Гиви и Шендерович - Галина Мария Семеновна (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Они вырвались из ворот, как раз, чтобы увидеть, как башня медленно падает на бок — из проломов, точно струйки черного дыма, вырывались стаи ворон и летучих мышей. Отбежав в сторону, Шендерович наблюдал за процессом, укоризненно покачивая головой.
— Что ж ты меня не предупредил, о, Дубан, что подобная охота столь опасное дело?
Башня рухнула, рассыпавшись грудой камней.
— Считай, что тебе повезло, о, великий, ибо ты воистину велик, — угрюмо сказал Дубан.
— Я воистину велик, — согласился Шендерович, — ну что, посмотрим, кто тут у нас?
Не выпуская суккуба из рук, он откинул угол плаща.
— Так я и знал, — подытожил Дубан, — у сией твари и волосы цвету нечеловеческого. Разве бывает такой цвет волос?
— Бывает, — вздохнул Шендерович, — ну-ка, Гиви посвети атрибутом!
Луч фонарика ударил в лицо суккубу. Суккуб морщился и щурил глаза.
— Алка! — изумленно проговорил Гиви.
— Так я и думал, — Шендерович, руки которого были заняты, кивнул подбородком на платочек, торчащий из рукава Дубана, — шарфик-то турецкий! Стамбульская дешевка!
— Но что она там делала? — изумился Гиви
— Вот ты ее и спроси, — сердито сказал Шендерович.
— Э… — робко проговорил Гиви, — Аллочка, зачем ты сидела в башне?
Алка посмотрела на него светлыми глазами, в которых отражался луч фонарика.
— Ты кто? — спросила она.
— Я Гиви, — печально ответил Гиви, — слушай, ты меня не помнишь? А Мишу помнишь?
— Какого Мишу? — удивилась Алка.
— Вот этого, — пояснил Гиви, показывая на Шендеровича.
— Здравствуйте, Миша, — вежливо сказала Алка, и что-то такое неотразимое было в ее голосе, что Гиви опять невольно внутренне затрепетал.
— Ну, хватит дурака валять, — грубо произнес Шендерович.
— Аллочка, слушай, а как мы на корабле плыли, помнишь?
— На каком корабле? — вновь удивилась Алка.
— А капитана помнишь?
— Масрура? — Алка явно обрадовалась.
— Нет, капитана на теплоходе. Юрия Николаевича…
— Масрура она помнит, — на всякий случай пояснил Гиви.
— Разумеется, — холодно сказала Алка, — очень даже хороший Масрур. А вас, о, мои господа, я в первый раз вижу. И этого мерзкого старикашку — тоже. Может, скажете, я и с ним на корабле плавала?
— Этого еще не хватало, — фыркнул Дубан, одновременно проделывая замысловатые пассы, и словно что-то отталкивая от себя открытыми ладонями.
Гиви потянул Шендеровича за рукав.
— Миша, — прошептал он, — она правда не помнит!
— Ты еще скажи, что ее околдовали, о, доверчивый, — сухо сказал Шендерович, все больше раздражаясь оттого, что не мог овладеть ситуацией. Алка оттягивала ему руки, а опустить ее на землю он как-то не решался.
— Не знаю, — неуверенно отозвался Гиви, — может, и околдовали. А может, она просто… приспособилась!
— Это как?
— Может, каждого, кто попадает в Ирам, сей город кроит по своей мерке, понимаешь? Вот, ты стал Царем Времен! Алка — суккубом…
— Я — холодно произнес Шендерович, — всегда был царем!
— Вот именно, — печально согласился Гиви.
— А ты? — сердито спросил Шендерович — ты-то кем стал? Лучшим счетоводом всех времен и народов?
Гиви вздохнул.
— Сия способность связывать слова в редифы и газели была у тебя издавна, о, везирь? — пожалел его Дубан, — а также рассказывать складные истории, услаждающие слух и напитывающие ум?
— Да вроде нет, — снова вздохнул Гиви.
Он уже давно осознал, что причудливые образы и путанные измышления, переполняющие его мозг, будучи озвучены, на поверку оказывались жалкой банальностью. И даже успел с этим смириться.
— Ладно, — прервал его размышления Шендерович, — подумай лучше, что нам с нашим суккубом делать? Ну, притащим мы ее во дворец в таком виде и что? Она ж нам всех мужиков перепортит!
— Тьфу ты! — возмутился Дубан, — или разум твой улетел, о, сияющий? О чем тут думать? Тут, на сем самом месте прикончить эту тварь, и дело с концом!
— Или ты вознамерился так просто расправиться с суккубом, о, старый козел? — спросила Алка, зловеще приоткрыв пунцовые губы. — Или ты, по врожденной глупости своей полагаешь, что сумеешь устоять против моих чар?
Дубан вновь поспешно задвигал руками и Гиви заметил, что пальцы у него трясутся.
— Миша, изолируй ее! — завопил он.
Шендерович, у которого была хорошая реакция, вновь поспешно накинул на алкину голову край плаща.
Изолированная Алка извивалась и шипела как кошка.
— Отпусти меня, — взывала она из-под покрывала, отчего голос ее несколько утратил призывные обертоны, — отпусти, о, смертный, и познаешь неземные наслаждения!
— Сичас! — орал Шендерович, порядком истощенный гаремными танцовщицами, — разбежалась!
Он сокрушенно вздохнул.
— Ну что ты будешь делать?
— Может, если ее поместить в знакомую обстановку? — робко предположил Гиви.
— Откуда тут знакомая обстановка…
— Ну, не знаю…
— Царь времен, — сокрушался Шендерович, с натугой держа брыкающуюся спеленатую Алку, и не может справиться с каким-то паршивым суккубом! Позор!
— Ответь мне, о, многомудрая! — взывал тем временем Гиви, — верно ли трактую я следующие строки Моше Ибн Эзры из его знаменитого «Ожерелья»:
«Дочь виноградника в радость нам, други, дана,
чтоб с ее помощью справиться с дочерью дня!
И потому в череде нескончаемых дней,
Нами вовек будет превозносима она!»
как вариант старой российской пословицы «дневная кукушка ночную перекукует»? Ибо если мы вспомним, что в «Песне песней» Сулеймана ибн Дауда невесты, готовые взойти на брачное ложе, обращались к женихам, сравнивая оных с лисятами, а себя — с обитателями виноградников, возможно, духами плодородия, и…
— Что? — возмущенно спросила Алка из-под плаща. — Кто тебе сказал такую редкую чушь? Дочь виноградника в «Ожерелье» Ибн Эзры, это, разумеется, вино. Быть может, такая вульгарная трактовка тебя не устраивает, но вино в поэтическом контексте зачастую обладает свойством спасать человека от превратностей судьбы и исцелять его от всякого рода болезней. Между прочим, только ленивый не заметит, что в «Песни песней» прослеживается совершенно та же аллюзия, поскольку мыслящий человек усмотрит тут явную параллель с эзоповскими «лисой и виноградом» — образ, возможно восходящий еще к древней семитской традиции. Что же до «дочерей дня», то это чистейшей воды метафора, означающая «невзгоды», тем более, что подобное определение уже встречалось в двадцать шестом стихе того же раздела…
— Порядок, — сказал Гиви, — вытряхивай ее, Миша.
— А? — Шендерович несколько нерешительно выпростал верхнюю часть Алки из-под плаща, — ты уверен?
— Ни в чем нельзя быть уверенным под луной, — сказал Гиви, — но это, вроде, ее естественное состояние.
— С натяжкой, но да, — согласился Шендерович, — Алка, ты в порядке?
— Как я могу быть в порядке? — вопросила Алка, раздраженно охорашиваясь, — сначала ты меня зачем-то в мешок запихал, потом пристаете с какими-то дурацкими вопросами…
Она огляделась, растерянно моргая.
— Неплохо сработано, о, Гиви, — тихонько сказал Дубан, — и все же, на вашем месте, я предпочел бы перерезать ей глотку. Ибо природа ее неустойчива весьма.
— Это ничего, — печально отозвался Гиви, — она всегда такая.
— Я и говорю, — мрачно согласился Дубан.
— Слушай, Мишка, а где это мы? — Алка наконец-то углядела развалины рухнувшей башни, золотые купола Ирама, на которых играл звездный свет и черные силуэты гор Мрака, небо над которыми начинало постепенно светлеть, — это ж совершенно очевидно не Стамбул!
— А то! — согласился Шендерович, расправляя истерзанный Алкой плащ, — это Ирам. Тебе сие слово что-нибудь говорит, о, многознающая?
— Разумеется, говорит, — по-прежнему раздраженно отозвалась Алка, — своего рода версия «небесного града». Шам Шаддад, этот палач народов, вроде бы построил его в пустыне в подражание раю. Понятное дело, Всевышний от него камня на камне не оставил — от Ирама.
