Мозговик. Жилец (Романы ужасов) - Браун Фредерик (читать книги без сокращений txt) 📗
Он покачал головой.
— Извините, месье Зай, но вы ошиблись. В моей квартире не было никакой женщины. Возможно, я просто пел; сейчас я уже не помню.
— Это тоже ненамного лучше, — ядовито заметил домовладелец. — Но я определенно слышал женский голос.
Трелковскому вновь пришлось напрячь силы, чтобы сдержаться и не заявить этому человеку, что он полностью в курсе их планов. Впрочем, сейчас это далось ему несколько легче — все же сказывался некоторый навык.
— Любой может ошибаться, месье Зай, — сказал он. — Лично я бы никогда не пошел на нарушение установленных вами правил и не привел бы к себе в квартиру женщину. Возможно, вы просто спутали и подумали, что голос доносится из моей квартиры, тогда как на самом деле он звучал с лестницы или из какой-то другой комнаты. Акустика в старых домах подчас выкидывает довольно странные фортели!
С этими словами он повернулся к домовладельцу спиной и пошел по лестнице вниз, мысленно поздравляя себя с таким достойным ответом, особенно с его завершающей частью. Коль скоро месье Зай вздумал играть в игры, он покажет ему, что также знаком с их правилами! Сейчас, в эту самую минуту, он, несомненно, был готов объявить всем остальным, что жертва еще не вполне готова для эшафота. Таким образом, он, Трелковский, получал некоторую передышку.
Он перешел на другую сторону улицы и заглянул в кафе. Официант кивнул ему и, не дожидаясь заказа и вообще ни о чем не спрашивая, принес чашку шоколада и два бисквита. Трелковский хранил полное молчание, дожидаясь того момента, когда все это окажется перед ним на столике, и лишь после этого заявил, что хотел бы выпить чашку кофе.
Официант изумленно уставился на него.
— Но… — он сделал легкий жест в сторону чашки, — вы сегодня не хотите шоколад?
— Нет, — твердо произнес Трелковский. — Я же сказал, что хочу выпить чашку кофе.
Официант подошел к сидевшему за кассовым аппаратом владельцу кафе и стал о чем-то с ним совещаться. Трелковскому не было слышно содержание их разговора, однако можно было заметить, что оба то и дело поглядывают в его сторону. Наконец, официант подошел к нему снова; вид у него был явно раздраженный.
— Извините, — сказал он, — но кофейный автомат вышел из строя. Вы уверены, что не хотите шоколад?
— Я хотел выпить кофе, — проговорил Трелковский, — но, коль скоро это, похоже, не удастся сделать, принесите мне бокал красного вина. «Галуаз», насколько я понимаю, у вас тоже нет?
Официант покачал головой и пробормотал что-то насчет того, что эта марка сигарет у них вроде бы кончилась.
Трелковский медленно, с подчеркнутым смакованием выпил вино, после чего снова поднялся к себе в квартиру.
На следующее утро он обнаружил в почтовом ящике повестку, приглашавшую его явиться в местное отделение полиции. Он полагал, что вызов имеет какое-то отношение к краже в его квартире, однако старший инспектор сразу же развеял его сомнения.
— На вас поступило несколько жалоб, — гаркнул он с ходу, не утруждая себя какими-либо преамбулами или приветствиями.
— Жалоб? — Это было нечто, к чему Трелковский оказался явно не готов.
— Да, и не надо так изумленно смотреть на меня. Мне, месье Трелковский, порядочно рассказали про ваше поведение. Даже больше, чем следовало бы. Похоже на то, что вы совершенно не даете людям возможности отдохнуть, причем делаете это чуть ли не каждую ночь.
— Бог мой, — промямлил Трелковский. — Извините, господин старший инспектор, но вы меня действительно удивили. Мне лично никто не сказал по этому поводу ни слова, а кроме того, у меня никогда не было привычки шуметь по ночам. Я каждый день хожу на работу, а утром мне приходится рано вставать. Друзей у меня совсем мало, да и дома я не устраиваю никаких вечеринок. Так что вы и вправду немало удивили меня. Более того, я просто поражен.
— Возможно, — старший инспектор пожал плечами, — однако это меня не интересует. Мне известно лишь то, что на вас поступили жалобы за шум, который вы подняли сегодня ночью в вашей квартире. Я поставлен законом следить за порядком во вверенном мне районе, а потому скажу вам — раз и навсегда: чем бы вы там ни занимались по ночам, месье Трелковский, прекратите это, причем немедленно. Кстати, Трелковский — это что, русская фамилия?
— Да, наверное, пожалуй… — пробормотал Трелковский.
— Так вы что, русский? Вы натурализовавшийся гражданин?
— Нет, я родился во Франции.
— И в армии служили?
— Меня демобилизовали из-за несчастного случая.
— Можно взглянуть на ваши документы?
Трелковский извлек из бумажника карточку, и старший инспектор принялся внимательно ее разглядывать. Когда он возвращал ее назад, по его лицу можно было догадаться, что он рассчитывал обнаружить в ней нечто явно подозрительное.
— Небрежно вы как-то с личными документами обращаетесь, — буркнул он. — Вон, даже уголок надорван.
Трелковский скорбно улыбнулся, полагая, что это будет воспринято как разновидность извинения.
— Ну, что ж, — проговорил старший инспектор, — на сей раз я отпускаю вас, ограничившись всего лишь предупреждением. Но чтобы я больше не слышал ни о каких жалобах на вас. Я не могу позволить, чтобы люди, которые думают только о себе, нарушали покой остальных.
Взмахом руки старший инспектор дал понять, что разговор окончен — он и так, дескать, потратил на него слишком много времени.
По пути к себе в квартиру Трелковский остановился у консьержки — та через окно наблюдала за приближением жильца, как обычно, ни малейшим движением не подавая признаков того, что узнает его.
— Мне бы хотелось знать, кто именно подал на меня жалобу, — сказал он. — Вы не знаете, кто это сделал?
Ее губы сжались в тонкую линию.
— Если вы не мешаете другим людям, на вас никто не станет жаловаться, — процедила женщина. — Так что вам некого винить, кроме как самого себя. Что же до меня, то мне об этом ничего не известно.
— Но это хотя бы была официальная жалоба? — не унимался Трелковский. — Что-то вроде того, с чем ко мне приходила тогда та старуха? Вы сами подписывали эту бумагу?
Консьержка подчеркнуто пренебрежительно отвернулась от него, как если бы не могла больше выносить его присутствия.
— Я уже сказала вам, что ничего не знаю обо всем этом. И прекратите приставать ко мне со своими вопросами; мне больше нечего вам сказать.
Да, чтобы избежать преследования соседей, ему придется действовать быстро и решительно, поскольку сеть все больше затягивалась. Но это было непросто. Он пытался вести себя нормально, как раньше, но постоянно ловил себя на мысли, что делает нечто такое, чего никогда бы не совершил прежде, или думает о чем-то, совершенно чуждом ему. Получалось, что он уже перестал быть прежним Трелковским. А что такое — Трелковский? Как ему получить ответ на этот вопрос? Ему следовало обнаружить, найти самого себя, чтобы иметь перед собой надежный ориентир и в следующий раз не сбиться с верного курса. Но как это сделать?
Он совершенно перестал видеться со своими старыми друзьями и не посещал те места, в которых бывал раньше. Он вообще постепенно становился расплывчатой тенью человека, вычеркнутого из жизни своими же соседями. Зато на месте его настоящей, подлинной личности они планомерно создавали зловещий силуэт Симоны Шуле.
«Я должен снова найти себя самого!» — неустанно повторял он себе.
А в самом деле, существовало ли в реальности нечто такое, что могло принадлежать исключительно ему одному, что делало его вполне конкретной личностью, индивидуальностью? Что вообще отличало его от всех остальных людей? Что было его этикеткой, наклейкой, на которую можно было бы при случае сослаться? Что позволяло ему думать и считать: это — я, а это — не я.
Тщетно Трелковский бился над этой загадкой и потому в конце концов был вынужден признать, что не знает ответа ни на один из этих вопросов. Потом он попытался припомнить свое детство; наказания, которым подвергался когда-то; мысли, которые приходили ему в голову, однако во всем этом не было ничего оригинального, чего-то исключительного, по-настоящему уникального. С другой стороны, то, что казалось ему сейчас самым важным, — поскольку воспоминания об этом отчетливо сохранились в его сознании, — было связано с одним инцидентом, однако едва ли это можно было назвать тем самым путеводным маяком, который способен осветить путь к его индивидуальности.