Кровавый омут - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол (читаемые книги читать TXT) 📗
— Это действительно я в свое время... Потом меня стали пичкать лекарствами... — Джо шлепнул себя по животу. — Не найдется антидепрессанта, которого я не испробовал. В них куча углеводов. К тому же физическая нагрузка для меня сводится к беготне по квартире. — Он развел руками. — Дистанция небольшая, как видите.
— Вы работали в «Чейз»?
— Верно. Занимал не крупную, но солидную должность. Зарабатывал приличные деньги. Собирался получить степень магистра делового администрирования, да... не вышло.
На другом снимке вместе с Тарой позировала стройная привлекательная брюнетка.
— Дороти, — пояснил Портмен.
Мать...
— Она пережила исчезновение Тары тяжелее, чем я, если это возможно. Они были ближайшими подружками. Всегда все делали вместе. Дот так и не оправилась.
— Где она сейчас? — почти со страхом спросила Джиа.
— В лечебнице... на аппаратах и трубках.
— Ох, нет!
Портмен как бы переключился на автопилот, взгляд стал рассеянным, голос звучал механически.
— Автомобильная катастрофа. В девяносто третьем году, в пятую годовщину исчезновения Тары, она врезалась в опору моста на лонг-айлендском шоссе. Неизлечимая травма мозга. Поскольку ехала с большой скоростью, страховая компания настаивала на попытке самоубийства. Мы доказывали, что произошел несчастный случай. Сошлись где-то на середине, но компенсация близко даже не покрывает расходы.
— Как считаете, что это было?
— Что было — не знаю, что думаю — останется между нами с Дот. В любом случае я не мог полностью оплатить необходимое лечение и уход и не мог продать дом, потому что должен был думать о Джимми, которого с тех пор растил один.
— Это ваш сын?
— Вот его фотография.
На очередном снимке Тара стояла с темноволосым мальчишкой с щербатой улыбкой.
— Он выглядит младше...
— На два года. На этой фотографии ему пять.
— А сейчас он где?
— В исправительной колонии. Виски, крэк, героин — всего не перечесть. — Джо тряхнул головой. — Это наша вина, не его.
— Почему?
— Джимми было шесть с половиной, когда Тара пропала. Мы о нем совсем забыли. Только о ней и думали.
— Естественно... понятно.
— Для шестилетнего мальчика — нет. И для семилетнего. Потом восемь, девять, десять, и вся семейная жизнь заключается в бесконечном оплакивании сестры. А в одиннадцать он лишился матери. Наверняка слышал толки о самоубийстве. Для него это значило, что мать его бросила, тоска по умершей дочери пересилила любовь к живому сыну. Он по молодости не понял, что она, может быть, не замышляла покончить с собой, просто пережила худший день в своей жизни, и какой-то безумный импульс взял верх.
На горле у него запрыгал кадык, он опустил глаза. Джиа не знала, что сказать, кроме: «Ох ты бедняга, и несчастный мальчик...» Но это прозвучало бы снисходительно, поэтому она ждала в тяжелом молчании.
Наконец Джо Портмен шмыгнул носом и продолжал:
— Знаете, надежда в конце концов умирает. Когда минуло пять лет, а Тара не нашлась, нам пришлось признать... худшее. Может быть, если в я был с ней рядом в тот день, Дот пережила бы его и осталась бы с нами. Но жизнь показалась ей слишком черной — на час, на минуту, и этого оказалось достаточно. Теперь у Джимми нет матери, а отец по-прежнему не обращает на него внимания, обеспечивая все, что ей необходимо. — Портмен растер лицо. — Его впервые арестовали в тринадцать лет за торговлю марихуаной, дальше жизнь под откос покатилась.
У Джиа сильней сжалось сердце. Какие страдания выпали ему и его семье... Неудивительно, что он сидит на лекарствах.
— Потом пришлось с Дот развестись.
— Почему?
— Чтобы дом уберечь. Я тогда еще надеялся спасти Джимми. После развода она осталась без средств, ее поместили в благотворительную лечебницу, оплачивая лечение. По иронии судьбы, через два года необходимость в разводе отпала.
— То есть изменились законы?
— Нет. — Вместо улыбки вышла страдальческая гримаса. — Я перестал ходить на работу. Джимми в то время сидел в детской исправительной колонии, я остался один в доме, не мог себя заставить подняться с постели. Когда каким-то чудом вставал, не мог выйти из дому. Шторы не открывал, свет не включал, сидел в темноте, боясь шевельнуться. Наконец меня уволили из банка. После этого я потерял дом и теперь, точно так же, как Дот, живу на пособие и медицинскую страховку.
Почти онемев от боли, Джиа положила в сундук фотографии, оглядываясь в поисках какой-нибудь вещи, которая пробудила бы более светлые воспоминания. Под руку попался альбом с виниловыми пластинками. На первом конверте крупным планом изображалась хорошенькая рыжеволосая девушка с задумчивым взглядом.
Портмен коротко рассмеялся:
— Хе! Это Тиффани, любимица Тары. Она без конца крутила эту пластинку, как только возвращалась домой.
Джиа перебирала пластинки, хорошо помня Тиффани. В начале карьеры все полки были завалены ее дисками. Какие у нее были хиты? Новые переработки старых песен... Ранние мелодии «Битлз»?.. Она пробежала глазами список на конверте... и охнула.
— Что там? — спросил Портмен.
— Да нет, ничего. — Джиа с трудом сглотнула, стараясь смочить пересохший язык. — Я просто забыла, что Тиффани заново исполняла песню «Наконец мы одни»...
— Ох уж мне эта песня, — простонал он. — Тара пела ее днем и ночью. Голос, слух у нее был замечательный, ни одной нотки не пропускала, но сколько раз можно слушать одну и ту же песню? С ума сойти! Хотя знаете... — Он говорил с трудом. — Я бы отдал все на свете — вплоть до собственной жизни, — чтобы еще раз услышать, как она ее поет. Только раз.
Если и оставались какие-то подсознательные сомнения, что в Менелай-Мэнор обитает Тара Портмен, теперь они исчезли.
Джиа глубже залезла в сундук, вытащила плюшевую игрушку, которую мгновенно узнала.
— Кролик Роджер!
Портмен протянул руку, взял у нее игрушку, повертел перед глазами, полными слез, и шепнул:
— Роджер... Я про тебя почти позабыл. — Он бросил быстрый взгляд на Джиа. — Давненько в сундук не заглядывал. Фильм вышел тем летом, когда она пропала. Я ее трижды водил... Верите ли, с каждым разом она хохотала все громче. Наверняка напросилась бы и в четвертый, да...
Он снова сунул ей куклу.
Джиа взглянула в широко открытые голубые глаза кролика, чувствуя, как по щекам катятся слезы, быстро смахнула и все-таки не успела.
— Будь я проклят! — удивленно воскликнул мужчина.
— Что?
— Чуткий репортер! Не перечесть репортеров, с которыми я разговаривал с восемьдесят восьмого года, но вы первая реагируете как живой человек.
— Возможно, у них больше опыта. Или эта история слишком меня задевает.
— У вас дочка есть?
Джиа кивнула:
— Восьмилетняя... Только что посмотрела на видео «Кролика Роджера». Ей ужасно понравилось.
Снова накатили слезы. Она их глотала, а они текли. Тару Портмен вырвали из счастливой жизни, убили или того хуже. Слишком жестоко... чересчур жестоко.
— Не спускайте с нее глаз, — посоветовал Портмен. — Каждую минуту будьте рядом, потому что никогда не знаешь... никогда не знаешь.
Ее обуял ужас. Вики далеко, в лагере. Господи боже, как можно было ее отпускать?
Впрочем, нельзя растить девочку в стеклянной колбе. Хорошо бы, конечно, но несправедливо.
Джиа положила в сундук Роджера, поднялась с закружившейся головой.
— По-моему, достаточно.
— Пришлете мне статью?
— Конечно. Если напечатают.
— Напечатают. У вас чуткое сердце, я вижу. Мне очень хочется, чтоб напечатали. Хочется снова видеть имя Тары. Знаю, ее больше нет. Знаю, она никогда не вернется. Но не хочу, чтоб ее забыли. Сейчас она лишь статистическая единица. Пусть опять обретет имя.
— Постараюсь, — пообещала Джиа.
Невыносимо стыдно врать. Никакой статьи не будет. С жгучим чувством вины она поспешила к дверям, прочь из душной вонючей коробки с тесными стенами.
Портмен пошел за ней следом.
