Неведомые дороги (сборник) - Кунц Дин Рей (книги регистрация онлайн txt) 📗
– Ладно, ладно.
– Плакал.
– Ладно, я чувствую себя полным дерьмом.
– Хорошо. Так и должно быть.
– И я признаю, не следовало мне быть таким прямолинейным, я бы мог объяснить все тактичнее.
Она молча отвернулась от меня.
– Но в принципе я все сделал правильно. Я хочу сказать, напрасно мы думали, что сможем праздновать Рождество исключительно как светский праздник. Невинные фантазии, которые могут привести к мыслям о боге, далеко не так невинны.
– Замолчи, – раздалось с ее половины. – Замолчи и давай спать; а не то я перестану тебя любить.
Водитель, который убил Элен, пытался заработать побольше денег, чтобы купить лодку. Он был заядлым рыбаком и обожал ловить на блесну. Чтобы скопить деньги на лодку, ему приходилось больше работать. Чтобы не заснуть, он принимал амфетамины. Водил он "питербилт", самую большую модель этой компании. Элен ехала на своем синем "БМВ". Они столкнулись лоб в лоб, хотя она и пыталась уйти в сторону, но куда там.
Бенни был в отчаянии, я забросил работу и весь июль провел с ним дома. Ему требовалась ласка, внимание, помощь. Я и сам ужасно горевал, потому что Элен была мне не только женой и любовницей, но и самым строгим критиком, лучшим другом, единственным человеком, которому я полностью доверял. По ночам, лежа один на нашей кровати, я утыкался лицом в ее подушку, вдыхая слабый запах Элен, и плакал; долгие недели я не мог заставить себя постирать ее наволочку. Но в присутствии Бенни мне удавалось более-менее держать себя в руках и демонстрировать ему пример выдержки, в котором он несомненно нуждался.
Похорон не было. Элен кремировали, а ее пепел развеяли над морем.
Месяцем позже, в первое воскресенье августа, когда мы постепенно начали сживаться с неизбежным, сорок или пятьдесят друзей и родственников приехали в наш дом, и мы помянули Элен чисто по-светски, без малейшего намека на религиозность. Собрались во внутреннем дворике у бассейна, и люди по очереди поднимались и рассказывали интересные истории об Элен, о том, какой след оставила она в жизни каждого из них.
Все это время Бенни находился рядом со мной, потому что я хотел, чтобы он знал, как другие люди любили его мать и каким благотворным было ее влияние не только на нас с ним, но и на наших друзей и близких. Ему было только восемь лет, но, как мне показалось, после этой поминальной службы на сердце у него стало легче. Слушая добрые слова о своей матери, он не мог сдержать слез, но теперь на его лице и в глазах отражалось не только горе, но и гордость за нее. Он улыбался, узнавая о розыгрышах, которые она устраивала своим друзьям, с интересом слушал о сторонах ее жизни, которые до сих пор оставались ему неизвестными. Эти новые впечатления определенно притупляли его горе и помогали ему свыкнуться с утратой.
Наутро я встал поздно. Пошел искать Бенни и нашел его во дворе, под одной из вишен. Он сидел, подтянув колени к груди и обхватив их руками, смотрел на дальний склон долины, в которой мы жили, но, казалось, заглядывал куда-то далеко-далеко.
Я присел рядом.
– Как дела?
– Нормально.
Какое-то время мы оба молчали. Над нами мягко шелестели листья. Вишня давно отцвела, но ягоды еще не созрели. День выдался жарким, но вишня дарила нам тень, а следовательно, и прохладу.
– Папа? – наконец, вырвалось у него.
– Да?
– Если ты не возражаешь...
– Ты о чем?
– Я знаю, что ты скажешь...
– Скажу насчет чего?
– Насчет того, что нет ни рая, ни ангелов и всего такого.
– Дело не в том, что я скажу, Бенни. Это правда.
– Ну... все равно, если ты не против, я буду представлять себе, что мама на небесах.
Даже через месяц после ее смерти его эмоциональное состояние оставляло желать лучшего, и я знал, что пройдут месяцы, а то и годы, прежде чем он полностью придет в себя, поэтому на этот раз я не стал убеждать его в том, что религия – это глупость.
– Позволь мне подумать пару минут. Хорошо?
Мы сидели бок о бок, смотрели на другой склон долины, но я знал, что у каждого из нас перед глазами стоит другое. Я видел Элен, какой она была Четвертого июля прошлым летом: в белых шортах и желтой блузке бросала "фрисби" со мной и Бенни, смеялась, смеялась, смеялась. Не знаю, что видел Бенни, но подозреваю, что рай, ангелов в белых одеждах и с нимбами, золотые ступени, ведущие к золотому трону.
– Она не может вот так уйти, – вырвалось у Бенни. – Они была слишком хорошей, чтобы совсем уйти. Она должна быть... где-то.
– Все правильно, Бенни. Она есть. Твоя мама находится в тебе. Во-первых, у тебя ее гены. Ты еще не знаешь, что такое гены, но они у тебя есть: ее волосы, ее глаза... Она была хорошим человеком, учила тебя истинным ценностям, а потому ты тоже вырастешь хорошим человеком. Когда-нибудь у тебя будут свои дети, и своими генами твоя мама перейдет в них и в их детей. Твоя мама живет в нашей памяти и в памяти наших друзей. Очень много людей видели от нее только добро, и это добро пусть в малой степени, но облагораживало их. Люди эти и в дальнейшем будут вспоминать ее, благодаря ей будут добрее к другим людям, и ее доброта будет жить и жить.
Бенни слушал внимательно, но я подозревал, что идея достижения бессмертия через линию крови и мораль еще недоступна его восприятию. Попытался найти слова, чтобы получше растолковать ее.
Но он заговорил первым.
– Нет. Доброты недостаточно. Хорошо, конечно, что многие люди будут ее помнить, но этого недостаточно. Она должна где-то быть. Не только память о ней. Она не должна исчезнуть бесследно. Поэтому, если ты не против, я буду считать, что она в раю.
– Нет, я, конечно, против, Бенни, – я обнял его. – Лучше всего, сынок, смотреть правде в глаза...
Он покачал головой.
– Она там, папа. Не может она просто исчезнуть. Она где-то есть. Я знаю. Я знаю, что есть. И она счастлива.
– Бенни...
Он встал, поднял голову.
– Скоро будем есть вишни?
– Бенни, не переводи разговор на другое. Мы...
– Можем мы поехать на ленч в ресторан миссис Фостер? Бургеры, жареный картофель, "кока", потом вишневое мороженое?
– Бенни...
– Так можем или нет?
– Конечно. Но...
– Чур, я за рулем! – закричал он и побежал к гаражу, смеясь над своей шуткой.
Весь следующий год упорный отказ Бенни признать, что матери больше нет, сначала нервировал меня, потом раздражал, наконец, начал выводить из себя. Каждый вечер, лежа в постели и ожидая, когда придет сон, он говорил с ней и, похоже, твердо знал, что она то слышит. Часто после того, как я укрывал его и, пожелав спокойной ночи, уходил из комнаты, он выскальзывал из-под одеяла, вставал на колени у кровати и молился о том, чтобы его мама была счастлива там, где она сейчас.
Дважды я случайно слышал его. В других случаях я останавливался за дверью в коридоре и слышал, как он, выждав какое-то время, чтобы дать мне спуститься вниз, обращался к богу, хотя мог знать о боге лишь то, что тайком подсмотрел в телешоу или услышал от друзей в школе.
Я решил не вмешиваться, полагая, что эта детская вера в бога сама собой сойдет на нет, когда он поймет, что бог никогда ему не ответит. Не получая божественного знака о том, что душа его матери пережила смерть, Бенни начал бы понимать, что о религии ему говорили чистую правду, и вернулся бы в мир здравомыслия, который я для него создал и где терпеливо ждал. Я не хотел говорить ему, что знаю о его молитвах, не хотел высмеивать или отговаривать, потому что понимал: родительский нажим может привести к обратному результату и он еще крепче ухватится за иррациональную мечту о вечной жизни.
Но прошло четыре месяца, его вечерние беседы с умершей матерью и богом не прекращались, и я больше не мог терпеть молитв, возносимых в моем доме. Пусть слышал я их редко, но знал, что они произносятся, и меня это бесило. Я перешел к решительным действиям. Убеждал, спорил, умолял. Прибегнул к классическому методу кнута и пряника: наказывал за каждое проявление религиозных чувств, вознаграждал за любое антирелигиозное изречение, даже если оно срывалось с его губ неосознанно или я истолковывал его как антирелигиозное. Пряники ему доставались редко, в основном я его наказывал.
