Князь вампиров - Калогридис Джинн (читать книги онлайн без txt) 📗
– Шум?
– Сейчас отправление естественных надобностей стало для нее очень болезненным. Фрау Мария почти не пьет жидкости, и каждый раз это превращается для нее в пытку. Бедняжку как огнем обжигает. Вы уж меня извините, но вам такое видеть ни к чему. Пожалуйста, спуститесь вниз.
Почему иногда смерти хочется вдоволь наиграться со своей жертвой и отобрать у нее все, оставив лишь унизительную беспомощность, боль и зловоние мочи и испражнений?
Фрау Келер склонилась над тазом, где в мыльной пене плавало подкладное судно. Чтобы избавить себя от созерцания дальнейших подробностей, я поспешила взять поднос и спустилась вниз. Через считанные секунды я вновь была в кабинете Ван Хельсинга. Еще через несколько секунд (смертным такая быстрота недоступна) я просмотрела все бумаги на его столе, но не узнала ничего полезного, поскольку они были на голландском языке.
Зато в укромном местечке я обнаружила три телеграммы, посланные Ван Хельсингом из Парфлита в Амстердам и адресованные фрау Хельге Келер. Первую он отправил восьмого июля, вторую – шестнадцатого, а третья пришла сравнительно недавно – четвертого августа.
Я чуть не подпрыгнула. Парфлит! Место, куда мы с Элизабет наведывались ежедневно, карауля появление Влада!
Ван Хельсинг живет чуть ли не под самым носом у нас! И чтобы узнать об этом, нужно было совершить поездку в Амстердам! Комичнее ситуации не придумаешь, но мне почему-то было не до смеха. Пусть Ван Хельсинг смертный, он по-прежнему остается сильным противником, с которым нельзя не считаться. Он не просто так появился в Парфлите. Ван Хельсинг напал на след Влада и понял, где того искать.
А если он успел узнать и про нас с Элизабет?
Я внимательно перечитала все три телеграммы (к счастью, они были на немецком). В каждой Ван Хельсинг благодарил фрау Келер за отчеты о самочувствии его матери и добавлял, что "состояние госпожи Ван Хельсинг, к сожалению, остается прежним". В последней телеграмме он сообщил, что вынужден задержаться в Парфлите еще на некоторое время, однако если Мери вдруг станет значительно хуже, пусть фрау Келер незамедлительно даст ему знать.
Упоминание о "госпоже Ван Хельсинг" отозвалось у меня дрожью во всем теле. Я не сразу поняла, о ком идет речь, но потом сообразила: он писал о жене. А ведь я, кажется, ее даже видела, когда двадцать с лишним лет назад явилась сюда, чтобы увезти с собой его брата Стефана и маленького Яна. Я стала вспоминать... Робкое, испуганное существо с огромными глазами. Она мне мешала. Я укусила ее, но убивать не стала. Я попробовала вспомнить имя этой "серой мышки" – одно из легко забывающихся голландских имен. Вроде оно начиналось на букву "Г", которую голландцы почему-то умудряются произносить, как резкое, гортанное "х".
Странно, мне как-то не приходило в голову, что она все еще жива. А оказалось, не только жива, но и находится вместе с Ван Хельсингом в Англии. Это обстоятельство меня сильно встревожило, если не сказать – испугало.
А вдруг он с помощью жены получает сведения обо мне? Вампир и его жертва связаны пожизненно. Лишившись ребенка, эта женщина, скорее всего, лишилась и рассудка. Она стала настолько бесцветной, что за эти годы я даже ни разу не вспомнила о ее существовании. А психическая связь между нами оставалась. Какой же дурой я была! Я же могла все обратить себе на пользу и с ее помощью контролировать каждый шаг Ван Хельсинга!
Ничего, я исправлю свою оплошность.
Наверху душераздирающе кричала Мери. Немка суетилась, пытаясь ей помочь (я слышала тяжелые шаги фрау Келер). Потом крики стихли. Послышался шум льющейся воды. Я поспешила покинуть кабинет и встала около лестницы, дожидаясь появления сиделки.
Фрау Келер, тяжело дыша, спустилась ко мне. На лбу у нее блестели капельки пота, который она торопливо отерла краем фартука.
– Слава Богу, облегчилась, – тихо проговорила она. – Теперь будет спать. Бедняжка очень устала.
Увидев нетронутый чай, немка вопросительно уставилась на меня. Я изобразила виноватую улыбку.
– Простите, фрау Келер, но, слыша, как мучается Мария, я просто не смогла пить чай.
– Да, – вздохнула сиделка. – Ей сегодня досталось.
Она снова вытерла лоб.
– А можно мне вас спросить?
Ко мне моментально вернулась была настороженность.
– Конечно, фрау Келер. Что вас интересует?
– Откуда у вас такое странное имя – Шушанна?
Звук "ж" ей не давался. Я облегченно вздохнула.
– Это венгерское имя. У меня в роду были венгры.
Фрау Келер удовлетворила свое любопытство и уже больше из вежливости спросила:
– Вы еще заглянете к нам?
Я покачала головой. Мне хотелось как можно скорее уйти из этого дома, полного скорби, и навсегда забыть слова Мери. Не знаю почему, но они застряли у меня в памяти, как заноза.
– Увы, фрау Келер. Я здесь проездом. Пора возвращаться домой, к семье. Главное, я повидала Марию и простилась с нею.
– Я почувствовала, насколько сильно вы любите Марию, а она – вас.
Не желая показывать немке свои слезы, я молча повернулась и пошла к выходу. Когда она открыла дверь, я ненадолго задержалась на пороге и как бы невзначай коснулась пальцами ее щеки. Фрау Келер устремила на меня глаза. Сейчас бдительность сиделки была ослаблена, и я легко сумела погрузить ее в транс.
– Ты полностью забудешь все, что связано с моим приходом сюда, – внушала я ей. – Ты забудешь кто я, как меня зовут, как я выгляжу и откуда приехала. Если фрау Мария вдруг заговорит обо мне, ты посчитаешь ее слова бредом. И запомни: до конца своей жизни ты ни словом не обмолвишься обо мне доктору Ван Хельсингу. Ты поняла?
– Я все поняла, – безжизненным голосом произнесла немка.
Я вывела ее из транса и улыбнулась.
– Благодарю вас, фрау Келер, – сказала я, поцеловав ее в пухлую щеку.
– Счастливого пути, фрау Шушанна.
Итак, я плыву в Англию. В пустом салоне (все пассажиры на палубе, наслаждаются солнечным днем и морским воздухом) я перво-наперво подробно описала визит в дом Ван Хельсинга. Затем, пользуясь случаем, ввела себя в глубокий транс и прощупала свою связь с его женой. Нити, связывающие нас, не очень-то прочны, но это легко можно исправить. Тороплюсь записать все то, что мне удалось увидеть во время транса.
Небольшая, скромно обставленная комната с белыми стенами. Окно забрано толстой металлической решеткой, сквозь прутья видны красивые цветочные клумбы. Над окном – небольшое золотое распятие.
Слышу, как за спиной открывается дверь. Кто-то входит. Негромкий мужской голос нежно произносит:
– Герда, дорогая моя...
Герда! Вот как ее зовут.
Картина разворачивается на сто восемьдесят градусов. Теперь я гляжу на человека лет пятидесяти, его светлые волосы изрядно тронуты сединой. Седина припорошила даже густые брови. Под улыбкой он пытается спрятать глубокую тревогу, она так и сквозит из его синих глаз. Похоже, он давно не брился, – подбородок и щеки заросли серебристой щетиной. Кажется, что этот человек, подобно мифическому Атланту, несет на своих плечах тяготы всего мира. Его глаза излучают доброту, да и простое, круглое лицо мужчины я бы тоже назвала добрым.
В его лице есть что-то знакомое, и это меня сильно тревожит. Я смотрю на него и думаю о своем умершем брате. Он чем-то напоминает Аркадия, хотя внешне они совершенно непохожи. Я знаю этого человека и в то же время не верю собственным ощущениям. В последний раз мы с ним встречались более двадцати лет назад. Его состарили не столько годы, сколько жизненные невзгоды.
"Брам", – ловлю я мысль Герды и понимаю, что болезнь почти лишила ее возможности говорить. Все встает на свои места. Добрый седой человек – не кто иной, как Ван Хельсинг, мой злейший враг, убийца моего маленького Яна (я мечтала о "вечном ребенке", и если бы не злодей Ван Хельсинг, малыш и сейчас был бы рядом со мной).
Значит, Ван Хельсинг привез Герду в лечебницу для душевнобольных (иначе чем объяснить зарешеченное окно?). В этот момент Ван Хельсинг начинает задавать ей вопросы:
