Мареновая роза - Кинг Стивен (прочитать книгу .txt) 📗
6
Пока Билл Штайнер вел мотоцикл по дороге, ведущей в Шорленд, Норман Дэниэлс загонял свой украденный автомобиль на огромную площадку автостоянки на Пресс-стрит. Стоянка располагалась в пяти кварталах от Эттингера, и здесь оставляли машины люди, приехавшие развлечься; их привлекали парк, аквариум, старый городской трамвай, магазины и рестораны Эттингера. Разумеется, можно было подыскать стоянку и поближе, однако Норману не хотелось останавливаться ближе. Не исключено, что ему может понадобиться быстро скрыться, а возле самого Эттингера легче легкого угодить в автомобильную пробку.
В четверть десятого утра в субботу ближняя часть стоянки на Пресс-стрит была почти пустой, не самый лучший вариант для человека, у которого нет желания привлекать чье-то внимание, и все же на площадке стояло достаточно автомобилей, чьи хозяева отбыли паромом на северный берег озера или оставили их с вечера, а сами отправились на рыбалку. Норман загнал «форд-темпо» на свободное место между «уиннебаго» с номерами штата Юта и громадным «роудкингом РВ» из Массачусетса, «форд» оказался почти невидимым между двумя гигантами, что полностью устраивало Нормана.
Он выбрался из машины, взял с заднего сиденья новую кожаную куртку и надел ее. Затем извлек из кармана куртки темные очки — не те, которые были на нем раньше, — и тоже надел. Обойдя машину, огляделся, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь, и открыл багажник. Убедившись, что никто за ним не смотрит, достал инвалидную коляску.
На коляске почти не было свободного места от наклеек, которые он купил в сувенирном киоске Женского культурного центра. Может, наверху, в конференц-зале и аудиториях появляются умные люди, читающие лекции и проводящие симпозиумы, однако в сувенирном киоске на первом этаже продавалось именно то бессмысленное дерьмо, которое ему и требовалось. Он не обратил внимания на брелоки с женскими символами или плакаты с распятой на кресте женщиной («ИИСУСИНА УМЕРЛА ЗА ТВОИ ГРЕХИ») на Голгофе, но вот наклейки оказались в самый раз. «ЖЕНЩИНЕ НУЖЕН МУЖЧИНА, КАК РЫБЕ ВЕЛОСИПЕД» — гласила одна. Другая, явно сочиненная человеком, никогда не видевшим красотки с опаленными ресницами, бровями и волосами, утверждала, что «ЖЕНЩИНЫ НЕ СМЕШНЫ». В киоске продавались наклейки с надписями «СЕКС ПОЛИТИЧЕН: ГОЛОСУЙТЕ ЗА ПРОФЕССИОНАЛОВ» и «У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е, УЗНАЙ, ЧТО ОНО ДЛЯ МЕНЯ ЗНАЧИТ». Норман усмехнулся: ни одна безмозглая дура не подозревает, что автор песни, откуда взята эта строка, — мужчина. Впрочем, он купил все наклейки. Больше всего ему понравилась та, которую он прилепил на спинку инвалидной коляски рядом с кармашком для маленького магнитофона с наушниками. «Я МУЖЧИНА, КОТОРЫЙ УВАЖАЕТ ЖЕНЩИН» — провозглашала она.
«И это верно, — подумал он, снова оглядывая стоянку и убеждаясь в том, что никто не интересуется калекой, садящимся в свое кресло. — По крайней мере, пока они ведут себя, как следует, я их уважаю».
Норман не увидел никого, кто смотрел бы на него; собственно, на стоянке не было ни души. Он подъехал в инвалидном кресле к наружному зеркалу «форда» и полюбовался собственным отражением.
«Ну? — спросил он себя. — Что ты думаешь? Сработает?»
Норман полагал, что сработает. Поскольку изменение внешности исключалось, он предпринял попытку сотворить новую личность, как хороший актер создает на сцене свой персонаж. Он даже придумал имя для этого нового парня: Гамп Питерсон. Гамп — армейский ветеран, который после возвращения домой связался с бандой мотоциклистов-правонарушителей и состоял в ней лет десять. Затем попал в аварию. Слишком много пива, мокрая дорога, перила моста. Нижняя часть его тела парализована, но его выходила, вернув к жизни, женщина по имени…
— Мэрилин, — произнес Норман, думая о Мэрилин Чеймберс — своей любимой порно-звезде. Второй его любимицей была Эймбер Линн, но Мэрилин Линн звучит слишком искусственно. Следующей ему пришла на ум фамилия Макку, но и она не годилась; Мэрилин Макку — так звали сучку, которая в семидесятые годы, когда жизнь была не такой чокнутой, как сегодня, пела в «Фифс Дайменшн».
Перед пустырем на другой стороне улицы он увидел щит с надписью — «НОВЫЙ ПРЕВОСХОДНЫЙ ДОМ ПО ПРОЕКТУ „ДЕЛАНИ“ БУДЕТ ВОЗВЕДЕН НА ЭТОМ МЕСТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ!» — и остановил свой выбор на Мэрилин Делани. Сойдет, Скорее всего, никто из женщин «Дочерей и сестер» и не попросит его рассказать автобиографию, но, перефразируя изречение на майке продавца в «Базовом лагере», лучше иметь историю и не воспользоваться ею, чем не иметь, когда она понадобится.
А в Гампа Питерсона они, конечно, поверят. Наверняка им приходилось встречаться с подобными ему, с людьми, в чьей жизни случались события, переворачивающие весь ее ход, и кто пытается нынешними хорошими поступками искупить прошлые грехи. И все Гампы мира, естественно, делают это одинаково: выходят прямо к стенке для расстрела. Гамп Питерсон старается превратиться в почтенную женщину, вот и все. Норман и сам не раз становился свидетелем того, как подобные придурки вдруг начинали бороться с наркоманией, вступали в какие-то секты или, по меньшей мере, становились вегетарианцами. Внутренняя их сущность не претерпевала никаких изменений, и они оставались все теми же мешками с дерьмом, что и раньше, исполняя ту же самую старую нудную мелодию, но в другой тональности. Однако главное не это. Главное — они постоянно путаются под ногами, держась на подступах к сцене, куда им хотелось бы взобраться. Что-то вроде неотъемлемой и органичной части пейзажа, как перекати-поле в пустыне или сосульки в Аляске. Итак: он исходит из того, что Гампа примут как Гампа, несмотря на то, что эти шлюхи будут вглядываться в лица всех мужчин, выискивая среди них инспектора Дэниэлса. Даже самые въедливые из них вряд ли задержат на нем взгляд, приняв за калеку, озабоченного тем, как бы с помощью избитого приема («Ах, какой я бедный, ах, какой я разнесчастный») снять женщину на субботнюю ночь. При определенной доле везения Гамп Питерсон будет не более заметен и узнаваем, чем человек на подмостках, одетый в костюм Дяди Сэма во время парада четвертого июля.
Дальнейшая часть плана сводилась к следующему: он разыщет самую многочисленную группу женщин и станет следить за ней, исполняя роль Гампа, — наблюдать за их играми, слушать их разговоры. Если кому-то вздумается угостить его гамбургером или ломтиком пирога — а какой-нибудь из добросердечных шлюх обязательно захочется это сделать (их инстинктивная, дарованная Богом страсть подкармливать таких калек, как он, просто неистребима), — он примет угощение со словами благодарности и съест все до последней крошки. Он будет отвечать на их расспросы, а если случится выиграть плюшевую игрушку за удачное метание колец или в каком-нибудь другом дурацком конкурсе, подарит приз первому же попавшемуся малышу… но не погладит щенка по голове; даже за такие невинные поступки сегодня можно заработать обвинение в растлении малолетних.
Но прежде всего он будет наблюдать. Искать среди собравшихся свою бродячую Роуз. С этим, слава Богу, проблем не возникнет, как только они воспримут его в качестве части окружающего пейзажа; в искусстве наблюдения ему нет равных. Заметив ее, он может покончить с делом прямо здесь, в Эттингере, если захочет: дождется, пока ей понадобится отлучиться в сортир, догонит и свернет шею, как цыпленку. Все завершится за считанные секунды, но вот в этом-то и загвоздка. Он не хотел, чтобы все завершалось в считанные секунды. Ему хотелось всласть насладиться процессом. Провести с Роуз милую неторопливую беседу. Обсудить все ее поступки с тех пор, как она покинула дом с его банковской карточкой в кармане. Получить, так сказать, полный отчет, от «а» до «я». Он, например, спросит, что она ощущала, нажимая кнопки банковского автомата, что почувствовала, когда наклонилась, чтобы забрать деньги, — деньги, ради которых он вкалывал, которые он зарабатывал бессонными ночами, преследуя подонков, готовых сделать что угодно и с кем угодно, если бы такие, как инспектор Даниелс, не останавливали их. Он спросит свою женушку, как, черт возьми, пришла ей в голову мысль, что от него можно скрыться? Как только ей пришло в голову, что она способна спрятаться от него?
