Другой - Трайон Томас (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Я знаю, о чем вы думаете. Вас не интересует мисс Дегрут или пятно на потолке. Вы думаете о старой леди. Вы думаете, что Ада не могла совершить такое ужасное преступление, отдать свою жизнь в обмен на право отнять жизнь у мальчика, присвоив себе права судьи и палача, для чего приволокла тяжелую канистру с бензином, собравшись, Бог знает как, с силами, чтобы поднять крышку люка, вылила бензин в яблочный погреб — по сути обратившийся в трутницу, полную сухого камыша, — разбила фонарь и бросилась сама на костер. Как она могла?
Но она сделала это.
Такова была ее воля.
Люди потом говорили, что она сошла с ума, и я согласен. Надо полностью лишиться рассудка, чтобы совершить такое. Припоминая все, что предшествовало этому последнему трагическому событию, я наткнулся на воспоминание о полной тоски фразе, что-то о сердце, принесенном в жертву; она сама стала Брунгильдой, и я никогда не сомневался, что она поступила так ради любви.
И вот это случилось, и она сломала себе шею, упав на камни, так что даже не почувствовала обжигающего пламени. Мне же... мне же посчастливилось убежать. Можете представить себе, какого страху я натерпелся и какое пережил облегчение, когда бросился к Двери Рабов, — я только тут вспомнил, что замок дяди Джорджа, навешенный снаружи, был спилен, чтобы подготовить фокус исчезновения Чэн Ю. Вот уж поистине: от каких мелочей зависит наша жизнь. Ирония судьбы, правда? Вы, надеюсь, поймете, как сильно я тогда был напуган, если оставил Дверь Рабов за собой открытой, из-за чего возникла сильная тяга там, в яблочном погребе.
Само собой, на похоронах профессор Лапинус играл на органе. Само собой, мистер Тассиль зачитал 23-й псалом.
Бедная Ада. Я был уверен, что после ее смерти любая история, какую я расскажу, вызовет доверие. Должен признать, это я высказал мнение, что она сошла с ума, и мне поверили — никто не усомнился. Однако чуть позже, когда я решил, что теперь можно без опасений вернуть себе содержимое жестянки «Принц Альберт»: перстень, палец, очки Рассела, резинка от одежды младенца — улики, короче говоря, — из носка резинового сапога, висевшего в инструментальной кладовой, очень надежное хранилище, я был захвачен врасплох, застигнут на месте мистером Анжелини, который следил за мной с самого начала, потому что с самого начала был уверен, что повесил тогда вилы на их место в кладовой. И мистер Анжелини посвятил в свое открытие дядю Джорджа. После чего дяде Джорджу оставалось сделать следующий шаг, в результате чего я оказался в этом месте.
Можете мне поверить, я не жалею, что покинул дом на Вэлли-Хилл Роуд. В конце концов он начал казаться мне слишком большим, слишком молчаливым, слишком — мертвым. Казалось, что он растет, увеличивается в размерах, расширяется, и я чувствовал, как его пустота давит, околдовывает меня; сколько времени у меня ушло на поиски кого-то в доме, кого-то слушающего, ждущего, прячущегося по углам, на верхней площадке лестницы, в коридоре, за дверью. Но нет. Никого не было. Я был один. Правильно: хотя в доме жили другие люди, я был один. Думаю, именно поэтому я стал тосковать по тому, Другому, начал искать его всюду, в доме, в амбаре, в полях, на берегу реки. Но он ушел; конечно, он на самом деле был мертв, Другой, тот, кем я был прежде, и, когда я понял это, я начал постигать, насколько я одинок. Иногда мне казалось, что я вижу его, только быстрый промельк, вспышку, — то в самом темном углу кладовой, или там, заводящего дедушкины часы, как он привык это делать, или в гардеробной, одетого в розовую рубашку и крутившего старую виктролу. Но на самом деле это был не он. Винни следила за тем, чтобы не кончался завод часов, потому что больше некому было за этим следить. Виктрола стояла, покрытая пылью, в гардеробной — такой молчаливой гардеробной, ни в одном углу ее не прятался Другой. Он ушел: я не мог вызвать его, как он вызывал меня. Он ушел, и, увы, я утратил его навсегда. Я был один с тех пор в этом доме, один везде и навсегда.
Смотрите. Видите вы луну? Лежа здесь, на моей постели, я вижу ее ясно. Интересно смотреть, как ее лучи высвечивают решетку за моим окном, делая ее прутья чернее и толще, еще крепче с виду. Ненавистное место. Но мисс Дегрут говорит, что я здесь «старожил» — потому что очень долго нахожусь здесь. Миленькая шуточка мисс Дегрут — но мне она не кажется такой забавной.
Если ночью светит луна, утро, скорее всего, будет солнечным. Помню день, когда солнце и луна появились на небе вместе. Ни разу больше такого не видел с тех пор. Надеюсь, завтра выглянет солнце. Надеюсь на это. Как я надеюсь на... да, конечно, не всерьез, вы понимаете. Как я уже говорил, я одинок здесь, ведь мисс Дегрут не в счет. Холод, сумрак, раковина, радиатор — что за черт! Это ужасное место, и я вовсе не хочу общаться с теми другими, которые здесь обитают. Мог бы, конечно, если бы стало совсем скучно, но не хочу. Они смеются надо мной, смеются и раздражают меня, потому что не называют меня моим настоящим именем, как называет мисс Дегрут. Они называют меня его именем — Нильс; Нильс, ради всего святого, разве это не безумие? Когда я говорю им, годами им повторяю, что мое имя Холланд. Холланд Вильям Перри. Но они все такие здесь, в Вавилоне. (Кстати, мисс Дегрут знала бабушку Перри, когда та жила здесь, следовательно, она довольно стара и работает здесь уже очень давно.) Поэтому я предпочитаю одиночество. Больше всего люблю наблюдать, как автобусы до Тенистых Холмов заканчивают здесь маршрут, разворачиваются и отправляются обратно. Да, они убрали отсюда трамвай много лет назад, но, кроме этого, здесь ничего не изменилось. Здесь по-прежнему конечная остановка.
