Костер для инквизитора - Мазин Александр Владимирович (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Юра кивнул. Рэперы двинулись. Матвеев с Кузякиным – за ними. У них в кильватере – Зимородинский. Главный калибр.
– Во,– сообщил Джон.– У стенки. Драться будете?
– Поглядим.
Если бы не Зимородинский, Юра высказался бы более определенно. Компашка та еще. С полдюжины качков прилично постарше, чем они с Федькой. И несколько девок блядюжного вида. Упыханных и ушмыганных. Девушку Машу Юра признал не без труда. На фото она выглядела много симпатичнее.
– Хаджиме,– сказал Юра, и они с Федькой пошли на штурм.
Рэперы остались.
– Мужик, а мужик!
Зимородинский не оглянулся. Но хлопок по плечу не проигнорируешь.
– Вынюхиваешь, мужик? Что вынюхиваешь?
Двое. Явно немолодежного возраста. Агрессивные и натренированные.
Зимородинский остановился, посмотрел в глаза спросившему. Как надо посмотрел. Тот немедленно убрал руку.
– Нет,– ответил Зимородинский.– Я не вынюхиваю. А ты?
– Маша, привет,– поздоровался Юра, пройдя между двумя мышцеватыми парнями в отмеченный ящиками круг.
– А, привет… – в туманных глазах не отразилось ни малейшей попытки узнать незнакомого вьюноша.
Зато начинающий «геракл» справа немедленно опустил на плечо Матвеева увесистую длань.
– За посмотреть тут платят, мальчик.
Юра чуть повернул голову, посмотрел сначала на руку (на пальце – перстень с черепом), потом медленно поднял взгляд и снизу вверх, но крайне высокомерно уставился на небритый фейс «геракла». В точности, как это проделал однажды Ласковин.
Качок, впрочем, смутился куда меньше, чем рассчитывал Матвеев. Наоборот, сжал покрепче плечо Юры, а кулак второй руки, тоже украшенный стальным, злобным перстнем, поднес к юриному носу.
– Понюхай, малыш,– изрек «геракл».– И покайся, ибо пришел твой последний день.
Сотоваращи жизнерадостно заржали. Даже кое-кто из девок подхихикнул.
Чем бы ни пах кулак, все забивала кислая вонь из пасти «геракла».
С другой стороны нарисовался Кузякин.
– Эй, отвали от него! – решительно потребовал Федя.
«Геракл» даже не обернулся. Зато его приятель с нежностью орангутана обхватил Федю и стиснул так, что ребра парня захрустели, словно у нежной девушки.
– Мы вас бить не будем,– провещал «геракл» проникновенно.– Мы вас просто уелдабаошим.
И оглянулся на своих, видимо, ожидая аплодисментов.
В этот момент Юра поймал раскачивающийся перед носом кулак и по всем правилам повернул его в нужном направлении. Кулак провернулся как надо и на сколько надо. Но вместо болезненного вопля «геракл» издал неопределенное восклицание и уставился на Юру. Юра опешил. Он хорошо знал, что испытывает человек, когда к нему применяют сей изысканный прием древнего дзю-дзюцу.
Федя, сообразив, что настало время активных действий, ударил локтем в горло качка, а когда тот, хрюкнув, отпустил Кузякина, Федя четко, как на макиваре, отработал оицки-гиякуцки и йоко вперед. Точно в солнечное сплетение.
«Геракл» выпустил Юрино плечо и замахнулся. Матвеев без особого труда пропустил кулак над головой и с доворотом влепил «гераклу» маваши в пах. Тут же отскочил и приготовился отражать атаки остальных. «Геракла» в расчет он уже не принимал.
А зря. Вместо того, чтобы рухнуть с воем и соплями, «геракл» с некоторым удивлением ощупал пораженные органы. Потом ухмыльнулся Юре и процитировал:
– С криком «киай» и ударом ноги папины яйца стекли в сапоги! – и заржал.
Федин противник повел себя менее театрально. Фыркнул, хрюкнул и сорвал с пояса полутораметровую цепь.
Федя инстинктивно отскочил. Теперь он и Юра оказались рядом, а противники, явно превосходящие и числом, и вооружением,– вокруг.
Цепь визгливо пропела у Юры над головой. Он пригнулся. И сразу подпрыгнул, пропуская железо, метившее в колени.
«Не так уж трудно,– успел он подумать.– Почти как на тренировке».
И схлопотал цепью по локтю. Ух как больно! Еще один удар, по спине, швырнувший его вперед. Навстречу, в лицо, устремился ребристый ботинок. Юра успел поймать его на блок, но не устоял, покатился по полу, перевернулся, встал на колено, увидел сбитого с ног Федю и троих, с цепями, над ним. И четвертого, совсем маленького по сравнению с полуголыми качками, но очень быстрого.
Боковым зрением Юра ухватил движение справа, но защититься не сумел – правая рука отказала напрочь. Успел только отдернуть голову, и удар вышел смазанным – ботинок содрал кожу на виске и опрокинул Юру на бетон. Следующий удар пришелся в затылок, и Юра отключился.
В чувство его привел Зимородинский.
– Вставай,– сказал сэнсэй.– Пол холодный.
Зимородинский выглядел как всегда. Спокойный, слегка ироничный. А вот друг Кузяка смотрелся так себе. Перекособоченный, рожа в крови. Но на ногах. Юра с трудом поднялся. Башку ломило, мир раскачивался, как на качелях, а правая рука, кажется, вообще отвалилась. Впрочем, нет, на месте… висит. Юра поискал глазами противника и обнаружил. Все шестеро, мрачные и слегка помятые. Цепи на полу, перепутанные, кучей.
– Пошли, дочка,– кликнул Зимородинский девушку Машу.
Девушка Маша одарила его счастливой улыбкой. Последняя затяжка – косяк передан подружке, и «дочка» виснет на локте Зимородинского. Двинулись. Сэнсэй с Машей, перекособоченный Федя и последним он, Матвеев.
У входа местный привратник в кожаном костюмчике заслонил двери и сказал негромко, только Зимородинскому:
– Со всем нашим уважением, но больше сюда не приходи. Понятно?
Зимородинский небрежно кивнул, привратник посторонился.
«Изрядно ощипанный, но не побежденный»,– подумал о себе Юра.
И рэпешник – в спину. Музыка, бля.
Музыка оплетала, как серпантин. Руки Наташи на плечах казались невесомыми, касающимися не ткани будто, а обнаженного тела. Волосы Наташи щекотали ухо, дыхание трогало шею. Запах духов, запах теплой женской кожи, запах ароматических свечей – и бесконечное скольжение в мерцающем полумраке.
– Я тебя люблю,– прошептал Андрей в маленькое ушко.
Наташа промолчала, но приникла еще ближе. Хотя казалось, ближе невозможно. Андрей знал: она улыбается. И блуждающие огоньки плывут в ее темных глазах.
Музыка кончилась. Вернее, отошла медленно, угасла, как отблеск зашедшего солнца.
Касаясь друг друга руками, плечами, бедрами, словно продолжая танец, они вернулись к столику и только тут, с ощутимым усилием, разделились, но, так и не отпуская рук, опустились на полукруглый диванчик – напротив. В этом тоже была своя прелесть – видеть глаза друг друга.
Пока они танцевали, официант поменял свечи, убрал посуду и наполнил вином бокалы.
Переплетенные пальцы, дрожащее пламя; смотреть на пламя сквозь золотистое вино, смотреть друг на друга сквозь вино и сквозь пламя…
Хрустальные стенки запели, соприкоснувшись. В тосте не было нужды. Так же, как и в словах. Они одновременно поднесли к губам бокалы – нежное пожатие сцепленных рук,– и одновременно пили старое сладкое вино, глядя поверх хрусталя и огня, не мигая, не отрываясь. Все это, огонь и полумрак, запах и вкус, трепещущий альт и клавесинная россыпь, срасталось внутри с тем, что они испытывали друг к другу. Навсегда. Отныне в черной синеве Наташиных глаз будет жить эта ночь. Когда бы Андрей ни заглянул в них. И какой бы страшной ни казалась жизнь, смертной тоске не овладеть их сердцами.
Пока они вместе.
