В убежище (сборник) - Борге Берхард (читать книги онлайн TXT) 📗
— Пойдем на кухню, — сказала Констанция. — Сил моих больше нет.
Словно дети, что ищут ракушки у прибоя, или старушки, что ищут монетки в палой листве, мы шаркали по кухонному полу, поддевали ногами мусор в поисках целых и полезных вещей. Мы осмотрели пол вдоль и поперек, и на столе выросла кучка нужных предметов — нам на двоих вполне достаточно. Две чашки с ручками и несколько без ручек, полдюжины тарелок и три миски. Мы собрали все уцелевшие консервные банки и вернули на полку коробочки со специями. Погнутые ложки и вилки мы по возможности распрямили и разложили по ящикам. Жены всех Блеквудов приносили в приданое столовое серебро, фарфор и белье; в доме было бесчисленное множество ножиков для масла, половников и лопаток для пирога; лучшее мамино серебро хранилось в столовой, в серванте, в особой коробке — чтоб не тускнело, но его тоже нашли и раскидали по полу.
Из двух наших чашек с ручками одна была снаружи зеленой, а внутри бледно-желтой. Констанция решила отдать ее мне.
— Не помню, чтоб из нее пили, — сказала она. Наверно, какая-нибудь двоюродная бабка этот сервиз в приданое. Там и тарелки были.
Себе Констанция оставила белую чашку с оранжевыми цветами, среди уцелевших тарелок одна попалась такой же расцветки.
— А вот этот сервиз я помню, — сказала Констанция. — С раннего детства. Тогда это была расхожая посуда — на каждый день. А для гостей ставили белые тарелки с золотым ободком. Потом мама купила новый сервиз, из белых с золотом тарелок стали есть каждый день, ну а эти — с цветочками — отправились на полку в кладовку, к другим разрозненным сервизам. В последние годы я пользовалась маминой ежедневной посудой, только для Хелен Кларк ставила праздничную. Ну а мы с тобой будем пить чай, как благородные дамы, — из чашек с ручками, — заключила она.
Наконец мы собрали с пола все мало-мальски пригодное, и Констанция, взяв щетку, смела в столовую мусор, точно пустую породу.
— С глаз долой, — сказала она, тщательно подмела прихожую, чтобы ходить к парадным дверям, минуя столовую, и мы наглухо закрыли столовую — навсегда. Я подумала о дрезденской фарфоровой фигурке: крошечная и отважная стоит она под маминым портретом в темной гостиной, скоро совсем запылится, а мы не придем и пыль не сотрем. Констанция вымела и рваные тряпки, которые прежде были занавесками в гостиной, но я успела выпросить от них шнур: потянешь — занавески открываются, потянешь — закрываются; Констанция отрезала мне кусок шнура с золотой кисточкой на конце; вещь хорошая — не похоронить ли ее в память о дяде Джулиане?
Потом Констанция дочиста вымыла пол на кухне, и дом наш засиял, как новенький: от парадного входа до задней двери все отдраено и выскоблено. На кухне не хватало стольких предметов — совсем голая, но Констанция расставила на полке наши чашки, тарелки и миски, нашла Ионе плошку для молока; в доме вновь — покой и порядок. Парадные двери на замке, задняя — на засове, мы сидели у стола и пили молоко из чашек с ручками, а Иона — из плошки; в этот миг раздался стук — стучали в парадные двери. Констанция спустилась в подпол, и я, проверив засов на задней двери, последовала за ней. Мы сидели в темноте на лестнице и прислушивались. Далеко-далеко у парадных дверей все стучали и стучали, потом кто-то окликнул:
— Констанция?! Мари Кларисса?!
— Хелен Кларк, — шепнула Констанция.
— Она что — на чай пришла?
— Чая больше не будет. Никогда.
Хелен Кларк, как мы и ожидали, обошла вокруг дома, непрерывно окликая нас. Постучала в заднюю дверь, и мы затаили дыхание, боясь пошевелиться: верхняя половина двери стеклянная и заглянуть внутрь совсем легко, но мы, слава Богу, на ступенях, ведущих в подпол, а открыть дверь ей не удастся.
— Констанция?! Мари Кларисса?! Вы здесь? — Она подергала ручку, точно хотела застать дверь врасплох: вдруг откроется, вдруг невзначай пропустит ее.
— Джим, — сказала она. — Я уверена, что они здесь. На плите что-то варится. Ты должен открыть эту дверь, — потребовала она. — Констанция, выйди, поговори со мной, я хочу на тебя посмотреть. Джим, — обратилась она к мужу, — они там, и они меня слышат, я уверена.
— Немудрено. Тебя, наверно, и в поселке слышат.
— Но вчера они наверняка неправильно поняли людей, и Констанция, конечно, очень расстроилась; я должна объяснить, что никто не хотел их обидеть. Констанция, пожалуйста, послушай меня. Я хочу, чтобы вы с Мари Клариссой на время переехали ко мне, а там уж решим, что с вами делать. Ничего страшного не случилось, все хорошо, скоро все забудется.
— Она дом не опрокинет?! — шепнула я, и Констанция безмолвно покачала головой.
— Джим, ты сможешь выбить дверь?
— Нет, конечно. Оставь их в покое, Хелен, они сами выйдут, когда захотят.
— Но Констанция все принимает слишком близко к сердцу. Я уверена, что она очень напугана.
— Оставь их в покое.
— Их нельзя оставлять одних, хуже и придумать ничего нельзя. Я хочу, чтобы они вышли и поехали со мной, я о них позабочусь.
— Не похоже, чтоб они хотели выйти, — сказал Джим Кларк.
— Констанция?! Констанция?! Я знаю, ты здесь. Выйди, открой дверь.
Я сидела и думала, что стекло на двери надо занавесить или закрыть картонкой: не дело, чтоб Хелен Кларк беспрестанно проверяла, что там у нас кипит на плите. А шторы на окнах надо сколоть булавкой, и когда Хелен Кларк примется снова колотить в двери, мы сможем посиживать за столом, а не прятаться в подпол.
— Пойдем, — позвал Джим Кларк. — Они не отзовутся.
— Но я хочу отвезти их к нам.
— Мы сделали, что могли. Приедем в другой раз; может, тогда им захочется с тобой поговорить.
— Констанция?! Констанция, пожалуйста, ответь мне.
Констанция, вздохнув, забарабанила пальцами по перилам лестницы — раздраженно, но почти бесшумно.
— Скорей бы ушла, — шепнула она мне на ухо. — У меня там суп выкипает.
Кларки пошли вокруг дома к машине. Хелен Кларк звала нас снова и снова, она неутомимо кричала: «Констанция?!» — будто мы скрываемся в лесу, или на дереве, или под листом салата, или вот-вот прыгнем на нее из кустов. Услышав далекое урчанье мотора, мы выбрались из подпола, и Констанция сняла суп с огня, а я прошла к парадным дверям — убедиться, что они уехали и двери заперты надежно. Их машина сворачивала с аллеи на шоссе, но в моих ушах все еще звенел голос Хелен Кларк: «Констанция?! Констанция?!»
— Все-таки она приходила пить чай, — сказала я Констанции, вернувшись на кухню.
— У нас только две чашки с ручками, — сказала Констанция. — Ей тут чай больше не пить.
— Хорошо, что нет дяди Джулиана, а то кому-нибудь досталась бы чашка без ручки. Ты уберешь комнату дяди Джулиана?
— Маркиса, — Констанция повернулась от плиты и взглянула на меня. — Что же нам делать?
— Дом мы убрали. Еда у нас есть. От Хелен Кларк спрятались. А что нам еще делать?
— Где нам спать? Как узнавать время? Что носить? У нас нет одежды…
— А зачем узнавать время?
— Еда в доме есть, но она тоже когда-нибудь кончится, даже консервы.
— А спать мы можем в моем убежище на протоке.
— Нет. Прятаться там хорошо, но спать надо в постели.
— На лестнице матрац валяется. Наверно, с моей кровати. Можно стащить его вниз, вычистить, высушить на солнышке. Там один угол обгорел.
— Отлично, — сказала Констанция.
Мы отправились к лестнице и, ухватившись за отвратительно мокрый и грязный матрац, стащили его вниз, проволокли через прихожую на кухню и — по чистейшему кухонному полу — к задней двери; с матраца сыпались щепки и осколки. Засов я отодвинула не сразу, сперва осторожно выглянула в окошко, потом вышла и осмотрелась: все спокойно. Мы вытащили матрац на лужайку и оставили на солнце возле маминой мраморной скамейки.
— Как раз тут всегда сидел дядя Джулиан, — сказала я.
— Сегодня чудесный день, вот бы ему посидеть на солнышке.
— Он в тепле умер, — сказала я. — Может, и солнышко перед смертью вспомнил.
— А шаль была у меня. Надеюсь, он не замерз. Знаешь, Маркиса, я посажу здесь что-нибудь.
