Ночной мир - Вилсон (Уилсон) Фрэнсис Пол (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Калабати тоже ждала. Без ветра воздух становился все теплее, но ее знобило от дурного предчувствия. Да, что-то было не так. Иногда с приходом ветров с Кона бриз менял направление, но воздух всегда находился в движении.
– Кришна, Вишну, - повторяла она шепотом, молясь древнеиндийским богам, знакомым ей еще с юных лет, – пожалуйста, прошу вас, не дайте разрушить все это. Только не сейчас, когда я наконец обрела покой.
Покой. Всю жизнь Калабати искала его – а жизнь она прожила достаточно длинную. На вид ей было около тридцати, а то и двадцать пять, хотя родилась она в 1848 году. Калабати решила забыть о своем возрасте, когда ей перевалит за сто пятьдесят, а она уже приближалась к этому рубежу.
Долгое время искала она душевное равновесие. Несколько лет назад ей показалось, что она обрела то, что ей нужно, с человеком по имени Джек, но он жестоко отверг и ее саму, и предложенный ею дар – долголетие. Она оставила его умирающим в луже крови. Скорее всего, его нет больше в живых. Эта мысль причиняла ей боль. Он так любил жизнь!
Но с тех пор я переменилась, стала другой. Теперь Калабати оказала бы Джеку помощь, во всяком случае, вызвала бы врача, хоть он и наговорил ей много жестоких слов. Это Мауи помог ей стать другой. Мауи и еще Моки. Место и человек. Благодаря им она обрела желанный покой.
Здесь, на Мауи, приникшем к лону Халеакалы, одного из крупнейших в мире действующих вулканов, все сущее казалось ей досягаемым. Если ей надоедало смотреть на долину, в ясный день, или облачный, или исхлестанный струями дождя и пронзенный молниями, она шла по восточной наветренной стороне береговой линии и в районе Ханы забиралась в джунгли. Дальше двигалась по южному склону, воображая, что бродит по африканской саванне, затем по Каанапали и Капалуа, излюбленным местам богатых туристов из Америки и Японии. После этого переходила в долину Мао и попадала под струи дождя во втором по влажности месте на Земле или возвращалась на Халеакалу и гуляла по краю кратера. Здесь, в этом пустынном месте, она могла бродить среди тысячефутовых нагромождений застывшей лавы, воображая, что изучает поверхность Марса.
Благо все сказочное было под рукой. Прямо под ланаи раскинулся серебристый сад. Она высадила ростки, которые собирала во время своих прогулок по склонам Халеакалы, и гордилась, может быть, больше, чем следовало, коллекцией кустарников с редкими шипами. Каждый приходилось растить лет двадцать, чтобы расцвел один удивительный цветок. Кала-бати умела ждать. У нее было достаточно времени.
Она вдруг вспомнила о чашке кофе в руках. Это был кофе с побережья Кона, лучший в мире. Она сделала глоток.
Нет, невозможно представить, чтобы ей надоело здесь, даже если бы Моки не было рядом. Просто Моки придал всему этому дополнительный смысл.
Она и сейчас слышала, как он работает в мастерской. Моки – ее канэ, ее мужчина. Он вырезал по дереву на плавниках, которые прибивало к берегу. Они вместе бродили по песчаным отмелям вдоль многочисленных ручьев и водопадов Халеакалы в поисках веток и веточек или стволов погибших деревьев, выбеленных, ставших от времени прочными. Они приносили домой эти заскорузлые, прошедшие естественную обработку куски дерева и расставляли их в мастерской Моки. Какое-то время он здесь жил, познавая их. Постепенно он раскрывал в них какие-то образы – морщины вокруг глаз пожилой женщины, изгиб спины пантеры, лапы ящерицы. Рассмотрев хорошенько все, что было спрятано внутри, Моки пускал в ход свой маленький топорик и разные долота, чтобы извлечь, вытащить на свет Божий сокрытый в плавнике образ.
Сам Моки весьма скромно оценивал свои произведения. Не принимая восторженных похвал и отрицая свою роль в том, что вышло из-под резца, он говорил: «Все это уже было заложено в дереве с самого начала. Я просто убрал лишнее и освободил то, что скрывалось под этим избыточным материалом».
Но заслуживал он, конечно, самых высоких похвал. Вырезав, не чувствовал себя до конца удовлетворенным. Гавайская резьба по дереву, выполненная почти чистокровным гавайцем, с точки зрения Моки, не была исконно гавайской. Превратив плавник в скульптуру, он отправлялся с ней на большой остров и нес на себе к огнедышащему кратеру Килауеа, действующего вулкана на юго-восточном склоне Мауна-Лоа. Там он брал немного жидкой лавы, отливал ее в форме, дополняющей его творение, и, выждав, пока лава остынет до температуры, безопасной для дерева, водружал скульптуру на клейкий каменный постамент.
Впервые Калабати увидела его работы с замысловатыми узорами и завитушками и неповторимыми постаментами из лавы в художественной галерее в Гонолулу. Они настолько поразили ее воображение, что она попросила познакомить ее с автором. Она заказала ему работу и часто приходила к Моки смотреть, как он выполняет ее заказ. Этот мужчина показался ей таким же обворожительным, как и его работы. Его энергия, его неутолимая жажда жизни, его любовь к родным островам. Он был цельным, совершенным. В этом смысле он немного напоминал ей покойного брата Кусума.
Моки вожделел ее, но не нуждался в ней, и это делало его еще более привлекательным. У них сложились отношения равноправных любовников. Она и не собиралась присваивать себе право собственности на Моки, его страсть. Она понимала, что часть этой страсти он должен вкладывать в искусство, и поощряла это. Властвовать над ним, владеть им – значило разрушить дикий, самобытный и удивительный талант. Вместо того чтобы прибрать его к рукам, она научилась обходиться самым малым.
Моки не мыслил жизни без своего искусства. Он должен был оставаться Моки и гавайцем. Ему вообще хотелось бы жить и работать на Ниихау, запретном острове, древнейшем среди островов Гавайского архипелага, но чистокровные гавайцы с их примитивным образом жизни так и не удосужились его пригласить. Как и большинство гавайцев, Моки не был чистокровным, в его жилах текла еще португальская и филиппинская кровь.
Однако в душе он оставался чистокровным гавайцем, обустраивая по-гавайски свое жилище, разговаривая на старом гавайском языке и обучая ему Калабати. Они вместе уходили в те места на Халеакале, где он создавал свои произведения, мужественно перенося жар Килауеа, пока работал с постаментами.
