Сотканный мир - Баркер Клайв (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
II
Отчаяние
И так прошли полторы недели: никаких новостей. Кэл вернулся на работу. Он объяснил свое отсутствие недомоганием отца и взялся за то, на чем остановился, — за бланки заявлений. В обеденный перерыв он приходил домой, разогревал еду для Брендана (его удалось выманить из спальни, однако он каждый раз лихорадочно спешил вернуться туда) и кормил голубей. По вечерам пытался привести в порядок сад и даже залатал забор. Однако все эти заботы забирали лишь малую толику его внимания. Что бы он ни придумывал, отгораживаясь от снедающего беспокойства, девять из десяти его мыслей были о Сюзанне и ее бесценной ноше.
Но чем дальше, тем назойливей становилась мысль о немыслимом: Сюзанна никогда не позвонит. Либо она слишком боится рисковать, либо, что гораздо хуже, уже не может. К концу второй недели Кэл решил поискать ковер единственным доступным ему способом. Он выпустил голубей.
Они поднялись в воздух, приветствуя свободу бурным хлопаньем крыльев, и закружили над домом. Это зрелище напомнило Кэлу о том дне на Рю-стрит, и он немного взбодрился.
— Летите! — призывал он голубей. — Летите же!
Они все кружили и кружили, словно пытались сориентироваться. Сердце Кэла билось быстрее каждый раз, когда кто-то из голубей, как ему казалось, хотел отбиться от стаи и улететь. Кэл надел кроссовки и был готов следовать за птицей.
Но голуби быстро устали от свободы. Один за другим они снижались, даже Тридцать третий; одни приземлялись в саду, другие садились на карнизы. Некоторые уже полетели в голубятню. Насесты там были старые, и ночные поезда, без сомнения, тревожили птичий сон, но для большинства из птиц это был единственный родной дом.
Поднявшийся ветер искушал их, он приносил упоительные запахи, совсем не похожие на запах голубятни рядом с железной дорогой. Но птицы не спешили расправить крылья и отдаться воздушному потоку.
Кэл выругал их за отсутствие авантюризма, потом накормил, налил им воды и в тоске вернулся в дом, где Брендан снова толковал о крысах.
III
Забывчивость
В третью неделю сентября зарядили дожди. Не августовские ливни, что обрушивались с ярких, как театральные декорации, небес, а противная серая морось. Дни тоже сделались серыми, а вместе с ними и Брендан как-то посерел. Кэл каждый день убеждал отца сойти вниз, но тот больше не спускался. Два-три раза сын пытался поговорить с ним о том, что случилось месяц назад, но старика это совершенно не интересовало. Его глаза тускнели, как только он понимал, к чему клонится беседа. Если Кэл настаивал, Брендан раздражался.
Врачи установили, что отец страдает старческим слабоумием, что это необратимый процесс и через некоторое время Кэл не сможет сам ухаживать за ним. Будет лучше для всех, советовали врачи, подыскать место в доме престарелых, где Брендан получит надлежащий уход двадцать четыре часа в сутки.
Кэл отказался от такого предложения. Он был уверен: если отнять у отца его комнату, ту самую, где он прожил столько лет с Эйлин, уже ничто не удержит его от окончательного падения.
В борьбе за отца он был не одинок. Через два дня после его неудачной попытки выпустить голубей появилась Джеральдин. Минут десять они неловко обменивались извинениями и объяснениями, а затем речь зашла о здоровье Брендана, и здравый смысл Джеральдин восторжествовал над всем. Забудем недоразумения, сказала она, я хочу помочь. Кэл не стал отказываться. Брендан отреагировал на появление Джеральдин как голодный младенец на грудь. Его холили и лелеяли, и, когда Джеральдин заняла в доме место Эйлин, Кэл обнаружил, что жизнь возвращается в прежнюю колею. Его отношение к Джеральдин было лишено боли, что служило очевидным доказательством его несерьезности. Когда она была рядом, Кэл чувствовал себя счастливым. Однако он редко скучал по ней в ее отсутствие, если вообще скучал.
Что касается Фуги, то он делал все возможное, чтобы сохранить живые воспоминания о Сотканном мире. Но это оказалось нелегко. У Королевства имелось много способов вызвать забывчивость, и эти способы были такими ненавязчивыми и действенными, что Кэл едва ли сознавал, как сильно ему туманят мозги.
И только когда в разгар очередного безотрадного дня какая-то мелочь, какой-то запах или звук напоминали ему о том, что он бывал в ином мире, дышал его воздухом, встречался с живущими там созданиями, — тогда Кэл сознавал, насколько призрачны его воспоминания. И чем упорнее он пытался вспомнить забытое, тем увереннее оно ускользало от него.
Чудеса Фуги стали пустыми словами, реальностью, куда он больше не имел доступа. Он думал о фруктовом саде, и с каждым разом ему представлялось все более и более прозаическим место, где он ночевал (где он спал и ему снилось, что его нынешняя жизнь это всего лишь сон), с еще более прозаическими яблоневыми деревьями…
Чудеса ускользали, и Кэл чувствовал, что не в силах их удержать.
Наверное, вот так человек умирает, думал он: теряет все, что ему дорого, и не может предотвратить потерю.
Да, Кэл медленно умирал.
Брендан же, со своей стороны, продолжал тянуть лямку жизни. Недели шли, Джеральдин удалось уговорить его спускаться к ним вниз, однако он не интересовался ничем, кроме чая и телевизора, а его речь состояла в основном из междометий. Иногда Кэл всматривался в лицо отца, окаменевшего перед телевизором, — выражение его лица не менялось, что бы ни показывали на экране, от ученых диспутов до комедий, — и гадал, что же случилось с тем Бренданом, которого он знал. Может быть, где-то за этими потухшими глазами до сих пор скрывается прежний Брендан? Или же он всегда был иллюзией, мечтой сына о бессмертном отце, а теперь мечта развеялась, как то письмо от Эйлин? Может быть, подумал Кэл, оно и к лучшему — то, что Брендан так надежно огражден от своей боли. Он тут же одернул себя за подобную мысль. Ведь так говорят про покойника: «Может, оно и к лучшему». Брендан еще не умер.
Время шло, и присутствие Джеральдин стало для Кэла столь же важным, как и для старика. Ее улыбка была самым светлым явлением в те отчаянно темные месяцы. Она приходила и уходила, с каждым днем делаясь все более необходимой, а в первую неделю декабря наконец сказала, что, наверное, всем будет удобнее, если она останется ночевать в доме. Это был закономерный финал.
— Я не хочу за тебя замуж, — прямо сказала она Кэлу.
Печальный опыт Терезы — прошло всего пять месяцев, а ее брак уже трещал по швам — подтвердил худшие опасения Джеральдин по поводу замужества.
— Наверное, когда-нибудь я захочу, — говорила она. — Но пока я счастлива просто быть с тобой.
Она была отличной компаньонкой, практично мыслящей, лишенной сентиментальности, в равной степени товарищ и любовница. Это она следила за тем, чтобы вовремя оплачивались счета и в доме всегда был чай. И это она предложила Кэлу продать голубей.
— Твой отец больше не интересуется птицами, — не раз говорила она. — Он даже не заметит, если их не станет.
Конечно, это была чистая правда. Но Кэл отказывался так думать. Придет весна, погода наладится, и Брендан, возможно, снова заинтересуется птицами.
— Ты же знаешь, что это неправда, — ответила Джеральдин, когда Кэл возразил ей. — Почему ты так не хочешь расставаться с ними? Они же обуза.
Она оставила этот вопрос на несколько дней, но только для того, чтобы начать заново, когда представится подходящий момент.
История движется по кругу. В этих диалогах, постепенно становившихся все более ожесточенными, Кэлу все чаще слышалось эхо перепалок матери и отца. Старые споры звучали с новой силой. И точно так же, как отец, Кэл оставался непреклонен, хотя в остальном вечно уступал. Он не будет продавать голубей.
Однако истинной причиной его упорства была вовсе не надежда на выздоровление Брендана. Птицы оставались последней ниточкой, ведущей к событиям прошедшего лета.
