Исход. Том 1 - Кинг Стивен (читать книги онлайн без TXT) 📗

— Рита. Меня зовут Рита.

— Хорошо.

— Тебе хочется есть, Ларри?

— Если говорить откровенно, то да.

— Возможно, тогда господин пригласит даму отобедать с ним?

— С удовольствием.

Рита, встав, предложила ему руку со слегка просительной улыбкой. Когда Ларри взял ее под руку, то уловил нежный аромат духов, запах, который был одновременно успокаивающим и будоражащим в нем воспоминания детства. Его мать душилась всякий раз, когда они собирались в кино. Но он забыл об этом, когда они покинули парк и пошли по Пятой авеню, прочь от мертвой обезьяны, Призывающего чудовищ и почерневшей сладкой приманки, навечно засевшей в клозете. Рита безостановочно болтала, и позже Ларри ничего не мог вспомнить из ее болтовни (ах да, только одно: она всегда мечтала, сказала она, пройтись по Пятой авеню под руку с красивым молодым человеком, достаточно молодым, чтобы быть ее сыном, но не являющимся таковым), потом он снова и снова вызывал в памяти их прогулку, особенно те места, когда она начинала нервничать. Ее красивую улыбку, ее легкую, циничную, изысканную болтовню, шуршанье ее слаксов.

Они зашли в закусочную, и Ларри принялся готовить, правда, это выходило у него немного неуклюже, но Рита с восторгом принимала каждое блюдо: стейк, жареный картофель, растворимый кофе, клубничный пирог.

Глава 28

В холодильнике оказался клубничный пирог в целлофановой обертке. Франни долго ошеломленно смотрела на него, потом положила на стол, развернула и отрезала кусочек. Одна клубничка упала, когда она переносила кусок на маленькую тарелку. Франни подобрала ягодку и съела ее. Затем аккуратно вытерла капельку джема со стола. Остатки пирога она снова завернула в целлофан и положила обратно в холодильник.

Франни уже поворачивалась, намереваясь взять свой кусок, когда взгляд ее упал на подвеску для ножей рядом с буфетом. Ее сделал отец. Ножи висели лезвием вниз, на них играли солнечные блики. Франни очень долго смотрела на ножи, безрадостное, мрачное выражение ее глаз не менялось, а пальцы безостановочно теребили подол фартука.

Наконец, минут пятнадцать спустя, она вспомнила, что делала что-то. Что именно? Одна фраза без всякой причины завертелась у нее в голове: «Прежде чем заметить соринку в глазу соседа, вытащи сучок из собственного». Она задумалась. Соринка? Сучок? Именно эта фраза больше всего не нравилась ей. Какой сучок? Пучок лунного света? Или пучок соломы? Еще были пучки мигающего света и лучезарные лица, и еще был нью-йоркский майор по имени Эйб Бим [4], не говоря уже о песне, которую она разучила еще в воскресной школе, — «Я стану солнечным лучом для Него».

… прежде чем заметить соринку в глазу соседа…

Но это был не глаз; это был пирог, и весь сказ. Она повернулась к нему и увидела, как муха ползет по пирогу. Франни отогнала ее рукой. Пока, мисс Муха, попрощайся с пирогом и со мной, чтоб не было здесь твоего духа. Франни очень долго смотрела на пирог. Ее мать и отец были мертвы, она знала это, увы. Мать умерла в Санфорде, Бог мой, а отец, который ввел ее в сказочный мир своей мастерской, лежал неживой как раз над ее головой. Почему все слова складываются в рифмы? [5] «У моей собаки блохи, ее дела совсем плохи…»

Внезапно Франни пришла в себя, и ужас снова охватил ее. В комнате пахло гарью. Что-то горело. Она оглянулась и увидела, что это горит картошка, которую она поставила жарить, а потом совершенно забыла об этом. Вонючее облако дыма поднималось от сковороды. Злые брызги жира разлетались во все стороны, капельки, приземлившиеся на газовую горелку, вспыхивали и гасли, как будто невидимый пиротехник устроил фейерверк. Сковорода почернела.

Франни потрогала ручку сковороды и отдернула пальцы. Та была слишком горячей, чтобы за нее можно было браться. Франни взяла кухонное полотенце и быстро вынесла шипящую, дымящую, как дракон, сковороду на крыльцо. Над благоухающими цветами деловито гудели пчелы, но вряд ли Франни заметила это. На мгновение толстое мягкое покрывало, окутавшее все ее чувства и эмоции последние четыре дня, слетело, и она по-настоящему испугалась. Испугалась? Нет — она была в диком ужасе, в одном шаге от паники.

Франни помнила, как чистила картошку, а потом резала ее и поливала маслом. Теперь она смогла вспомнить. Но на некоторое время она просто… просто забыла об этом. Стоя на крыльце, все еще сжимая полотенце в руках, она пыталась припомнить ход собственных мыслей после того, как поставила сковороду на плиту. Это казалось очень важным.

Ну, во-первых, она подумала о том, что еда, состоящая из одного жареного картофеля, не очень питательна. Затем она подумала, что если «Макдональдс» на шоссе № 1 еще открыт, то она сможет купить себе и бургер. Просто сесть в машину и подъехать к окошечку. Она возьмет большой гамбургер и большую порцию картофеля, который подают в красных картонных коробочках. С маленькими пятнышками жира внутри. Несомненно, это нездорово, но все же приятно. К тому же у беременных возникают странные желания. Это привело ее к следующему звену цепочки. Мысли о странных желаниях привели ее к мыслям о клубничном пироге, припрятанном в холодильнике. Неожиданно ей показалось, что она хочет кусочек этого пирога больше всего на свете. Поэтому она достала его, но краешком глаза увидела подвеску для ножей, которую сделал ее отец для матери (миссис Эдмонтон, жена доктора, пришла от этой подставки в такой восторг, что Питер и для нее сделал такую же два Рождества назад), и у нее в уме произошло… короткое замыкание. Пылинки… пучки… сучки… мухи.

— О Господи, — обратилась она к пустому двору и требующему прополки отцовскому огороду. Она села, подняла фартук к лицу и расплакалась.

Когда слезы высохли, ей показалось, что она чувствует себя немного лучше… но она все еще боялась. «Неужели я теряю разум?» — спрашивала она сама себя. Неужели это вот так и происходит, когда с человеком случается нервный срыв или как бы это там ни называлось? С тех пор как ее отец умер в полдевятого прошлым вечером, способность Франни собраться с мыслями приобрела фрагментарный характер. Она забывала, чем занимается, разум ее как бы засыпал или она просто сидела, вообще ни о чем не думая, а то, что творилось в мире, понимала не больше, чем кочан капусты.

После смерти отца Франни очень долго сидела рядом с его телом. Затем, наконец, спустилась вниз и включила телевизор. Без всяких на то причин, просто это, как кто-то сказал, показалось хорошей мыслью. Работал только канал Эн-Би-Си, из Портленда, казалось, передавали шоу какой-то безумной казни. Черный мужчина, напоминающий ку-клукс-клановского головореза, только в африканском варианте, изображал убийство белых мужчин при помощи пистолета, в то время как другие мужчины в аудитории аплодировали ему. Конечно, это была всего лишь игра — такие вещи не показывают по телевидению, если они происходят на самом деле, — но это не выглядело как игра. Это представлялось Франни безумной версией «Алисы в Стране Чудес», только в данном случае это не Червонная Королева кричала: «Голову с плеч!», а… что? Кто? Наверное, Пиковый Принц. Хотя эта гора мяса в набедренной повязке мало чем напоминала Пикового Принца.

Позже в программе (когда позже, она не смогла бы сказать) в студию ворвались какие-то другие мужчины, и тал пошла стрельба, которая была поставлена даже более достоверно, чем расстрел. Она видела, как падали мужчины, разорванные пулями, кровь хлестала из их пробитых артерий. Она помнит, как подумала еще тогда, что они должны бы поместить надпись внизу экрана, которая предупреждает время от времени, чтобы родители увели детей от экрана или переключили канал. Франни также вспомнила, как подумала, что Дабл Ю-Си-Эс-Эйч следует лишить права на трансляцию; это действительно была ужасно кровавая программа.

Она выключила телевизор, когда камера устремилась вверх, показывая только студийные прожекторы и лампы, свисающие с потолка. Франни прилегла на диван, уставившись в свой собственный потолок. Когда она проснулась на следующее утро, то была почти убеждена, что все это ей только приснилось. В этом-то и заключалась суть: казалось, что абсолютно все превратилось в ночной кошмар. Все началось со смерти матери; смерть отца только усилила то, что уже было. Как и в «Алисе», все становилось все более странным.