Рассказы. Часть 2 - Кэмпбелл Рэмси (книги бесплатно .txt) 📗

— Доктор Льюис будет завтра. — Нил помешкал, потом продолжал: — Хочу прогуляться по пляжу. Пойдёшь со мной?

— Господи боже, нет. Я болен, ты что, не видишь?

— Знаю. — Он едва сдерживал нетерпение. — Прогулка может пойти тебе на пользу. Солнце зашло.

— Я не двинусь из дома, пока не поговорю с врачом.

Ему явно хотелось затеять ссору, но нетерпение гнало его прочь. Он ушёл, всем своим видом проклиная меня. Болезнь ли вызывала в нём нетерпимость к моему недугу, или он почувствовал, что я отверг попытку примирения?

Мне было слишком плохо, чтобы следить за ним из окна. Бросая редкие взгляды, я не всегда видел Нила и не мог понять, что он делает. Мне показалось, что он медленно ходит, пробуя моей палкой почву. Я подумал, что он, наверное, нашёл зыбучие пески. И снова его маршрут напомнил мне лабиринт.

Я дремал куда дольше, чем хотелось бы. Доктор навис надо мной. Глядя прямо в глаза, он тянулся ко мне. Я сопротивлялся, как мог: заглянув в его глазницы, пустые и безжизненные, как пространство меж звёзд, я увидел в них бездну. Не надо мне вашего лечения, со мной всё в порядке, только оставьте меня в покое, пустите. Но он проник в самую глубь меня. Я чувствовал себя лопнувшим пузырём, чьё содержимое перетекало в него; я чувствовал, как бескрайняя пустота впитывает мою сущность и моё «я». Смутно я понимал, что это вовсе не пустота — просто мой ум отказывался осознавать, какая жизнь в ней бурлила, настолько чужеродной и пугающей она была.

Светало. Лился приглушённый свет. Пляж пульсировал. Я задохнулся от удивления: на нём был человек, он съёжился так, что его нельзя было узнать. Он встал, опираясь на мою палку, и зашагал наобум. Я сразу понял, что он ночевал на пляже.

После этого я не сомкнул глаз. Я не представлял, что творится у него в голове, и опасался спать в его присутствии. Но когда, несколько часов спустя, он вернулся в дом и совершил набег на кухню в поисках сыра, он меня почти не заметил. И всё время бормотал себе под нос одно и то же. Пляж точно ослепил его, безумные глаза запали.

— Когда обещал прийти доктор?

— Позже, — буркнул он и бросился на пляж.

Я надеялся, что он пробудет там до прихода врача. Время от времени я поглядывал, как он вышагивает по какой-то замысловатой траектории. Дрожание раскалённого воздуха деформировало его силуэт; его тело выглядело зыбким, готовым потерять форму. Каждый раз, когда я бросал взгляд на пляж, он словно бросался мне навстречу, пугающе живой. Светлые трещины рассекали море. Пучки травы приподнимались, словно дюны вставали на цыпочки, следя за Нилом. Больше пяти минут у окна я не выносил.

День пожирал время. Всё кругом было безжизненно и вяло, как в четыре утра. Доктор не появлялся. Напрасно я высматривал его через парадную дверь. Ничто не двигалось внутри полумесяца коттеджей, кроме намёков на присутствие пляжа, которые приносил ветер.

Наконец я решил позвонить. Хотя раскалённый тротуар обжигал даже сквозь обувь, день выдался сносный; только дёргающая боль в голове время от времени давала о себе знать. Но ни в одном доме никого не оказалось. Щеголеватые бунгало озарял вечерний свет. Стоило мне попытаться дойти до телефонной будки, как мою голову сжало, точно петлёй.

В холле своего дома я вздрогнул, так резко Нил распахнул дверь гостиной, когда я вошёл. Он был красен и зол.

— Где ты был? — требовательно спросил он.

— Я же не лежачий больной. Пытался позвонить доктору.

Непонятно почему, он вдруг успокоился.

— Я сейчас схожу и позвоню.

Пока он ходил, я наблюдал, как погружается в сумерки пляж. Это было единственное время суток, когда я мог на него смотреть, — время, когда все очертания теряют чёткость и могут обернуться чем угодно. Возможно, из-за этого ужимки пляжа становилось легче выносить, они как бы обретали естественность. Пляж походил тогда на облака, плывущие перед лунным диском; он менялся медленно и прихотливо. Если я задерживал на нём взгляд, он вздрагивал, как от вспышки молнии. Неизмеримая громада ночи наплывала с горизонта.

Я не слышал, как вошёл Нил; наверное, меня заворожил пейзаж. Обернувшись, я увидел, что он смотрит на меня. И снова вид у него был довольный — оттого, что я оказался на месте?

— Он скоро придёт, — сказал он.

— То есть сегодня вечером?

— Да, вечером. Почему бы и нет?

Немного я знал докторов, готовых на ночь глядя идти к пациенту, страдающему — как ни прискорбно, но всё же приходится признать, — довольно заурядным недугом. Возможно, в провинции всё иначе. Нил уже направлялся к задней двери, к пляжу.

— Может быть, посидишь со мной до его прихода? — спросил я, нащупывая повод, чтобы удержать его в доме. — На случай, если мне станет хуже.

— Да, верно. — Его взгляд был непроницаем. — Мне лучше побыть с тобой.

Мы ждали. Тёмная громада накрыла бунгало и пляж. Краем глаза я видел ночное свечение на горизонте. Бросая на пляж беглые взгляды, я замечал лихорадочные движения расплывчатых фигур. Я словно расплачивался за свою недавнюю завороженность, ибо теперь едва различимые узоры проступали на стенах комнаты.

Где же доктор? Нил тоже проявлял нетерпение. Монотонный звук его шагов и прерывистый голос моря нарушали тишину. Он всё смотрел на меня, как будто хотел заговорить; время от времени его губы кривились. Он был похож на ребёнка, который и хочет в чём-то сознаться, и боится.

Хотя он вызывал у меня тревогу, я попытался придать себе ободряющий вид, проявить интерес к тому, что он может мне сказать. Вышагивая туда-сюда по комнате, он всё ближе подбирался к задней двери. Да, кивнул я, расскажи мне, поговори со мной.

Он прищурился. За его опущенными веками шла какая-то мыслительная работа. Вдруг он сел напротив меня. Его губы скривились в подобии смущенной улыбки.

— А у меня есть для тебя ещё одна история, — сказал он.

— Правда? — голосом я постарался показать, что сильно заинтригован.

Он взялся за тетрадь.

— Я ее отсюда вычитал.

Итак, мы снова вернулись к его мании. Пока он рывками переворачивал страницы, его ноги всё время двигались. Губы тоже шевелились, точно твердя какой-то текст. Мне слышался рокот моря.

— Предположим вот что, — сказал он, наконец. — Заметь, я говорю только «предположим». Этот парень жил в Стрэнде один. Наверное, как ты и сказал, на него это подействовало — смотреть на пляж каждую ночь. Но что, если он не сошёл с ума? Что, если это повлияло на него и он начал всё видеть яснее?

Я скрыл своё нетерпение.

— Что — всё?

— Пляж. — Его тон напомнил мне что-то, некую разновидность простодушия, которой я никак не мог подобрать названия. — Конечно, мы только предполагаем. Но, судя по тому, что ты прочёл, не кажется ли тебе, что есть места, ближе стоящие к другой реальности, к иному измерению, пространству, как ещё сказать?

— Ты имеешь в виду, что пляж в Стрэнде — как раз такое место? — спросил я, только чтобы подбодрить его.

— Вот именно. Ты тоже это почувствовал?

Его энтузиазм напугал меня.

— Мне стало там хуже, вот и всё. Мне и сейчас плохо.

— Разумеется. Да, конечно. В конце концов, мы ведь только предполагаем. Но посмотри, что он пишет. — Казалось, он обрадовался возможности погрузиться в тетрадь. — Всё началось в Льюисе, там, где были старые камни, потом перешло вверх по берегу к Стрэнду. Разве это не доказывает, что то, о чём он говорил, не похоже на что-либо нам известное?

Он умолк, с открытым ртом ожидая моего одобрения; его лицо стало пустым, бессмысленным. Я отвёл глаза, моё внимание привлекло трепещущее сияние у него за спиной.

— Не понимаю, о чём ты.

— Это потому, что ты не читал её как следует. — Его нетерпение обернулось грубостью.

— Смотри, — потребовал он, тыча пальцем в слова, словно это было библейское пророчество.

КОГДА УЗОР БУДЕТ ГОТОВ ОН ВЕРНЁТСЯ.

— И что это, по-твоему, значит?

— Я скажу тебе, что это, по-моему, значит… что это значило для него. — Его голос спотыкался, как будто теряясь в ритмах пляжа. — Видишь, он всё время говорит об узоре. А что, если когда-то не было ничего, кроме этой другой реальности? Потом появилась наша и заняла часть её пространства. Мы не разрушили её, — её нельзя разрушить. Может, она просто потеснилась и стала ждать. Но оставила что-то вроде отпечатка, своего закодированного образа в нашей реальности. И этот образ есть в то же время растущий эмбрион. Видишь, тут сказано, что он живой, но составной образ. Всё становится его частью, и так он растёт. По-моему, именно это имелось в виду.