Ночь Седьмой тьмы - Истерман Дэниел (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
В процессии возникла пауза. Люди рассаживались по местам. Рубен почувствовал, что на лбу у него выступил пот. Его мутило. Мутило от боли и от ожидания. Он не был убийцей, но независимо от того, выстрелит он или нет, он сегодня станет причиной чьей-то смерти. Ему хотелось встать и закричать, но это было бы лишь сигналом к смерти Давиты.
Вошел епископ Порт-о-Пренса. Голос объявил о прибытии президента. Собрание поднялось на ноги с шарканьем и приглушенными покашливаниями. Президент медленно прошел по центральному проходу, сопровождаемый по бокам гвардейцами в парадных мундирах. Он был в черном и повязал на рукав черную бархатную ленту. Рубен напряженно всматривался в него сквозь ажурную каменную решетку, стараясь хорошенько разглядеть человека, которого он должен был убить.
Позади Цицерона, в парадном мундире, говорившем о солидном повышении в звании, шел Макс Беллегард. Рядом с ним шла не его жена и не его мать, а его сестра Анжелина, одетая во все черное, в трауре, как в тот день, когда Рубен впервые увидел ее.
Колокол остановился как-то сразу, словно замороженный. Мягко, нежно эхо его последней ноты, дрожа, растаяло в редком воздухе. На улицах все движение было остановлено с восьми часов. Тишина упала на столицу, как хищная птица с небес, зловещая, тяжелокрылая.
Внутри собора тонко зазвенел крошечный колокольчик, чистый и резкий на фоне сдавленных всхлипываний. Не все пришли сюда просто посмотреть или выразить почтение. Священники в траурных облачениях начали заупокойную мессу, их лица, увенчанные клубами благовоний, были сама торжественность и печаль.
Она опустилась на скамью в первом ряду подле своего брата, среди генералов и дипломатов. Он видел, что она встревожена. Каждые несколько секунд ее голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую. Она искала его, знала, что он еще жив? Он увидел, как Макс наклонился к ней и что-то прошептал на ухо. Он почувствовал лед в жилах. Что же ему делать? Никто не готовил его для этого.
Месса шла своим чередом, знакомые каденции на незнакомом языке, таинства смерти, разворачивавшиеся перед всеми на смеси французского и латыни. Это была не первая заупокойная месса в жизни Рубена. Каждый год с тех пор, как он поступил в полицейский колледж, он по меньшей мере дважды приходил на похороны своих товарищей, убитых при исполнении обязанностей. Очень многие из них были ирландцами, итальянцами, поляками. Он знал заупокойную мессу едва не лучше каддиша. Он вдруг с удивлением почувствовал, что беззвучно плачет, плачет потому, что не прочитал каддиш над отцом и матерью. У него не было братьев, это был его долг. А если Давита умрет?
Он откинулся назад и ждал, не сводя глаз с церемонии внизу. Голоса поднимались и падали, фигуры священников двигались среди курящихся благовоний в такт неземным ритмам, как действующие лица в чьем-то чужом сне. Черные лица, чернью руки, черные голоса, заключенные в жесты чуждой веры. «Должны быть танцы, – подумал он, – должен быть рокот барабанов. Бог не должен быть таким далеким его сын – таким бесплотным, их явления людям – такими скупыми и такими обыденными».
Но в конце концов месса завершилась. Епископ свершил обряд отпущения грехов, священники разошлись. В соборе стало тихо. Люди ждали. У алтаря, физически не измененное, тело Валриса неподвижно лежало в отяжелевшем от цветов гробу – немое свидетельство жестокости мира снаружи.
Рубен увидел, как Цицерон встал и один направился к ступеням алтаря. Президент казался усталым, маленький, не любимый народом человек с печальными глазами. Он повернулся лицом к собравшимся и, как Рубену показалось, долго стоял молча. Кто-то кашлянул. Кто-то прочистил горло. Цицерон заговорил: простые слова на креольском, панегирик человеку, которого он не любил. Рубен не понимал ни слова. Это не имело никакого значения.
Рубен прицелился Цицерону в голову, миллиметр над переносицей. Он находился под углом к президенту, но это едва ли было существенно – с такого расстояния одного хорошего выстрела будет достаточно. Сделать это было легко. Он подумал о Дэнни, о своем отце, матери, о Деворе, о всех своих мертвых и почти мертвых. Он подумал о Давите. Подумал о черном колодце. Он тихо закрыл глаза и забормотал первые слова каддиша: «Да возвеличится великое имя Его и святится в мире, который создал Он по воле своей». Он открыл глаза и снова прицелился. Кто был для него этот Цицерон? Рубен положил винтовку. Это было невозможно. Он не убийца.
Секунду спустя прозвучал громкий выстрел.
73
Вслед за выстрелом наступила тишина, она так вибрировала от напряжения, словно мир вдруг разом остановил свое вращение. Затем собор взорвался сотнями голосов, приглушенных поначалу, но быстро набравших силу и ставших неразличимыми. Поднялась толчея. Рубен посмотрел вниз, в глубь собора. Цицерон лежал, раскинув руки на ступенях, как изломанная кукла. Он не шевелился. Никто не подходил к нему. Рубен не сомневался, что он мертв.
Президента сопровождал в церкви круг телохранителей. Повсюду люди в мягких костюмах и униформе размахивали пистолетами, прочесывая взглядом толпы, шаря глазами по всему собору в поисках места, откуда был произведен смертельный выстрел.
Выстрел прозвучал с галереи напротив. Рубен встал и посмотрел в ту сторону. Убийца был хорошо виден – темное лицо за отсветом полированного металла. Лубер. Он опустил свою винтовку, повернулся и посмотрел через открытое пространство на Рубена. Их взгляды встретились. Лубер поднял винтовку и прицелился в Рубена. Нажал на курок. Ничего не произошло. Патрон уткнулся.
Рубен не колебался. Он схватил свою винтовку и вскинул ее к плечу. Не целясь, не раздумывая, он выстрелил три раза подряд – визг металла среди камня. Одна пуля ударилась в каменный балкон напротив, две другие попали в цель. Лубера отбросило назад от края, его винтовка полетела вниз и клацнула о пол нефа.
К этому моменту большинство собравшихся уже выбрались из собора на улицу, только охрана президента и несколько высокопоставленных лиц остались стоять в трансепте, образовав тесную кучку. Некоторые из охранников пытались увести оставшихся министров и дипломатов с места, которое явно было в зоне огня. На каменных лестницах, которые вели с обеих сторон нефа, раздался топот ног. Рубен отбросил винтовку и выпрямился. Он положил руки на голову. Может быть, они не будут стрелять, если увидят, что он не вооружен.
Макс появился на верхней ступеньке один, без оружия. Он знал, чего ждать.
– Все в порядке, лейтенант, – сказал он. – Со мной вы будете в безопасности.
Рубен вышел из тени. Он чувствовал запах ладана. Звук выстрелов все еще не утих у него в голове.
– Что происходит? – спросил он. – Мне за вами всеми не угнаться. Вы прыгаете от одной смерти к другой, как дети, пробующие конфеты.
– Я теперь президент, – ответил Макс. – Я распоряжаюсь всем. Со мной вы в безопасности. Пойдемте вниз. Анжелина ждет вас.
– С ней все в порядке?
Макс странно посмотрел на него:
– Почему же ей не быть в порядке? Анжелина всегда была в порядке со мной!
Рубен спросил себя, что он хотел этим сказать.
Они спустились вниз. Макс – первый, с брошенной винтовкой Рубена под мышкой, Рубен следовал за ним, как агнец. Он начал понимать. Лестница вела к трансепту. Свет упал ему под ноги, густой, как сироп. Впереди него стоял гроб, похожий на непонятно откуда взявшуюся здесь карнавальную баржу, гротескный и лишний.
Толпа поредела. По ступеням с другой стороны нефа два офицера безопасности стаскивали вниз тело убийцы президента. Третий нес его винтовку. Он подал ее Максу, который обменял ее на ту, что взял у Рубена.
Анжелина стояла рядом с телом президента. Поправка, экс-президента. Президентом теперь был Макс.
Рядом с Анжелиной стоял высокий мужчина в темном костюме-тройке. Смит. Или Уоррен Форбс. Его имя едва ли имело какое-то значение. Волосы Смита были тщательно расчесаны, он надел на указательный палец правой руки тонкое серебряное кольцо.
