Брачный сезон или Эксперименты с женой - Николаев Константин Николаевич (бесплатные серии книг .txt) 📗
Виталька откинулся на диване и слабеющей рукой указал на портрет какой-то рыжухи с брильянтами, висящий на стене.
Но оказалось, что мой собутыльник откинулся не только за тем, чтобы перевести мой блуждающий взгляд на изображение жены. Рыбкинская рука описала плавную дугу и упала на спинку дивана, где покоился мобильник.
– Так! – пропыхтел стареющий Элвис Пресли. – Сейчас мы ее…
И Виталька начал пищать телефонными кнопками, то и дело сверяясь со своей потрепанной книженцией.
– У аппарата, – проревел он вместо приветствия. Видимо, связь была установлена. – Позови-ка мне, милая, Ларису Михалну. – И потом, спустя какое-то время: – Лара, привет. Как дела?.. Сейчас я тебя огорчу… Завтра в семь – деловое совещание… У меня дома… Ты как, сможешь? – спросил он меня шепотом.
– Утра? – не понял я.
– Дубина, вечера!
– Могу…
– Ну пока, целую. – Виталька бухнул трубку на диван и проворчал: – Чего не сделаешь ради боевого товарища. Но только, чтобы завтра в семь. Как штык!
Глава 6
Работа над ошибками
На родительское собрание я все-таки опоздал. Но не намного.
Я вошел в класс, и на меня воззрились десятки родительских глаз. Почти таких же неумных, как и у моих учеников, то есть их детей. Собрание было плановое. Стало быть, я, как классный руководитель, должен был доложить родителям об успехах и неуспехах их отпрысков.
Придя в иное время на столь ответственное мероприятие подшофе, я бы, наверное, изрядно поволновался. И постарался бы не выдать своего состояния.
Но сегодня от меня, как от моего друга Элвиса Пресли, попахивало дорогим коньяком. Правда, дорогим одеколоном не попахивало. Но не беда.
Под пристальным вниманием пращурских глаз я открыл журнал и хотел было уже начать разглагольствовать – по списку – о положительных качествах и недостатках моих учащихся.
Но дружеские посиделки с Виталием Рыбкиным все-таки взяли свое. Предки моих подопечных напряглись. Особенно те, чьи фамилии начинались на «А». Я сглотнул набежавшую коньячную слюну и несколько официальным тоном заявил:
– Вопреки сложившейся традиции начинать разговор строго по алфавиту, я предлагаю всем собравшимся легкое нововведение. А именно: поговорить по существу вопроса, отметив при этом два, так сказать, полюса нашего учебного процесса. Рассмотрим самого лучшего и, соответственно, самого худшего учащегося из вверенного мне учебного коллектива…
Уф! Вот загнул так загнул. И откуда только такие обороты в голову пришли? Это все Виталька. Вернее, его «Мартель».
Однако родители были явно ошарашены моим коротким вступлением. Несколько мамаш в первых рядах (среди которых, я отмечал это на каждом собрании, одна была очень даже ничего) испуганно вытаращились на меня, приоткрыв рты. Как рыбы на Луне.
Но я бойко продолжал свой спич:
– Итак, вопреки всеобщим ожиданиям, сегодня, если мне будет позволено… – ну прямо-таки профессор из Сорбонны, ни больше ни меньше, – сегодня я начну не с первой буквы нашего, всеми горячо любимого алфавита – то есть буквы «аз», – а с двадцать пятой буквы вышеозначенной азбуки. То бишь с «ша»…
Родители, чьи фамилии начинались на «Ш», послушно заерзали за партами.
– А начнем мы с этой замечательной буквы именно потому, что именно с нее начинается всем известная в определенных, но достаточно пока узких, кругах фамилия нашей отличницы Шурочки Шаес, которая…
Я заметил, как на «камчатке» разгорается красноватый огонек. Это было интеллигентное лицо поволжско-немецкого папаши нашей отличницы.
Но закончить этот великолепный сложносочиненный период мне не удалось. Подобно порыву степного ветра, в класс ворвалась наша историчка Римма Игнатьевна, по совместительству – завуч.
– Арсений Кириллович! – завопила она. – Ну, слава богу, слава богу! Вы все-таки явились. А я уж хотела сама провести…
– У меня были достаточно веские причины, – заявил я и хотел было выдать еще одну замысловатую тираду, но в последнюю секунду передумал и закончил: – Для опоздания.
– Ну, надеюсь, ваши причины были настолько же вески, как причины Столетней войны, – взобралась историчка на своего любимого троянского конька.
– Предпосылки, правда, были незначительны, – подыграл ей я. – Но вот следствие вы можете наблюдать собственными глазами.
– Не буду мешать, не буду мешать! – В глазах ее блеснула сумасшедшинка, и Римма Игнатьевна на своих слоновьих цыпочках попыталась тихо выбраться из класса. Это у нее почти получилось, вот только дверь захлопнулась с таким грохотом, что раскрасневшийся герр Шаес невольно вздрогнул.
– Итак, на чем мы остановились? – Нет, ритм мой был безнадежно сбит.
– На букве «ше», – подленько прошипел кто-то из первых рядов. По-моему, это была та самая хорошенькая мамаша.
И тут случилась роковая ошибка. Я напрочь забыл, с кого я хотел начать. С хулиганов или с отличников?
– На «ша»! – громко поправил я. – То бишь на Александре Шаес. На «ша», – повторил я ледяным голосом и тут же сорвался на гитлеровский крик: – Я выгоню этого мерзавца из школы! Я переведу его в самое гнусное ПТУ района! К таким же подонкам и негодяям с грязью под ногтями и постоянным перегаром!
Лицо родителя отличницы Сашеньки Шаес разгоралось все ярче. Но пока он, кажется, не понимал, что все вышесказанное относится именно к его дочери. А я, все более накаляясь, продолжал:
– Где это отребье?! Где оно?! Я хочу заглянуть в его подлые глаза! – Я имел в виду кого-нибудь из родителей пригрезившегося мне хулигана. Но г-н Шаес не подавал признаков своего присутствия. – Кто осмелился породить Шуру Шаес? Я хочу видеть этого человека!
Только тут с заднего ряда поднялся щупленький интеллигентный папа.
– Я… – робко сказал он. – Но, Арсений Кириллович, у меня же дочь. И к тому же отличница… Я вообще не понимаю, о чем тут…
Но я неумолимо прервал отца:
– Не имеет значения! – и, выйдя из-за кафедры, двинулся по проходу.
Подойдя вплотную к отцу отличницы, я доверительно возложил руку на его плечо. Он вздрогнул.
– Послушай, – тихо сказал я, – тебя как зовут?
– Михаил…
– А меня можешь звать Арсений… Так вот, Миша, ты что, не можешь всыпать ей как следует?
– Но вообще-то я не бью свою дочь, – испуганно возразил герр Шаес, – да и было бы за что… Я не понимаю…
Однако я снова не дал ему договорить.
– Ну так и врежь ей, чтоб чертям стало тошно! – опять заорал я. – Сними с крюка матросский ремень и вмажь! Чтоб якоря пониже спины пошли!
При чем тут матросский ремень и какое он имеет отношение к интеллигентному герру Шаесу, я до сих пор не могу объяснить. Тем не менее, вполне довольный «прочисткой», я отошел от папы отличницы и опять взгромоздился на кафедру. Казалось, остальные родители также остались довольны спектаклем. Некоторые мамаши взирали на меня с восхищением.
Я перевел дух и наконец осознал свою ошибку. Однако исправлять ее было бы совсем уж глупо.
– А теперь мы обратимся к кандидатурам еще более мерзких типов. – По залу (вернее, по классу) прокатилась волна. – И среди этих кандидатур я хочу отметить Владимира Еписеева, двоечника и бандита…
Распахнулась дверь, и в класс вновь влетела Римма Игнатьевна.
– Арсений Кириллович! – Она подкатилась ко мне мохеровым шариком и заглянула в мои нетрезвые зрачки. – Вы так кричали. Что-то случилось?
– Ничего, ничего, Римма Игнатьевна, – развел я руками и широким жестом охватил пригнувшиеся головы родителей. – Вы же понимаете, идет собрание…
Историчка проследила за кривой дугой, которую описала моя рука, и осталась довольна этим зрелищем. Виноватые лица родителей, частенько донимавших учебную часть непомерно высокими требованиями к качеству образования, привели ее в восторг.
– Арсений Кириллович, – прошептала она с трепетом, – вы Макаренко! Только для взрослых!
Дверь тихонько пискнула и плавно легла в коробку. Я мог продолжать. Но то ли трепетный голос нашего завуча, то ли не свойственные классной двери нежные трели опять изменили ход моей мысли.
