агостино даже не нашел в себе сил, чтобы подойти к окну.
— Где этот чертов Куадра?!
Лицо Агостино густо покрылось каплями пота. Этот голос он узнал бы из тысячи.
— Ну-ка иди сюда, мерин!
Раздался грохот сапог, дверь широко распахнулась, и на пороге появился отец и покровитель города — в запыленном потрепанном камзоле, с обветренным усталым лицом и светящимися застарелой ненавистью глазами.
Его сопровождали двое гвардейцев. Они окинули зал внимательными взглядами и тут же расположились по обе стороны от дверей.
— Ну и что мне с тобой сделать?
Брат Агостино вжался в кресло, и в следующий миг отовсюду — из-за тяжелых бархатных портьер, из-за книжных шкафов библиотеки, из ведущих в другие комнаты дверей — повалили люди Марко Саласара, десятки людей.
— Ты арестован, Сиснерос, — срывающимся голосом объявил Марко и направил на гранда старенький, бог весть где найденный арбалет. — Сдай оружие.
Через пару минут, после короткой схватки, оставившей всего двух раненых, брат Агостино приказал забаррикадироваться изнутри и лишь тогда пробрался к окну и осторожно выглянул.
Там, внизу, стоял весь отряд некогда богатого и могущественного гранда — тридцать всадников. Даже не на лошадях, на мулах.
Мади аль-Мехмед не мог оторваться от Амира долго, пока тот не спросил о матери.
— Умерла моя ханум, — выпустил сына из объятий Мади. — Простудилась, когда мы в горы уходили.
Некоторое время ждал, пока сын переживает в общем-то ожидаемую потерю, и спросил то, что беспокоило его:
— А почему с тобой только четверо?
— Всех убили, — покачал головой повзрослевший сын. — Монахи. На границе.
А затем Амир начал рассказывать: как бежал из-под ареста, как пробирался домой мимо озверевших легионеров, как искал отца в городе, а затем два дня бродил от одной пустой деревни до другой, расспрашивая всех случайных встречных. И только потом рассказал об аресте сеньора Сиснероса Святой Инквизицией.
— Как только Трибунал рискнул? — удивился Мади.
— Это другой город, — покачал головой на удивление повзрослевший сын. — Люди запуганы. Они за своих жен вступиться не могут, не говоря уже о сеньоре Франсиско. Завтра — аутодафе.
Мади вздохнул и распорядился созывать совет. А когда мужчины пришли и, поприветствовав Амира, расселись вкруг, Мади слово в слово передал все, что только что узнал от сына. И услышал то, что, в общем, и ожидал.
— Надо в город спускаться.
— Спасать сеньора Франсиско надо… Все-таки он наш господин.
Мади слушал, но сам помалкивал. Он вовсе не питал к сеньору здешних земель и крестьян нежных чувств. Гранд откровенно нарушал конституции фуэрос, а порой и вовсе вел себя как тиран и злодей. Но сеньор Франсиско был врагом короля, а главное, по сравнению с днем сегодняшним и на фоне нынешних господ сеньор Франсиско выглядел для этих людей средоточием добра и справедливости.
— Он бы такого не допустил! — постепенно «разогревались» мужчины.
