Великий охотник Микас Пупкус - Петкявичюс Витаутас (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗

Vytautas Petkevicius

Didysis mediotojas Mikas Pupkus 

ВМЕСТО

ПРЕДИСЛОВИЯ

Говорят, что ни рыбак — то хвастун. Спорить не стану. Однако рыбак на рыбу сквозь воду глядит, а обыкновенные люди ее только на сковородке и видят.

Болтают, будто охотники — еще похлеще выдумщики. А того не понимают, что по лесам бродить — не на печке лежать, всякого насмотришься.

Сплетничают, будто великие путешественники, мол, самые отчаянные врали. А что удивительного? Кто много повидал, тот побольше и нарассказал.

Только с тем ничего не приключается, кто целый день напролет дома киснет, сутками дрыхнет, упрятав голову под подушку, кто толстых книг не читает.

Вот я, скажем, с малых лет по пестрому свету странствовал, стрелком был заправским, рыболовом удалым, но никогда ни словечка не приврал. Не до выдумок, — правду, и ту не успеваю рассказать.

А что на словах сказать не успел, то на шкуре пятнистого быка опишу. Чернила возьму погуще, на приключениях настоенные, перо поострее — шмелиное, засвечу плошку из комариного сала и примусь строчить, малых ребятишек уму разуму учить…

Не веришь — сам прочти, букв не знаешь — старших попроси, а если и это не удастся, все равно не унывай, ложись в кровать, засыпай, я тебе за ночь во сне все открою, ничего не скрою. Только уговор — не путай меня ни с одним из вралей да болтунов.

А это — самый умный, самый верный, самый ловкий и самый красивый пес на свете

Третий в нашей компании — скакун залихватский, быстроногий конь клячинской породы

И наконец — охотничья чудо-птица, на земле попрыгун, в небе кувыркун, днем ходок, ночью едок

с клювом орлиным, хвостом индюшиным, глазом совиным и криком куриным.

Вот и вся наша удалая четверка охотников из знаменитой деревни Балаболкемис, не считая родимой семейки да соседа-Глазейки, да взъерошенной квочки, да пустой бочки, храброго зайчишки, медведя-плутишки, дедовой овчины да тебя, дурачины…

Ах, чтоб тебя, никак запутался…

Надо вот как: не считая бабкиной трубки, медвежьей шубки, хлеба краюхи да тебя, лопоухий…

Ну вот, опять не туда занесло!

…Охотничьих басен да вороньих песен, мушиного меха да торбы со смехом, гончей собаки да тебя, зеваки.

Ну ладно, совсем зарапортовался. Только я не виноват: столько накопилось в голове всяких слов, как открою рот, они и сыплются вперемешку. Сделаем так. Ты садись, не вертись, ногами не болтай, правду плести не мешай. А я уж постараюсь, все по порядку вспомню и тебе расскажу.

Точка.

САМОЕ-САМОЕ НАЧАЛО

Родился я в кустарнике, вырос в лесу и в младенчестве вместо соски ножку подберезовика сосал. Туманы меня пеленали, гуси пеленки стирали, колыбельку вихри качали, а верхушки деревьев песенки мне напевали.

И под эти песни спал-проспал я без малого неделю. Продрал глаза и слышу: над моей головой комариное полчище гудит-зудит, а их король своих подданных муштрует.

— Много ли нас? — спрашивает король.

— Тьма-тьмущая! Тьма-тьмущая! — пищат наперебой комары.

— А сколько удальцов за лето головы сложили?

— Всего три! Всего три! — вопят-надсаживаются комары, а мошкара им поддакивает. — Да и те ненароком!..

— О каждом поведайте, — важно шевелит саженными усами король.

— Великая драка была у быков, а один наш храбрец меж рогов затесался, его и забодали. Зато и сами рога обломали…

— Жеребцы меж собой схлестнулись, а второй наш смельчак им под копыта угодил. Расплющили его железные подковы, зато и сами согнулись…

— А третьего героя пастухи конским волосом повязали и колами в огонь затолкали. Ну да и у них костер погас…

Не мог я снести такого наглого вранья, приподнялся в люльке да ка-ак тресну короля-кровопийцу по скуле, чуть пальцы не отбил. Счастье его, что я тогда мал еще был, а то в лепешку раздавил бы.

Ужасно рассвирепел комариный король и с налёту ка-ак вопьется мне в нос. Целые сутки орал я от боли… Стыдно, говорите, плакать от комариного укуса? Совсем не стыдно: одно дело, когда жалит обыкновенный комаришка — почешешь, и дело с концом. А тут сам комариный король! От его укуса на носу у меня гуля вздулась, величиной с огурец.

Увидал комар и стал похваляться перед всеми:

— Теперь у него нос отвалится! Безносым останется! — и думает, бестолковый, что навредил мне. А вышло совсем наоборот. Сослужил он мне хорошую службу. Гуля затвердела да так и торчит поныне на кончике носа, поэтому мне в путешествиях компаса не нужно. Скошу глаз, погляжу на гулю и смело могу идти в нужном направлении.

Через месяц я уже понимал лесные языки — и осиный, и шмелиный, и жучиный.

Сижу как-то в люльке, жерновами забавляюсь и слышу, как комариный король с оводом беседует.

— Ты почему так дождя боишься? — спрашивает комар у овода.

— Меч-то у меня из чистого золота, — важничает овод, — приходится беречь, как бы не заржавел. А ты почему от солнца прячешься?

— Жирный я очень, боюсь, как бы сало не растопилось, — пыжится комар, а сам до того худ, до того тощ, что брюхо к спине присохло.

— А сколько ж у тебя жира? — интересуется овод.

— Пудов сто будет, — совсем заврался комар. — А дорог ли твой меч?

— Да больше тысячи потянет…

Вот хвастуны несчастные!

Запустил я шишкой в овода — хрясь! — и перебил ему шестую лапу. А он — тяп! — меня в глаз. Вздулось веко, глаз совсем заплыл.

Так и смотрел одним глазом. Овод злорадствовал, всем хвастал, что отомстил мне, только это неправда. Как раз выгадал я, потому что теперь во время охоты мне не нужно глаз зажмуривать.

Словом, с самой колыбели у меня все складывалось как нельзя лучше: матушка козлиным молочком поила, батюшка петушиными яйцами кормил, старшие братья лещами потчевали. Я и сам не промах был: на осине ягоды собирал, с ольхи орешки щелкал, торфяными хлебцами лакомился и все никак наесться не мог. Потому и вырос такой большой, сильный да мозговитый.

Через год уже знал язык и птиц, и зверей лесных, а еще через два умел по-совиному танцевать, по-лягушиному летать, по-рыбьи распевать, по-коровьи с дерева на дерево порхать. Потом из глиняного лука стрелял, зайцев сладкими речами привечал, из сосулек трут сплетал и в честь лешего зажигал. Потому-то и решили родители крестить меня в заячьей церкви.

Однажды в воскресенье запряг отец пятнистую свинью в глиняное корыто, соломенный хомут на нее напялил, вожжи паутинные натянул, стегнул кнутом мякинным, и понеслись мы вихрем, копытами из камней сок выжимали, из коряг огонь высекали, прямехонько в эту самую неслыханную, невиданную заячью церковь.

На паперти встретил нас жук-псаломщик, засветил фонарики из светлячков, из гнилушек свечи зажег и стоит, раскачивается из стороны в сторону. Причетники хлопочут, лапти за оборы дергают — в колокола звонят, солдаты из голенищ палят — приезжим салютуют, а офицеры ворон певчих под сводами ловят…

Церковь — что за великолепие! Алтарь — что за красота! Дверцы из сала, порожки из масла, колонны из холодца, окошки из кренделька, люстра из мушиных слезок. Крыша блинами крыта, пол сырами мощен, стены из колбас сложены. Запах — слюнки текут!