Окаянный талант - Гладкий Виталий Дмитриевич (читать книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Затрещало разбитое стекло, на землю посыпались крупнее и мелкие осколки, загудела сирена сигнализации, и супермаркет превратился в новогоднюю елку от многочисленных мигающих ламп охранной системы.

Но этим хулиганским поступком кошкомордый не удовлетворился; засунув пальцы в рот, он так сильно засвистел, что возле близлежащих домов сработала сигнализация припаркованных на ночь машин.

Провожаемый шумным «концертом» охранно-сигнальных систем, бандит покинул освещенную зону и словно растворился в воздухе, хотя луна по-прежнему светила ярко и без помех в виде туч. Однако вдалеке слышались тихие раскаты грома, и западный ветер дохнул предгрозовой сыростью. Но она не была насыщена озоном, а несла в себе запахи болота, насыщенные сероводородными испарениями.

Спустя считанные минуты к магазину подъехала милицейская машина с «мигалками».

Глава 24

Первыми словами, которые услышал Олег, когда пришел в себя, были следующие:

– Ну ты даешь, паря! Это у тебя масть такая – попадать в ментовку после удара по кумполу?

С усилием повернув голову, Олег увидел улыбающуюся физиономию Щегла.

– Привет, – сказал он и сел.

– Здорово, Художник. Давно не виделись… гы-гы…

Прозвище Художник Щегол дал ему в «обезьяннике». Когда Олег назвал свою профессию, бомж стал с ним вежливым и предупредительным. Позже, покопавшись в словаре тюремного жаргона, он понял, за кого принял его Щегол.

Художником или писакой на блатном языке именовался вор-карманник высокой квалификации. А карманники всегда считались элитой воровского мира.

Олег не стал разубеждать Щегла, что к сообществу блатных не имеет никакого отношения. Да и времени у них тогда не было, чтобы поговорить более обстоятельно.

– И куда теперь нас запихнули? – спросил Олег.

– Не врубаешься?

– Я был в полном ауте. Случались временами какие-то проблески сознания… – Он пощупал голову и нашел там марлевую повязку. – Медсестру помню, в белом халате, кудрявая, помню, как она делала укол… Потом машина, два милиционера, куда-то меня везут… теперь понятно, куда. Но все как в тумане. Мы в тюрьме?

Художник уже успел разглядеть давно не беленые бетонные стены помещения и окрашенную половой краской дверь их темницы. Это точно был не «обезьянник».

– Угадал, – ответил Щегол. – Мы в городском СИЗО. Тут такие волки… Ты не очень кочевряжься. Иначе выйдешь отсюда с отбитыми внутренностями. Здешние вертухаи [47] любят порядок, и терпеть не могут правдоискателей.

– Понял, учту. А ты как сюда попал? Или зиму хочешь в тепле пересидеть? Так ведь до холодов еще далековато.

– Несчастный случай на производстве… гы-гы… – Щегол ловким движением выудил откуда-то мятую пачку сигарет и спички. – Курить будешь?

– С превеликим удовольствием. В голове такой гул, будто меня в церковный колокол засунули, когда он звонит. Может, в мозгах наступит просветление.

Они закурили. Щегол взял многозначительную паузу, – на три затяжки – а затем рассказал свою криминальную историю:

– Тетке одной, шибко мохнатой [48], подписался старую рухлядь разобрать и на помойку вынести. Она капитальный ремонт собралась сделать, и заодно мебеля поменять. Сделал все, как договаривались, чин-чинарем, она заплатила, – все честно, без обмана – и я ушел от нее. Но недалеко. Вскоре меня догнали менты и вывернули все карманы. А в них часики старинные, серебряные, с боем. Говорят, что дорогие. Раритет. Как они в карман мне прыгнули, до сих пор не пойму.

– Прискорбный случай…

– Ага, еще как прискорбный. Теперь мне светит минимум три года. Не пойму я богатых… У нее бабла полная сумка. Сам видел, когда она расплачивалась. Что ей эти часы? Они даже не золотые. А мне теперь сидеть. Дурью помаялся… Но кому виниться и кто мне поверит? Я ведь уже попадал на зону… по малолетке. Пацаны киоск брали, а я на шухере стоял. Потому что глупый был. Все равно по этапу погнали. Так что мне теперь светит рецидив. А это уже совсем другая статья. Теперь ты звони. Как тебя угораздило спикировать прямо в СИЗО?

– Помню все очень смутно. Знаю, что гулял ночью по городу…

– Гулял… гы-гы… Шутник ты, Художник. Знаем мы эти гулянки…

Олег не стал спорить со Щеглом и убеждать его в том, что по поводу ночных прогулок взгляды у них диаметрально противоположные. Он продолжил:

– Подошел к какому-то магазину… название не припоминаю. Там яркая, красиво оформленная витрина. Подошел, остановился. А тут сторож с ружьем. Мы с ним о чем-то говорили, может, спорили, а дальше… Дальше провал памяти. Вот и весь мой сказ. Полностью очнулся только здесь.

– За разговоры с ночными сторожами в СИЗО не сажают, – рассудительно сказал Щегол. – Темнишь ты, паря.

– Честное слово! Почему я должен тебе врать?

– Мало ли почему… А может, я подсадка? Человеку в душу не заглянешь. Знаешь про такие штуки?

– Слыхал… – буркнул Олег.

– Да ты не обижайся. Я ведь по-доброму предупреждаю. Не верь в крытке [49] никому. Сдадут хозяину [50], не успеешь опомниться. И мне тоже не верь. Я человек слабый, прижмут – расколюсь.

– И все равно я понятия не имею, за что меня повязали.

– Не переживай. Скоро расскажут… гы-гы… Доложатся по всей форме. Только смотри зорче, да успевай уворачиваться…

Щегол оказался прав. Утром, сразу после завтрака, дверь камеры отворилась, вошел надзиратель и, больно ткнув резиновой дубинкой под бок Олегу, сказал приказным тоном:

– Поднялся! Руки за спину! Пошел к выходу! Шевелись…

Они вышли в коридор, и снова последовала команда:

– Лицом к стене! Стоять, не двигаться!

Надзиратель привел Олега в кабинет, очень похожий на камеру, только в нем не было коек. Меблировка кабинета была воистину спартанской – стол и два стула; тот, на который усадили художника, был привинчен к полу. Единственное окно было забрано решеткой.

Почти сразу в кабинет (или комнату для допросов) вошел человек в гражданской одежде, сел за стол напротив Олега, и будничным тоном сказал:

– Как это вас угораздило, Олег Ильич? Честно признаюсь, не ожидал от вас такого, не ожидал…

Олег присмотрелся и узнал майора, с которым познакомился в «обезьяннике». На душе стало немного легче. Этому человеку Олег имел полное право задавать вопросы. Но почему майор оказался в городском СИЗО? Или его перевели, повысив в должности, в ГорУВД?

– За что меня?… – спросил Олег.

– Бросьте притворяться. Вам бы сейчас сесть и написать чистосердечное признание. Гляди, суд скостит два-три года. Игры в несознанку не для вас. В вашем деле почти все ясно. За исключением нескольких моментов. И первый из них – где вы взяли пистолет?

– Какой пистолет? О чем вы говорите?

– Вы застрелили ночного сторожа. И были очень пьяны. Так определили медики, сотрудники «Скорой помощи». Анализ крови скоро будет у меня на столе, думаю, он подтвердит предварительные выводы.

– Я… убил… сторожа?! – На последнем слове Олег едва не задохнулся от неожиданного отчаяния.

Нет, такого просто не может быть! У него не было никакого пистолета! Зачем убивать незнакомого парня, который не сделал ему ничего плохого? Да он курицы никогда в жизни не зарезал! А тут – застрелил человека… Бред! Или я сплю?

Олегу захотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться, но здравый смысл, которым он всегда выделялся среди сокурсников, а затем и коллег, вовремя подсказал ему, что майор переел ним настоящий, а не плод воображения, и что обвинения против него не выдуманные.

– Да, Олег Ильич, да. Очень неприятная история. Поверьте, я к вам хорошо отношусь, тем более, что уже знаю, кто вы. Такой талантливый, известный человек – и это непонятное убийство… И главное – все факты налицо.

– Я не убивал, – глухо ответил художник. – У меня никогда не было оружия. Я даже не знаю, как им пользоваться. Не убивал я, клянусь!