Дом малых теней - Нэвилл Адам (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗
Белки эти не входили в то скорбное число обшарпанных и потрепанных уродцев из ста-рьевщицких лавок, не были подобны ужасным чучелам, что коротают свой век во тьме чердаков и видят свет лишь во время генеральных уборок. Мэйсон сотворил не менее пятидесяти волшебных подарков для своей маленькой племянницы — и это только в одной комнате. В детстве Эдит, должно быть, спала в спальне, полной мертвых котят в платьицах из тафты, шифона и муслина. Неудивительно, что она сошла с ума.
Но что еще, идеально сохраненное великим мастером, скакало, сидело, таилось в засаде, гарцевало в бесчисленных комнатах этого громадного особняка? Последняя оригинальная диорама Мэйсона была продана за восемьдесят тысяч фунтов на аукционе Бонэм в две тысячи седьмом — ныне же любой предмет такого качества, которое ее окружало, обошелся бы раз в десять дороже. Мэйсон был лучшим чучельником, а с семидесятых годов, когда на чучела было мало покупателей, рынок изголодался по новым работам. Она хорошо знала, что менее пяти процентов викторианских чучел дожило до следующего столетия, остальные развалились или были уничтожены. Но не здесь. Не в Красном Доме.
Что она вообще здесь делает? Если гостиная была лишь скромной демонстрационной витриной для того изобилия, что хранилось здесь, следовало уведомить одну из крупных лондонских фирм. Это была бы работа для ребят из «Сотбис», а не для мелких сошек вроде Кэтрин Говард из фирмы «Леонард Осборн, оценщик и аукционист». Она старалась скрыть волнение — показать его было бы ошибкой. Американские музеи хорошо платили за птиц, тех самых, которых викторианцы тут же изводили на чучела, едва открыв места их обитания.
— А птиц у вас тут нет?
Голова Эдит затряслась, как у паралитика, в коротком приступе ярости.
— Птиц? Мой дядя не был плюмажистом! Ему было не до перьев! Вот это,— она повела тонкой белой рукой в воздухе,— это все пустячки. В основном он работал с крысами. Животными, схожими с нами. Прозрение пришло к нему во время Первой мировой войны, на фронте. Помню, однажды он сказал моей матери, его любимой сестре, что все мы — не более чем паразиты под звездами.
— Хм, ясно.— Кэтрин вновь осмотрелась.— Он так много сделал, я и понятия не имела.
— Мой дядя брался за заказы лишь тогда, когда этого требовал дом. Кое-какие работы вы могли видеть, занимаясь своим нечистым промыслом. Это все, что когда-либо выходило за пределы дома. Его, в отличие от остальных, не интересовали эти ваши слава, конкуренция, выставки. Когда спрос на его работы иссяк, он продал землю, чтобы Красный Дом выстоял. Мы были бережливы, но надо же было держаться на плаву.
— Он создал все это… из любви к искусству?
Эдит улыбнулась.
— Кажется, вы начинаете кое-что понимать. Он создавал нечто великое только тогда, когда интерес к его ремеслу пропал. Таксидермия, дорогуша, была в немилости большую часть его профессиональной жизни. Мой дядя не был ученым и природу не боготворил. Он был художником. Волшебником! А теперь… теперь в наш дом валом валят письма. Люди желают знать, не осталось ли еще животных? Бог ты мой, неужто они такие ценные?
Кэтрин сдержала улыбку.
— Для коллекционеров — очень даже может быть. Это я и пришла узнать.
Со щелчком открылась дверь, и, шаркая, вошла Мод с подносом, заставленным посудой поистине антикварного вида.
— Вы узнаете, быть может. Всему свое время. Я покамест решила, что вы мне достаточно симпатичны, чтобы показать вам кое-что еще. Вы с уважением относитесь к его работам. Вижу это по вашим красивым глазкам. Но сначала надо выпить чаю. Выпечка домашняя. Не разольете ли? Руки у меня уже не те.
— Конечно, не вопрос.— Кэтрин, внезапно счастливая оттого, что все-таки не сбежала отсюда, улыбнулась собаке и как бы между прочим ввернула:— Надо сказать, старик Горацио прекрасно воспитан. Даже носом не повел на кексы.
С лица Эдит тут же ушел хоть какой-то намек на теплоту, и оно застыло в недовольной гримасе:
— Если вы шутить изволите, то совершенно напрасно. Над творениями моего дяди смеяться недопустимо. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Я ясно выразилась?
Глава 8
— Ну же. Входите поскорее!
— Но…
— Внутрь.— Настойчивость Эдит явно граничила с гневом.
— А как же свет?
— Их надобно держать в темноте. Темнота не вредит им.
— Как же вы их видите тогда?
—А вы зайдите и все узнаете! Чего тут-то топтаться?
Застыв в дверях, Кэтрин стала всматриваться в непроницаемый мрак. Подножки инвалидной коляски Эдит Мэйсон попирали ее лодыжки сзади. Старуха, которую она сама сюда и прикатила, будто подталкивала ее, хотела насильно впихнуть внутрь.
— Верхний свет уже много лет как не работает. Придется раздернуть шторы. Или хотите, чтоб я сама это сделала, вот этими вот руками? — Эдит
67
захихикала.— Вы что, дорогуша, темноты боитесь?
Кэтрин сделала маленький шажок внутрь — будто вступала на залитый льдом каток — бочком, расставив руки. Воздух в хранилище был спертый, влажный, пропитанный запахом полироли и еще какой-то химии. Она шла дальше и дальше в темноту, а запах становился сильнее, резче, от него даже пощипывало в глазах.
— Держитесь левее. Левее! — вела ее Эдит. Деланно строгий тон не скрывал веселья (если не злорадства) по поводу неудобного положения Кэтрин.
Низкие каблуки ее сандалий стучали и скребли по половицам, звук гулко разносился по помещению — чувствовалось, что оно довольно большое. И тут совершенно точно не было ничего мягкого, что могло бы приглушить звук или защитить Кэтрин от падения.
Кэтрин взглянула на бесформенно-уродливый силуэт Эдит Мэйсон, проступающий в слабом багровом свете из коридора. Старуха сидела неподвижно, выпрямив спину и высоко задрав голову, торчащую над иссохшими плечами.
Ей внезапно подумалось, что все эти хождения во мраке тайной комнаты в зловещем доме — своего рода испытание, нечто среднее между детским пари «на слабо» и жутким розыгрышем. Кэтрин принимала правила этой неравной игры единственно ради контракта — и ненавидела себя за это. Собственные действия вдруг стали казаться преступно абсурдными. Она позволяла старухе помыкать ею, она стала
68
предметом манипуляций и издевательств ради каких-то эфемерных перспектив успешной карьеры. Разве отчасти не в попытке сбежать от такого обращения она уехала из Лондона? Она и час здесь не провела, а уже стоит испуганная в темноте, и Эдит Мэйсон ей всячески помыкает. Она состроила недовольную гримасу в сторону силуэта старухи, презирая себя за такую мелочность.
— Не дуйтесь, милая моя.
Кэтрин вздрогнула. Как она могла это увидеть?
— Вы хотели их посмотреть. Потому и приехали сюда. Свой хлеб нужно уметь зарабатывать.
Кэтрин вдруг захотелось расхохотаться — настолько абсурдной была ситуация. Как такое вообще возможно? Еще совсем недавно она сидела за рулем машины, проезжая через узнаваемый мир. Расскажи она о том, что здесь происходит — никто ей не поверит. Сюрреализм какой-то, безумие. Звучит заманчиво, но ничего заманчивого на деле в таких испытаниях не было. Равно как и в зловонии, переполнявшем здешний мрак.
Так, а это еще что?
— Это что, розыгрыш какой-то? — Кэтрин обернулась и посмотрела на черную пустоту напротив двери, через которую только что прокралась. До нее донесся какой-то звук — один-един-ственный раз она услышала его, где-то справа от себя, видимо, в дальней части комнаты. Шелест
69
ткани по дереву. На уровне пола. Или кто-то соскользнул со стула? Ребенок.
— Прошу прощения? — бросила Эдит от дверей, почти не пряча недовольство в голосе.
— Здесь кто-то есть. Вы меня разыгрываете? Мне это все смешным не кажется.
— Вы там одни.— Теперь в голосе Эдит слышалась жестокая игривость.— Больше там ничего живого нет, хотя может показаться, что есть.— Если старуха хотела успокоить ее, то это ей не удалось. А вдруг ей сейчас вздумается взять и захлопнуть дверь? Тогда я угожу в западню.
