Химмельстранд - Линдквист Йон Айвиде (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Мальчик тяжело и прерывисто дышал, в груди его клокотало. Наверное, в легкие попала жидкость, но как ее откачать, никто не знал.
Глаза закрыты, пальцы непроизвольно подрагивают. Иногда при дыхании изо рта начинает течь сукровица. Все понимают — жизнь его на волоске. Мыльный пузырь, готовый лопнуть. Любое неосторожное движение — и переливающееся всеми цветами радуги чудо превращается в ничто. Карина села на пол рядом с сыном и прижала его руку к своему лбу, словно пытаясь поделиться с ним жизненной силой. Она перестала кричать. Стефан присел на корточки и осторожно гладит волосы Эмиля.
Петер, Леннарт и Улоф беспомощно смотрят на мальчика. Время от времени кто-то из них поднимает голову, хочет что-то сказать. Но продолжают молчать. А что говорить? Им нужен совет, как помочь мальчику, как облегчить его состояние — но этого никто из них не знает и не умеет. Единственное, что они могут сделать, — ждать и надеяться.
Эмиль кашлянул — один-единственный раз. Опять с кровью. Карина всхлипнула и прижала его руку ко лбу еще сильнее. Неужели?..
Нет. Пока нет. Эмиль дышит. Поверхностно, но ровно.
Стефан нагнулся над мальчиком и попытался расстегнуть пуговицы на рубашке. Удалось не сразу — сильно дрожали руки. Слава богу — кожа цела, обломки ребер не торчат.
Но все увидели одновременно. Маленький красный крестик, отпечатавшийся на коже в области сердца. Как тавро.
Стефан двумя пальцами пошарил в кармане сорочки и выудил оттуда две тоненькие, окрашенные неоновой краской пластмассовые палочки, которые тяжесть прицепа вдавила в грудь мальчика.
— Лазерные мечи... — прошептал Стефан. — Лазерные мечи.
***
Лазерные мечи.
Петер понял, что больше не выдержит. Он сам был частью той тяжести, которая раздавила мальчонку. Он слышал звук ломающихся ребер, почувствовал слабые толчки — через обшивку кемпера, через матрас, на котором спал, как боров, и упустил Молли из вида.
В его теле — дыра, черная пустота, где не может существовать ничто живое. Он помогал нести Эмиля, стоял рядом со всеми, с замиранием сердца следил, как мальчик борется за свою жизнь, но его-то собственная жизнь в эти минуты уже закончилась.
Его роль и предназначение — приносить радость. Помогать людям вновь обрести желание жить, восстановить радость движения. Источник вдохновения и пример для подражания.
Никогда больше. Никогда он не сможет найти в себе силы, чтобы вернуться к этой работе, а без нее он — ничто. Пустое место.
Конец.
Не говоря ни слова — а что тут скажешь? — он попятился к двери, вышел — и обомлел, хотя, казалось, уже ничто не могло вывести его из состояния тупого отчаяния.
Молли.
В нормальных обстоятельствах он должен был бы постараться обдумать, что с ней произошло, про этот туннель — то ли был он, то ли не было, и самое главное — как это может отразиться на ее жизни.
Но обстоятельства более чем ненормальны. И самое главное — он перестал думать о Молли как о своей дочери. И то, что он увидел, заставило его окончательно забыть про отцовские чувства.
Молли разделась догола и легла ничком на траву, гам, где только что лежал Эмиль, там, где трава напиталась его кровью.
Мама оставила меня в туннеле. Я стала такой же, как они.
Если бы не вьющиеся светлые волосы, он бы не узнал дочь. Ее персиковая кожа на глазах выцвела и стала совершенно белой. Тельце ритмично вздрагивало, словно ему передавался пульс земли. А когда она подняла голову, волна волос осталась на траве, точно это был парик. И существо, поднявшееся и вставшее на четвереньки, — не Молли. Это его отец.
Петер не испугался. Страх — боязнь что-то потерять, а ему терять нечего. Все, что можно потерять, он уже потерял. Пошел к машине, поднатужился и снял поводок кемпера с фаркопа.
— Иди сюда, сынок, — услышал он голос за спиной. — Иди сюда, поболтаем кой о чем.
— Вали куда подальше. Я знаю, что ты — не ты, но все равно. Исчезни.
Он залез в машину. Потолок в машине цельнометаллический, без панорамного люка, и салон не поврежден. Нажал на кнопку стартера, и мотор сыто заурчал.
Он посмотрел на горизонт.
Иду.
Путь должен быть завершен. Его место там, где царит совершенный, манящий мрак. Он перевел рычаг автомата в положение Drive и тронулся с места.
На этот раз он не вернется.
***
— Фью-фьить, фью-фьить, фью...
Мухоловка. Эмиль знал голоса двадцати двух птиц, и короткая песенка мухоловки — одна из них.
Прежде чем наступила темнота, птичка села на забор вокруг кемпинга. А теперь он каким-то образом оказался под этим забором, и птаха чирикала прямо над ним.
— Привет, — сказал Эмиль.
Птичка кивнула в ответ, посмотрела на него своими пуговичными глазками и улетела.
Эмиль сел и протер глаза. Забор! Там никакого забора не было. Он и в самом деле в кемпинге, там, где они и жили до того, как все вокруг сделалось таким странным. В нескольких метрах от него — площадка для гриля, там они с папой жарили сосиски, чуть подальше киоск и батут, где всегда полно детей, но сейчас почему-то никого нет.
А почему бы не попрыгать?
Он встал и пошел к батуту, но уже через пару шагов почувствовал жгучую боль в груди, как будто его ужалила оса. Он сорвал рубашку, чтобы осу выпустить, и посмотрел на грудь.
Нет, это не оса. Над сердцем, как раз там, куда, как он думал, его укусила оса, — маленький крестик, и он жжется так, будто и вправду нарисован осиным жалом.
Или лазером.
Это же лазерные мечи Дарта Мола и его двойника! А Дарта Мола он держал в руке перед тем как... перед тем как что? Он не помнил. Он играл с Дартом Молом и Дартом Мяу и очутился здесь. А где воины? Он пощупал нагрудный карман — лазерные мечи тоже исчезли. Эмиль чуть не заплакал.
Папа очень рассердится. Нет, еще хуже: папа очень огорчится.
Он походил вокруг, но не нашел ни фигурок, ни мечей. А метка на груди жжет все сильней. Постепенно слезы высохли, и он начал играть в «горячо-холодно». Шаг в сторону — тепло, горячее, холоднее, еще холоднее.
И вдруг боль почти прошла. Он заметил, что стоит на тропинке. Узкая тропинка, она идет через весь лагерь и у площадки для гриля пересекается с другой. Грудь опять начало жечь, и он пошел вперед.
Жжение заметно стихло.
Он прошел прямо через черную от золы площадку и двинулся дальше, стараясь ставить ноги одну перед другой, как канатоходец. Малейшее движение в сторону — начинается боль. Это похоже на игру.
Уокделяйн.
Но это не любоваться на птиц, это что-то другое. Тропинка ведет еще куда-то, а куда — неизвестно.
Было бы очень весело, если бы он так не устал. Как будто у него высокая температура и ноги как ватные. А где же мама с папой?
Он с трудом поднял глаза и огляделся. Так не должно быть. Если ребенок заболел, папа с мамой тут как тут. Он — ребенок, и он заболел, так почему же все взрослые отводят глаза, будто не хотят его видеть?
Он остановился отдохнуть, хотя грудь тут же начало жечь. Надо полежать.
Эмиль лег, пошарил рукой по траве и нащупал мамину руку.
***
Карина вздрогнула — Эмиль пожал ей руку. Она посмотрела на лицо: глаза не просто закрыты, а зажмурены, словно старается на чем-то сосредоточиться.
Внезапно лицо его просветлело, и он открыл глаза.
— Эмиль? — Карина с трудом подавила рыдание. — Как ты, мой маленький?
Эмиль пробормотал что-то неразборчиво.
Она нагнулась поближе.
— Что ты сказал, моя радость?
— Уокделяйн, — прошептал Эмиль. — Ай уокделяйн.
Стефан сложил руки, как для молитвы, и прижал к груди.
— Что ты сказал? — Карина нагнулась так, что ухо ее едва не касалось губ мальчика. — Что я должна сделать?
— Мама... Пора идти...
