Долбаные города (СИ) - Беляева Дария (книга жизни .TXT) 📗
— Леви, — прошептал я. Его пальцы были теплыми. Я слышал шум и крики, но мне не хотелось возвращаться в реальность, я не чувствовал в себе силы шевелиться, и все было мне безразлично. Наверное, так и проживал эту жизнь мой отец, как человек, только что вышедший из глубокого обморока.
Я видел моих друзей: Вирсавию, Саула, Рафаэля, Эли и Лию. Видел мистера Гласса. Они сражались с ним как самые отстойные супергерои с самым отстойным в мире суперзлодеем. Это было куда более нелепо, чем в низкобюджетном блокбастере, никто из них не умел драться, как в кино. У наших была численность, противник брал силой. Я видел, как Саул сплевывал кровь, он обо что-то ударился, потому что если бы его ударил мистер Гласс, пожалуй, ему пришлось бы сплевывать зубы. Они кидались на мистера Гласса, спасали друг друга, отвлекая его, кричали, но для меня все это было как карусель, которая слишком разогналась, от одного взгляда тошнило.
Хотя бы подползи и цапни его за пятку, герой, подумал я, потому что в какой-то момент кто-то из твоих друзей ошибется, и они все умрут. Я уже собирался доползти до мистера Гласса и сложиться об него, как мне в голову пришла прекрасная идея. Я не был уверен, что мой едва не погибший мозг еще способен породить здравую мысль, но я себе доверился.
Я вытянул Леви из пустоты, из места, где он пребывал совсем один, потому что я думал о нем, потому что он мой долбаный лучший друг навсегда. Мистер Гласс долбаный отец Леви навсегда. И если кто-то может вернуть его, так это сын, ради которого он совершил все это. Я рванулся к Леви, встал на колени перед ним, принялся трясти.
— Леви, Леви, ты мне так нужен, как никогда!
Твои друзья очень злы и совершенно беззащитны, Леви.
— Просыпайся, просыпайся, пожалуйста.
Я хотел ударить его, но понял, что не могу, прижал руку к его щеке, почувствовал жар.
— Ты здесь, я знаю, и сейчас нужно, чтобы ты посмотрел на меня. Очень нужно.
Леви оставался безответен.
— Твоя мама, — сказал я. — Иногда дает мне пощечины, когда я вырубаюсь во время секса с ней. Хочешь все-таки ударю тебя? Мне помогает.
Никакого эффекта. Ну, стоило попробовать.
— Ты мой долбаный лучший друг навсегда, — сказал я. — И я буду рядом. Помнишь я обещал, что никогда тебя не оставлю? А ты будешь рядом со мной тоже?
То ли времени прошло достаточно, то ли сентиментальность действительно была лучшим оружием против злого бога, но Леви открыл глаза. Такой хорошо знакомый, такой бессмысленный, такой темный взгляд.
— Леви! Некогда объяснять! Ты любишь своего отца?
— Что?
Тут я выругался, и это не поспособствовало пониманию между нами.
— Макси, что происходит, где мы?
Тут он, конечно, погрузился в весь хаос реальной жизни. Он увидел своего отца, увидел вцепившегося в него Саула, и Лию, метнувшуюся к пистолету.
— Папа! — крикнул Леви. И я понял, что победил. Столько в этом голосе было смертного отчаяния, столько печали и страха.
Мистер Гласс остановился, и Леви увидел, что глаза у него чужие и желтые.
— Папа, пожалуйста!
Надо же, подумал я, можно было и не изощряться особенно.
Мистер Гласс вывернул руку Саулу, и я был уверен, что ему нужна только следующая секунда, чтобы сломать Саулу кость. Но взгляд мистера Гласса потух, стал серым, скучным, человеческим в одно мгновение. А в другое Лия ударила его по голове прикладом пистолета. Мистер Гласс смешно пошатнулся и упал.
— Он жив?! — крикнул Леви.
— Да какая разница?!
Лия направила на него пистолет.
(Что там должно случиться с ружьем, появившимся в первом акте? Что должно случиться непременно?)
Она стояла над мистером Глассом, смешно расставив ноги, как девчонка-коп из фильма, и если бы мистер Гласс пришел в сознание, то его встретила бы сомнительная радость лицезреть, что у Лии под юбкой.
— Нет, Лия, пожалуйста!
Мы с Леви рванулись к ней одновременно, но я успел раньше, я выхватил у нее пистолет, спрятал за спину, как игрушку, отобранную у собаки.
— Ты что больная?! Это отец Леви!
— Он пытался тебя убить!
— Родных не выбирают, — сказал Леви и засмеялся, совершенно безумно, а потом вдруг замолк. Наверное, осознал, что произошло, и что происходит. Я осмотрел нас, прекрасных нас. Саул прижимал к себе вывихнутую руку, то и дело облизывая кровь, покидающую разбитую губу, Эли сидел у стены, куда его, наверное, отбросило, он потирал голову, у Рафаэля был разбит нос, у Лии под глазом наливался силой и жизнью симпатичнейший фингал. Только Вирсавия, воинственная Вирсавия, которая спасла мне жизнь, была в полном порядке.
Что касается меня, то я едва не расстался с жизнью, я погиб бы без моих друзей. И это все, наверное, что мы могли противопоставить онтологическому пессимизму вновь открывшихся фактов.
— Что ж, — сказал я. — Любовь побеждает.
— Что? — спросил Рафаэль.
— Сентиментальность изгнала монстра.
Нельзя выиграть войну, но битву — можно. А из многих выигранных битв и складывается, в конце концов, твоя жизнь. Сомнительная гипоксийная мудрость.
— Надо выбираться, — сказала Лия, она пнула мистера Гласса, и мы пошли к двери. Это долгое приключение закончилось, и я отпустил Калева. Этого не советуют психотерапевты, об этом не пишут в книжках по саморазвитию, но, пережив схватку с древним богом, чувствуешь себя заново родившимся.
Тут я себе, конечно, польстил. В моем случае схватка абсолютно точно не удалась, не в физическим смысле.
Лия открыла дверь и завизжала страшно и пронзительно.
— Оскар твой, солнышко, — сказал я, а секунду спустя присоединился к ней. Мы все, в общем. Кинозал был полон мертвецов, долбаных окровавленных зомби. Они двигались, разве что не мычали, нарушая тем самым киноканон. Они шли к нам. Люди, истекающие кровью. Мертвые убийцы, мертвые убитые (хе, какая тавтология). Двигались они быстро, особенно для мертвецов. Мертвые, бледные глаза, мертвая, гниющая плоть, все, что не должно шевелиться — двигалось. Я видел ожоги, обнажающие кости, видел пулевые отверстия всех возможных форматов, видел людей, у которых вовсе не было голов.
И, конечно, все это закончилось бы нашей смертью.
— Макси! Макси! Что это?!
Кто-то тянул меня за рукав, кажется, Леви. Я вскинул пистолет и увидел Калева. Он был, как все здесь, мертвый и стремившийся меня убить. Вот твои глаза, Калев, вот твои руки, Калев, вот твое лицо, Калев, и все это мертво. Если уж стрелять в кого-то, то, наверное, в Калева. Мы ведь знакомы. Если не можешь выбрать, стреляй в того, кого знаешь. Или нет, в нациста, выбери нациста и стреляй в него, Макси, ты же еврей.
В отсвете старых кинохроник все эти люди были совершенно лунноглазыми. В их радужках не было никакой желтизны. Они не были богом, не в этот момент. Но они все равно могли нас убить.
В отсвете кинохроник, в этом серебряном отсвете. На экране самолеты одаривали бомбами Камбоджу или Северный Вьетнам. Может, стрелять во вьетконговца?
Ведь все на свете — просто зрители, так, Макси?
И тут все стало казаться мне очень простым. Я вскинул пистолет и выстрелил в проектор позади зрительских мест. Отдача заставила меня пошатнуться, но я попал, услышал звон и треск, свет тут же погас. В темноте должно было стать еще страшнее, но не стало. Они исчезли, потому что были лишь воспроизведением, бесконечным воспроизведением человеческих страданий. Вот в чем суть, Макси, все это иллюзия, все эти люди умерли, и теперь их нет, а подземные звезды только и могут, что тревожить их покой. Никакого движения в темноте.
Нужна одна единственная пуля, Макси, и она — не для человеческого существа.
— Какой я, блин, классный. Вы видели? Вы это видели? Чуть не кончил.
Жизнь свою в страданиях.
Я поправил очки и протянул пистолет Лие.
Подкаст: Всего лишь история.
Распахнув дверь, я понял, что в мире еще существует свет, и воздух, и все те вещи, с которыми я уже попрощался. Это было здорово. Мы с Саулом помогали Леви идти, я то и дело останавливался, чтобы вдохнуть поглубже, а Саул утирал нос рукавом куртки. Капли его крови, тем не менее, то и дело падали на мраморный пол. На фоне этой классической архитектуры все смотрелось красиво, даже капли крови превращались в гранатовые зернышки. И в самой идее испачкать такое безупречное пространство кровью, чем-то личным и грязным, присутствовало что-то сексуальное, это еще называют современным искусством.