Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл (книга регистрации .TXT) 📗

Джейсон Стерлинг медленно просыпался, ощущая всем телом неудобство. Его конечности болели — как им и следовало, учитывая то, что он заснул полностью одетым в старом, обтянутом кожей кресле, — а его голова была полна тумана. Рот пересох, и язык казался неестественно большим.

Он открыл глаза, чтобы оглядеться, но окружающая обстановка его не сильно удивила. Он был в библиотеке и рассматривал корешки книг, расставленных на полках. Он не помнил, почему спал здесь, но на столе перед креслом стоял пустой кувшин и стакан для бренди, и лежала книга. Кислый привкус на языке, который он почувствовал, когда попытался прочистить горло, подтверждал, что он напился, но он напрасно искал в памяти события прошлого дня. Мысль, что нужно позвать Люка Кэптхорна, чтобы узнать у него, который сегодня день, сильно его раздражала, и он оставил её, решив, что как-нибудь сам соберет вместе свои разбредшиеся мысли.

Он встал, потягивая затекшие конечности. Затем подошел к окну и отдернул штору, чтобы впустить утренний свет. День был солнечным, но туман все ещё стелился по земле, и густая роса покрывала растения; кусты в саду сверкали капельками воды, которые отражали солнечные лучи, отчего стали видны тысячи паутинок, не заметных при обычном освещении.

Он вернулся к столу, поднял стакан и покрутил его в руках, надеясь восстановить память о времени, когда он пил из него арманьяк. Ассоциаций не возникало, так что он поставил стакан обратно и взял в руки книгу. Это была вульгарная книжка в дешевой обложке — повесть для чтения в поезде, из тех, что тысячами продавали на станциях Лондона. Она называлась «Эликсир жизни», но автором повести был не Гаррисон Эйнсуорт, на обложке значилось: Люсьен де Терр.

При виде книги пульс Стерлинга участился от радости. За названием последовал целый ворох ассоциаций, пусть туманных и расплывчатых, напомнивших ему не столько о прошедшем дне, сколько о замысле, который занимал его много лет, и кульминация которого была так близка. Он знал, что что-то в этой повести позволило ему найти последний кусочек мозаики, над которой он ломал голову большую часть своей жизни. Пока он пролистывал страницы, желая убить время, какой-то незначительный эпизод запустил его вдохновение и привел к окончательному оформлению замысла, за успех которого он и выпил.

В течение недолгой, но ужасной паузы он не мог вспомнить свое озарение. Зато он вспомнил множество анекдотов о знаменитостях, которые проснулись с чувством, что ими решены величайшие загадки Вселенной — только для того, чтобы понять, что за ночь они все забыли или записали какую-то неразборчивую чушь, считая её во сне гениальной формулой.

Это сравнение наполнило его такой черной яростью, что он бы взвыл вслух, если бы тайна в этот момент не вернулась в его сознание с такой же силой, с какой она возникла в нем впервые. Он только удивился, как ему удалось усидеть в кресле, поняв её, и он даже смог закрыть книгу и положить её на стол, прежде чем пить бокал за бокалом — вместо того, чтобы рвануть в свою лабораторию и сделать все, что нужно.

Теперь он пошел вниз, но уже не торопясь, гордой походкой человека, собравшегося осуществить судьбоносный замысел. Пока он шел, спутанные воспоминания о годах попыток смешивались, варились и закипали в его сознании: в котле его прошлого, его развития, его интеллекта, его личности.

Его мыслями овладел напев, не заменяющий шторм воспоминаний, но заставляющий образы танцевать: глаз тритона, клык змеи в колдовском котле вари, лапку жабы и паслен, шерсть козла, хамелеон, кровь дракона, требуха, сердце, печень петуха, мандрагору, зверобой… в темноте вари настой…

Он шел в такт разворачивающейся строфе, подходя к лестнице в подвал, где он работал, начиная с той находки в старом тексте, написанном на пергаменте, которая впервые отправила его на поиск разъяснения самой важной тайны. С этого момента жизнь несла его на перекресток, перекресток под виселицей, одна дорога с которого вела в Рай, а другая прямо в Ад.

Он обладал всем необходимым оборудованием, а теперь ещё и всеми необходимыми знаниями. И он дисциплинировал свое тело, чтобы принять изобретенный им эликсир жизни.

Двенадцать долгих лет он ловил молнии и копил их магическую силу в мощных машинах из шеффилдской стали, готовясь ко дню, когда он сможет их использовать. Теперь, благодаря загадочному совпадению его интуиции и подсказки, полученной им от какого-то неизвестного Люсьена де Терра, он знал, что делать.

На подготовку разных механизмов у него ушло чуть больше часа. Ему бы пригодилась чужая помощь, но ему ни разу не пришло в голову позвать своего слугу. Люк был простым и суеверным человеком, он мог счесть всю процедуру дьявольской.

Подготовившись, Стерлинг разделся, занял положение между катодом и анодом огромной схемы и начал прикреплять электроды к своему телу: два к глазам, два к большим пальцам, два к животу, по одному к сердцу и паху.

Они замыкали тайную схему его тела, чье строение знал он один, они приведут жизненную силу к идеальному равновесию, наполнив его волшебной энергией, которая преобразит и оживит четыре составляющие организма, придав каждому атому его существа волшебную устойчивость, вернут ему молодость и дадут иммунитет к смерти.

Подготовившись, он встал, вытянув руки и подняв голову, и наслаждался моментом. Вся его жизнь, каждое сознательное усилие за последние годы вело к этому мигу.

Затем, без дальнейший церемоний, он протянул руку и щелкнул переключателем, который приводил аппарат в действие.

Его действие было не мгновенным, но скорым. Прошло не меньше семи секунд между включением и разрядом, но семь секунд могут заключать в себе немало тревоги и опасений, и пока они шли, Стерлинга посетило странное и ужасное чувство, что он находится не там, где ему кажется, и что показанные ему образы были лишь глупыми призраками, издевательским гротеском, присланным, чтобы сокрушить все его желания и устремления, его и идеалы и достижения, его знания и методы…

И это ужасное предчувствие было так сильно, что он изо всех сил выкрикнул «Нет!», отрицая его.

«Я свободный человек! — выл он в пустой тьме, в которой оказалось его сознание, наполняя пустоту эхом. — Не запрещайте мне действовать по собственной воле! Я — это я!». Затем жизненная сила собранных молний ворвалась в него, проходя по тайным каналам, рассекая его душу, пылая и обжигая…

Он не знал — да и как он мог догадаться — что будет так больно. Вначале он ощутил простое покалывание кожи, но затем боль принялась нарастать, приходя к необратимому крещендо, все длящемуся и длящемуся, набирая силу не в арифметической, а в геометрической прогрессии, пока рост агонии не стал казаться вечным.

«Я жив! — кричал он в душе, чтобы заполнить бесконечную тьму силой своего желания. — Я живу, и вы не удержите меня! Я адский огонь, растворяющий время и пространство!» Но он не мог ни остановить, ни сдержать наполнявшую его боль… или свет.

Для Джейкоба Харкендера ситуация сложилась иначе.

Харкендер точно знал, что происходит, и не нуждался ни в соблазне, ни в обмане. Он уже проходил через огонь, он уже отдал все, что мог отдать, и не сожалел о возможности сделать это снова.

Но он все равно вернулся из сна в Эдем. Он вернулся к ненадежной, неудобной плоти.

Он почувствовал, что Зиофелон доверяет ему в достаточной мере, чтобы дать ему управлять своей реинкарнацией. Он осознал, что может перенестись в любой момент своей своеобразной жизни. Он мог вернуться под сводчатую, пеструю крышу его странного дома в Виттентоне, где встречался с проститутками Мерси Муррелл, чтобы отправиться в дерзкие путешествия экстатического мира. Он мог вернуться в детство, во времена, когда жестокие обстоятельства принудили его искать магического освобождения от жалких оскорблений, побоев и насилия. Он мог вернуться в Египет, чтобы заново пережить фантастический эксперимент, когда он похитил душу у спящего ангела, чтобы поместить её в лоно Дженни Гилл.