Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
– Нет, я не могла потерять их обоих. Потерю одного я еще могла бы пережить, но не обоих – если в моих силах было их спасти.
– И эти метки дали вам силу победить ваших врагов.
– Да.
– Раз тебе страшно от мысли, что ты разделяешь с ними свою жизнь, то почему для тебя так много значит их смерть?
Я открыла рот, закрыла, потом заговорила снова:
– Наверное, я их любила.
– Любила. Прошедшее время. «Любила», не «люблю»?
Вдруг на меня навалилась усталость.
– Я уже и не знаю. Просто не знаю.
– Если кого-то любишь, это ограничивает твою свободу. Если любишь, жертвуешь приличной долей уединения. Если любишь, ты уже не просто сама по себе, а половина пары. Думать или поступать по-другому – значит рисковать утратить любовь.
– Но речь шла не об общей ванной или споре о том, кто с какой стороны кровати будет спать. Они хотели разделить со мной мой разум, мою душу.
– Насчет души – ты серьезно в это веришь?
Я откинулась на подушку, закрыла глаза.
– Не знаю. Думаю, что нет, но… – Я открыла глаза снова. – Спасибо, что спасла мне жизнь. Если я когда-нибудь смогу отплатить тебе тем же, я это сделаю. Но объяснять тебе нюансы своей личной жизни я не обязана.
– Ты абсолютно права. – Она расправила плечи, будто отодвигаясь, и вдруг показалась не такой назойливой, а просто собранной, деловой. – Вернемся к аналогии между дырами и электрическими розетками. То, что ты сделала, – это замазывание, покрытие дыр штукатуркой. Когда тот хозяин, Мастер, на тебя напал, его сила сорвала эту штукатурку и открыла дыры. Закрыть их своей собственной аурой ты не можешь. Я себе даже не представляю, каких усилий будет стоить наложить на них заплату. Тед говорил, что ты училась у колдуньи.
Я покачала головой:
– Она скорее экстрасенс, чем колдунья. Это не религия, а природные способности.
Леонора кивнула.
– Она одобрила тот способ, которым ты закрывала дыры?
– Я ей сказала, что хочу научиться закрываться от них, и она мне помогла.
– Она тебе сказала, что это лишь временные заплаты?
Я мрачно покачала головой.
– У тебя вспыхивает враждебность каждый раз, когда мы подходим к факту: ты, по сути, дала этим мужчинам ключи к своей душе. Закрыться от них постоянно ты не можешь, а попытки это сделать ослабляют тебя, и их, наверное, тоже.
– Значит, с этим нам и придется жить, – сказала я.
– Ты только что могла убедиться, что это не очень благоприятствует жизни.
Вот тут я прислушалась.
– Ты хочешь сказать, что этот Мастер смог меня почти убить из-за слабости моей ауры?
– Он бы тебя сильно помял даже и без этих дыр, но я считаю, что они лишили тебя возможности сопротивляться, особенно когда были вот так свежеоткрыты. Их можно представить себе как раны, недавно открывшиеся для любой противоестественной инфекции.
Я подумала над ее словами и поверила.
– Что можно сделать?
– Эти дыры создавались так, чтобы закрыть их могло только одно: аура мужчин, которых ты тогда любила. Сейчас у вас ауры у всех как паззл с недостающими кусочками. И только втроем вы теперь можете составить целое.
– Я не могу с этим смириться.
Она пожала плечами:
– Мирись или не мирись, но это правда.
– Я еще не готова бросить борьбу. Но все равно спасибо.
Она встала, недовольно нахмурившись.
– Поступай как знаешь, но помни, что, если встретишься с другими противоестественными силами, тебе от них не защититься.
– Я уже так около года живу. Как-нибудь справлюсь.
– Ты самоуверенная до глупости или просто решительно настроена об этом больше не говорить?
Она смотрела на меня, будто ожидая ответа. Я сказала то, что только и вертелось у меня в голове:
– Я больше не хочу об этом говорить.
Она кивнула.
– Тогда я пойду позову твоего друга, и наверняка еще с тобой захочет поговорить доктор.
В палате было очень тихо, только больничные шорохи, которые я так люблю. Я посмотрела на импровизированный алтарь и подумала, что пришлось сделать этой женщине, чтобы меня спасти. Впрочем, это если верить ей на слово… тут же я устыдилась этой мысли. Почему я так к ней недоверчива? Потому что она ведьма? Как Маркс возненавидел меня за то, что я некромант? Или мне не понравилась правда, которую она мне выложила? Что я теперь не могу защитить себя от магических тварей, пока дыры в моей «ауре» не будет заполнены? Я полгода старалась их закрыть. Полгода работы, и они снова зияют. Блин.
Но если они открыты, почему я не ощущаю Жан-Клода и Ричарда? Если метки действительно снова обнажены, почему нет прилива близости? Надо позвонить Марианне, моей учительнице. Ей я верила, что она скажет правду. Она предупредила меня, что закрытие меток протянется недолго. Но она помогла мне это сделать, потому что мне нужно было какое-то время, чтобы приспособиться, смириться с реальностью. И я не знала, найдутся ли еще во мне силы для новых полугодовых медитативных молитв, парапсихических визуализаций и целомудрия. Нужно было все это и еще сила, энергия. И ее, и моя.
Конечно, Марианна учила меня и кое-чему другому, например, умению себя проверять. Я могла провести рукой над собственной аурой и посмотреть, есть ли дыры. Проблема в том, что для этого требуется левая рука, а она была привязана к доске и в нее воткнута капельница.
Оставшись наедине с собой и больше не терзаясь неприятными вопросами, я стала ощупывать тело. Больно. Стоит пошевелить спиной, и она ноет. Кое-где тупая боль от ушибов, но есть и острая боль от кровавых ран. Я пыталась вспомнить, как умудрилась порезать спину. Наверное, когда труп вылетел из разбитого окна, вместе со мной.
На лице образовалась болевая полоска от челюсти до лба. Помню, как труп ударил меня наотмашь. Почти небрежно, но я чуть не потеряла сознание. Кажется, впервые мне попался ходячий мертвец, превосходящий по силе живого человека.
Приподняв свободный ворот больничной рубашки, я увидела прилепленные к груди круглые присоски. Рядом с кроватью стоял кардиомонитор и успокоительно гудел, уверенно сообщая, что сердце у меня работает. Я вдруг вспомнила момент, когда оно замерло, когда Мастер повелел ему остановиться. И вдруг меня стало знобить, и усердный кондиционер тут был ни при чем. Я подошла к краю гибели вчера ночью… или сегодня? Я же не знаю, какой сегодня день. Только солнце, бьющее в опущенные шторы, говорило, что действительно день, а не ночь.
Кожа покрылась красными пятнышками, как от сильных солнечных ожогов. Я тронула осторожно одно такое пятно – больно. Где, черт возьми, я могла обжечься?
Приподняв ворот повыше, чтобы заглянуть внутрь, я смогла видеть всю линию тела, по крайней мере до середины бедер, а дальше лежало одеяло. Под грудной клеткой – повязка. Я вспомнила открытую пасть мертвеца, который меня нежно приподнимает… Я оттолкнула это воспоминание. Потом. Намного позже, намного. На левом плече уже заросли следы от зубов.
Заросли? Сколько же времени я в отключке?
В комнату вошел мужчина. Вроде знакомый, но я его не знала. Высокий, светловолосый, очки в серебристой оправе.
– Я доктор Каннингэм, и я очень рад, что вы очнулись.
– Я тоже, – ответила я.
Он улыбнулся и стал меня осматривать. Заставил меня взглядом следить за светом фонарика, за своим пальцем и так долго смотрел мне в глаза, что я встревожилась.
– У меня было сотрясение?
– Нет, – ответил он. – А что? Голова болит?
– Слегка, но я это списываю на запах шалфея.
Он вроде бы смутился.
– Я прошу прощения, миз Блейк, но она сочла это очень важным, и хотя я, честно говоря, не знаю, ни отчего вы вообще стали умирать, ни почему перестали это делать, я ей разрешил делать то, что она считает нужным.
– Я думала, что у меня остановилось сердце.
Он воткнул трубки стетоскопа в уши и прижал стетоскоп к моей груди.
– Технически говоря, так и было. – Он замолчал, прислушиваясь к сердцу. Попросил меня дышать, потом что-то записал на листе, прикрепленном к спинке кровати. – Да, у вас остановилось сердце, но я не знаю почему. Ни одно из ваших ранений не было настолько серьезно, да и вообще вовсе не смертельно.
