Спящий в песках - Холланд Том (книги онлайн полностью .TXT) 📗
Ныне я живу ожиданием часа нашего торжества. В преддверии такого события у меня уже нет оснований, способных оправдать дальнейшее молчание. Смею, однако, надеяться, что по прочтении посылаемых мною бумаг вы поймете причины, доселе принуждавшие меня проявлять сдержанность. История, описанная в них, более чем необычна, и я, разумеется, не поставил бы свою репутацию серьезного исследователя в зависимость от странного повествования, но должен со всей откровенностью признаться, что без этих документов я ни за что не поверил бы в реальность существования до сей поры не потревоженной царской усыпальницы. А потому прошу, если найдете время, ознакомиться с прилагаемыми к настоящему письму материалами. Часть из них есть не что иное, как мои собственные записи, прежде всего реминисценции биографического характера, сделанные в течение последнего месяца, после того как я решил, что в случае неудачи этот сезон раскопок в Долине царей станет для меня последним. Происхождение других бумаг не столь заурядно. Уже долгие годы находятся они в моем владении, однако вы первый, кого я решил с ними ознакомить. Мне, разумеется, нет надобности просить вас сохранить в тайне их содержание. Как вам станет ясно по прочтении, в них затрагиваются вопросы, представляющие значительный интерес. Предлагаю обсудить их конфиденциально в ходе нашей встречи в Фивах.
До того момента прошу вас набраться терпения и поберечь силы, ибо, не сомневаюсь, нам предстоит еще немало волнений и упорного труда. Впрочем, мы так долго двигались к заветной цели, работая не покладая рук, что, уж конечно, не позволим себе проявить слабость на последнем, завершающем, участке пути.
Итак, дорогой лорд Карнарвон, берегите себя. А эти бумаги теперь ваши, вместе с моим искренними надеждами на успех.
Г. К."
Повествование, составленное Говардом Картером ранней осенью 1922 года.
Замок Картер,
Элват-эль-Адбан,
Долина царей.
По природе своей я человек необщительный, скорее склонный к уединению и привык держать свои мысли при себе. Однако чувство, обуревающее меня сегодня вечером, – его можно назвать если не отчаянием, то, во всяком случае, нетерпением, неодолимой потребностью, – буквально принуждает поделиться с кем-то накопившимися в душе тайнами, дабы в определенной степени обосновать некоторые свои поступки и оправдать неудачи. Разумеется, в действительности я могу довериться лишь бумаге и буду вынужден держать эту исповедь под замком, подальше от любопытных глаз. Однако, как кажется, даже такой вариант сулит мне некоторое облегчение. Вот почему этой ночью – а возможно, и на протяжении многих последующих – я, делая свои записи, буду воображать, что одновременно веду беседу с сидящим напротив другом или коллегой – например, тем же лордом Карнарвоном, – способным выслушать и понять меня.
Разумеется, даже сейчас, кропая эти строки в одиннадцать часов вечера, я тешу себя надеждой на то, что им не суждено бесславно истлеть непрочитанными в ящике моего письменного стола. Следует признать, что покойный фараон Тутанхамон и его гробница упорно игнорируют мои усилия и раскопки не дают желаемых результатов, равно как и то, что этот сезон в Долине царей станет для меня последним. Однако меня не покидает уверенность в конечном успехе. Завершение моих трудов уже не за горами. Погребение будет найдено – оно должно быть найдено! – ибо в противном случае придется смириться с мыслью, что вся моя жизнь, все мои старания пропали втуне. Я до сих пор не женат и, наверное, уже никогда не свяжу себя узами брака. Тем не менее можно с полным правом сказать, что в течение многих лет я был обручен – и даже повенчан – с этой гробницей. Поиски ее стали смыслом моего существования. Теперь для меня очевидно, что я, сам того не осознавая, был наведен на след гробницы Тутанхамона в первые же месяцы своего пребывания в Египте. Точнее, даже намного раньше. В последнее время мне все чаще вспоминается некое имевшее место в годы моей юности событие, которое на первый взгляд казалось тривиальным, но по прошествии лет, в ретроспективе, все чаще воспринимается мной едва ли не как предзнаменование. В том, что в свое время я не смог воспринять и оценить его должным образом, нет ничего удивительного: кругозор мой в ту пору был ограничен, а возможности более чем скромны. По существу, я был, увы, всего лишь орнитологом-самоучкой, и одно только страстное увлечение исследованием жизни птиц, конечно же, не могло служить основой для блистательной карьеры в будущем.
К величайшему сожалению, мне не удалось должным образом завершить свое образование – оно так и осталось поверхностным и фрагментарным. Сей плачевный факт объяснялся весьма просто: учеба стоила денег, и немалых, а мне с юных лет приходилось помогать семье и заботиться о хлебе насущном. Зарабатывать на жизнь я начал в качестве помощника своего отца, который подвизался в Лондоне как иллюстратор, а в сельской местности писал заказные портреты. В те годы многие состоятельные землевладельцы, следуя моде, стремились украсить ими свои роскошные резиденции, а потому без работы мы не оставались. Такой род деятельности был связан с разъездами и необходимостью проживать – иногда подолгу – во многих загородных поместьях. Более всего мне понравилась усадьба Дидлингтон-Холл в графстве Норфолк. Мы с отцом провели там очень много времени. Хозяева Дидлингтон-Холла обладали незаурядными талантами и изысканным вкусом, присущими, по их мнению, лишь людям благородного происхождения. Тем не менее господа признавали, что я не лишен определенных художественных способностей, и охотно позволяли мне бродить по всему дому и любоваться хранившимися в нем произведениями искусства. Стоит добавить, что они были страстными коллекционерами, и не только комнаты, но даже коридоры большого дома были увешаны и заставлены настоящими сокровищами. Разумеется, подобное великолепие не могло не поразить воображение скромного юноши, и мне захотелось когда-нибудь в будущем тоже стать обладателем подобных чудес. Поиск бесценных раритетов вскоре стал целью... нет, лучше сказать – страстной мечтой всей моей жизни.
Меня невозбранно допускали во все помещения дома, за исключением одной только комнаты, вход в которую был для меня закрыт. Свой запрет хозяева объясняли высочайшей ценностью того, что там хранилось. Я, естественно, с уважением относился к их требованиям, однако нетрудно догадаться, что содержимое таинственной комнаты возбуждало во мне сильнейшее любопытство. Что поделаешь – такова уж человеческая природа, а уж тем паче природа ребенка.
Искушение было столь велико, что в конце концов я, подобно жене Синей Бороды, не смог ему противиться и, улучив момент, когда отец с головой ушел в работу, улизнул в надежде удовлетворить наконец свой интерес. К величайшему моему удивлению, дверь оказалась не заперта. Я осторожно открыл ее и украдкой проскользнул внутрь. Свет в комнате не горел, и в первые несколько секунд я решительно ничего не увидел.
Нашарив рукой стену, я добрался вдоль нее до окна и отдернул штору. В комнату ворвался солнечный свет, и я замер, потрясенный увиденным. Никогда ранее мне не доводилось лицезреть столь странных, поражающих воображение предметов. Меня окружали причудливые статуэтки из глины, камня и золота, удивительные картины, написанные на деревянных панелях, и прочие диковины. Самым же большим чудом показалась мне туго спеленутая мумия, столь хорошо сохранившаяся, что, казалось, лежащий передо мной в саркофаге человек просто спал. Это зрелище заворожило меня, заставив замереть от страха, смешанного с восторгом. Приблизившись к мумии, я застыл как вкопанный и таращился на нее невесть сколько времени. А когда наконец нашел в себе силы оторвать взгляд от этого чуда, стал переходить от предмета к предмету, осматривая каждый с неослабевающим интересом. Казалось невероятным, что создатели этих удивительных диковин, видевшие мир столь своеобразно и необычно, были такими же людьми, как и я.
