Кэрри - Кинг Стивен (читать хорошую книгу .txt) 📗
Кэрри смутно понимала, что мама и папа Ральф состояли когда-то в баптистах, но оставили церковь, когда убедились, что баптисты служат Антихристу. С тех пор все богослужения проходили дома. Мама занималась этим по вторникам, пятницам и воскресеньям, которые она называла «святыми днями».
Мама выполняла роль священника, Кэрри — конгрегации. Служба длилась каждый раз два-три часа.
Когда мама открыла дверь и твердо вошла в дом, Кэрри встретила ее в маленькой прихожей, и их взгляды на мгновение пересеклись, словно у героев вестерна перед заключительной перестрелкой — одно из тех мгновений
(страх неужели в маминых глазах действительно страх),
которые позже кажутся значительно дольше.
Мама закрыла за собой дверь.
— Ты — женщина… — сказала она тихо.
Кэрри чувствовала, как дрожат у нее губы, как меняется лицо, но ничего не могла с собой сделать.
— Почему ты ничего мне не сказала? — расплакалась она. — Я так испугалась, мама… А девчонки смеялись надо мной и бросали в меня всякие…
Пока она говорила, мама приближалась, и вдруг ее рука — твердая, мозолистая, мускулистая — мелькнула в воздухе, словно гибкая лоза, и наотмашь хлестнула Кэрри по щеке. Зарыдав в голос, Кэрри упала на пол в дверях гостиной.
— …а Бог создал Еву из ребра Адама, — закончила мама, глядя на нее из-за стекол очков своими огромными, словно очищенные яйца вкрутую, глазами, и ударила ее ногой.
Кэрри закричала.
— Вставай, женщина, и будем молиться. Будем молиться Господу за наши слабые, грешные женские души!
— Мама…
Кэрри рыдала, давясь слезами. Давно дремавшая истерика прорвалась наконец наружу, ухмыляясь и бормоча что-то невнятное. Она даже не могла подняться на ноги и только ползла в гостиную, судорожно, хрипло всхлипывая и подметая пол свесившимися на лицо волосами, а мама время от времени поддавала ей ногой. Так они и добрались через гостиную к алтарю, установленному в бывшей спальне.
— А Ева была слаба и… Что дальше? Продолжай, женщина!
— Нет, мама, пожалуйста, не надо, помоги мне…
Еще один удар ногой. Кэрри закричала.
— А Ева была слаба и выпустила в мир черного ворона, — продолжала мама, — и этот ворон звался Грех, а первый Грех звался Сношение. За что Господь наложил на Еву проклятье, и это проклятье есть Проклятье Крови. Адам и Ева были изгнаны из райского сада на землю, и Ева узнала, что живот ее растет от ребенка.
Снова удар ногой под зад, и Кэрри пропахала носом по деревянному полу. Они были уже в комнате с алтарем. Здесь на столе, покрытом шелком с вышивкой, лежал крест. По обеим сторонам от него стояли белые свечи. За ними раскрашенные изображения Христа и его апостолов. А справа — самое ужасное место, темная пещера, где гасла любая надежда, любое противление Божьей — и маминой — воле. Дверь чулана словно в насмешку стояла открытой. Внутри, под жуткой синей лампой, которая никогда не выключалась, висела репродукция Дерро по впечатлениям знаменитой проповеди Джонатана Эдвардса «Грешники в руках разгневанного Бога».
— И было второе проклятье. Проклятье Деторождения, и Ева родила Каина в муках и крови.
Даже не дав Кэрри подняться, она волоком подтащила ее к алтарю, где они обе упали на колени, и мама крепко схватила дочь за руку.
— А за Каином Ева родила Авеля, поскольку не очистилась еще от Греха Сношения, и потому Господь наложил на нее третье проклятье. Проклятье Убийства. Каин поразил Авеля камнем. И все-таки ни Ева, ни дочери ее не очистились от греха, и на их грехах основал Хитрый Змей свое царство разврата и мерзости.
— Мамочка! — кричала Кэрри. — Мама, ну послушай, пожалуйста. Я не виновата!
— Преклони голову! — твердила мама. — И будем молиться.
— Ты должна была мне сказать!
Мама с силой опустила тяжелую руку на затылок Кэрри — за этим движением, чувствовались все одиннадцать лет, что она провела, таская тяжелые тюки с бельем и двигая тележки с мокрыми простынями. Голова Кэрри мотнулась вперед и ударилась об алтарь так, что задрожали свечи, а на лбу осталась красная отметина.
— Помолимся же, — сказала мама мягко, но непреклонно.
Плача и хлюпая носом, Кэрри склонила голову. Под носом словно маятник раскачивалась длинная сопля, и она
(боже если бы у меня был пятицентовик за каждый раз когда она заставляла меня здесь плакать)
стерла ее рукавом.
— Боже милостивый, — затрубила мама, откинув назад голову, — помоги этой грешной женщине рядом со мной узреть греховность ее возраста и ее жизни. Покажи ей, что, будь она безгрешна, на нее никогда не пало бы Проклятье Крови! Возможно, она совершила Грех Похотливых Мыслей. Возможно, она слушала по радио рок-н-ролл. Возможно, ее искушал Антихрист. Покажи ей, что это твоих мстительных, но добрых рук работа и…
— Нет! Пусти меня!
Кэрри попыталась встать, но мамина рука, крепкая и безжалостная, как стальные кандалы, вернула ее на колени.
— …и что это твое знамение, и что отныне она должна идти прямой дорогой, иначе не миновать ей мук в геенне огненной. Амен. — Она взглянула на дочь своими блестящими, огромными из-за очков глазами и добавила: — А теперь иди в чулан.
— Нет! — Кэрри почувствовала, как от страха у нее сперло дыхание.
— Иди в чулан. И молись. Моли Господа о прощении за твои грехи.
— Я не грешила, мама. Это ты согрешила. Ты не предупредила меня, и все надо мной смеялись.
Ей снова показалось, что в маминых глазах мелькнул страх, но он исчез так же быстро и беззвучно, как зарница. Мама принялась силой заталкивать Кэрри в чулан, залитый мертвенным голубым светом.
— Молись Господу, и грехи твои будут прощены.
— Мама, пусти меня сейчас же.
— Молись, женщина.
— Я опять вызову камни с неба!
Мама замерла.
Казалось, на мгновение она даже перестала дышать. А затем ее рука сдавила шею Кэрри и продолжала давить до тех пор, пока у нее перед глазами не поплыли красные огненные шары. Мысли смешались и затерялись где-то вдали.
Одни только огромные мамины глаза маячили перед лицом Кэрри.
— Дьявольское отродье! — прошептала мама. — И за что только мне такое проклятье?
В смятении Кэрри пыталась отыскать у себя в памяти что-нибудь достаточно сильное, обидное, чтобы выразить свою ненависть и муку, свой стыд и страх. Ей казалось, будто вся ее жизнь сошлась в одно это жалкое забитое мгновение протеста. Глаза безумно таращились на мать, заполненный слюной рот широко открылся…
— СТЕРВА! — выкрикнула она.
Мама зашипела, как ошпаренная кошка.
— Грех! Великий грех! — произнесла она и принялась колотить Кэрри по спине, по шее, по голове, заталкивая ее в чулан.
— Е…НАЯ СТЕРВА! — снова выкрикнула Кэрри.
(вот так ей вот так ведь конечно она делала «это» а как иначе у нее появилась я так ей)
Она влетела головой вперед в чулан, ударилась о стену и в полубеспамятстве упала на пол. Дверь за ней захлопнулась, повернулся ключ.
Кэрри осталась наедине с маминым разгневанным Богом.
На залитой голубым светом картине огромный бородатый Иегова швырял истошно кричащих людей сквозь облачную бездну в пучину огня. Под ним пробирались сквозь адское пламя мерзкие черные фигурки, а на пылающем троне восседал с трезубцем в руках сам Черный Человек. Тело у него было человеческое, но с заостренным хвостом и головой шакала.
На этот раз я не сломлюсь.
Но конечно же, она не выдержала. Прошло шесть часов, но в конце концов Кэрри расплакалась и стала звать маму, чтобы та открыла дверь и выпустила ее из чулана. В туалет хотелось ужасно. А Черный Человек ухмылялся своей шакальей пастью, и в его красных глазах светилось полное понимание всех тайн женской крови.
Через час после того, как Кэрри начала звать маму, та выпустила ее из чулана, и Кэрри опрометью бросилась в туалет. Но только теперь, спустя три часа, склонившись, словно в покаянии, над швейной машинкой, Кэрри вспомнила замеченный тогда в глазах матери испуг и, кажется, поняла, в чем дело.
