Геракл без галстука - Смирнов Дмитрий Викторович (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
Как-то раз прогуливавшийся Аполлон наткнулся в окрестностях города Дельфы на огромного змея Пифона. То ли настроение у небожителя было скверное, то ли змей посмотрел на Аполлона как-то неподобающе, но для ползучего эта прогулка стала последней. Чучело пресмыкающегося передали в афинский зоологический музей, а на месте памятной встречи была установлена стела в виде треножника. Позднее предприимчивые жители Дельф перетащили треножник в тень ближайшего дуба, усадили на него жрицу, назвав ее в честь почившего Пифона пифией, и открыли продажу билетов на сеансы прорицания будущего.
При этом пифия считалась невестой Аполлона, которой он в знак их будущей любви по-родственному сообщает секреты, затем поступающие в распоряжение страждущих. Обычаи требовали, чтобы пифия была девственницей, и до определенного момента это правило соблюдалось свято, но после того, как один из многочисленных паломников все-таки соблазнил служительницу культа, на эту должность стали назначать женщин не моложе пятидесяти лет. А поскольку найти пятидесятилетнюю девственницу даже в патриархальной Греции было сложно, то на это правило стали смотреть сквозь пальцы.
У некоторых паломников вызывал, правда, нарекания творческий метод пифии. Она вещала с треножника, одурманенная, как указывают греческие источники, «дымом неизвестных священных трав». Может быть, греческим летописцам эти священные травы и были неизвестны, но обществу двадцать первого века они знакомы хорошо. В некоторых странах они сегодня даже легализованы.
Неудивительно, что многие прорицания пифии оказывались, мягко говоря, туманны, чтобы не сказать дымчаты. До рекламного слогана «Религия – опиум для народа» в те времена было еще очень далеко, а потому опийные, пселобицидные и прочие препараты предназначались пока исключительно для внутреннего использования. Впрочем, когда пифия была совсем плоха, предсказание мог выдать и обычный жрец, отирающийся при оракуле, как это было в истории с многострадальным Кадмом.
Этой самой легкой неадекватности жрицы Аполлона в момент встречи с Гераклом мы обязаны тем, что его вдруг переименовали, и именно в Геракла, а, скажем, не в Мафусаила или Акутагаву. Когда Геракл, которого тогда еще звали Алкид, добрался до священного треножника, пифия уже успела употребить несколько порций священной травы и пребывала в состоянии, которое можно было бы назвать близким к нирване, если бы кто ни попадя не лез с дурацкими вопросами.
– А-а-а! Геракл! – завопила пифия, обнаружив вдруг перед собой героя. – Вижу, все вижу! Червонец тебе корячится, десять лет как одна копеечка!
Далее следовал путаный текст про Эврисфея, службу ему до свершения десяти великих подвигов и прочее неприятное бормотание. Без труда можно представить состояние героя, которому не вяжущая лыка тетка со стеклянными глазами присудила именем олимпийских богов десять лет исправительных работ у царя Эврисфея, получившего когда-то путем гинекологических махинаций право первородства. И при этом еще и назвала чужим именем – Геракл.
– Да ты посмотри хорошенько, – говорил ей Геракл-Алкид. – Это же не мой приговор. Меня Алкид зовут. Ал-кид!
Но пифия уже несла полную околесицу про взятие живым на небо, про какое-то великое будущее, труды и дороги и поддерживать беседу была явно не в состоянии. Отчаянию Геракла не было предела: ни с того ни с сего загреметь на десять лет из-за блажи какой-то обкуренной бабы – верх несправедливости. Однако даже кассационную жалобу на нее подать было некуда.
Надо сказать, что, если бы Геракл обратился к какому-то другому оракулу, дело могло кончиться еще печальней. Дельфийская пифия, по крайней мере, выносила вердикты лично, поэтому имела основания опасаться в особо вопиющих случаях за свою личную безопасность. Зато вот, например, в городе Фары, знаменитом своими осветительными приборами, оракул Гермеса использовал весьма оригинальную, можно даже сказать, просто гениальную методику. За опущенную в копилку монету каждый желающий получал предсказание в виде первой случайной фразы, услышанной им при выходе с рыночной площади. Над копилкой на всякий случай висела табличка: «За неправильно истолкованные предсказания администрация ответственности не несет».
В городе Йемене жрецы прорицали будущее, изучая внутренности сожженного животного. В городе Таламе посетителя просто укладывали спать в специальном домике, приснившийся в эту ночь сон считался вещим. Хотя в основном поутру постояльцы вспоминали клопов и жесткий матрас. В городе Кларосе оракул пил воду из тайного источника и произносил предсказания в стихах. Иногда, чтобы как-то разнообразить скучный процесс прозрения будущего, объявлялась, например, неделя английской поэзии и предсказания делались в стихах Уильяма Блэйка и Роберта Бернса, несмотря на возражения особо придирчивых граждан по поводу того, что последний – шотландец.
Доверяться в жизненно важных вопросах столь, мягко говоря, странноватым субъектам, как оракулы, было со стороны греков верхом легкомыслия. Но они доверялись, и по правилам игры любой бред, изреченный оракулом, моментально начинал считаться волею богов, искушать долготерпение которых в те годы желающих не встречалось. Поэтому роптать на пифию, олимпийцев и судьбу Геракл мог сколько угодно, но иного выхода, кроме как отправиться в Микены и совершить на службе у Эврисфея десять великих подвигов, у него не было.
Глава 3
НЕМЕЙСКИЙ ЛЕВ
Единственным человеком, больше самого Геракла огорчившимся суровому приговору дельфийского оракула, был, собственно, сам Эврисфей. Человек от природы робкий, благоразумно предпочитающий общение с миловидными девушками дискуссиям с грубыми мужчинами и звуки струн звону оружия, он был немало опечален, узнав о выпавшей ему участи. И его можно было понять. Очутившись ни с того, ни с сего посередине между безжалостной Герой и бесстрашным Гераклом, никакой радости в выдумывании невыполнимых заданий для непобедимого героя Эврисфей не видел. Он сразу понял, что дело кончится плохо, вопрос был только в том, когда именно это произойдет.
– Ну почему я? – причитал Эврисфей, мечась по тронному залу. – Мучайся, изощряйся, а тебе даже спасибо никто не скажет. Наоборот, скажут: травил великого героя. Сатрап проклятый, жандарм – вот что скажут!
Но деваться Эврисфею, как и Гераклу, было некуда. Поэтому, взяв себя в руки, он продуманно, еще до первого контакта с новым подчиненным, сделал ряд приготовлений на случай нештатных ситуаций. Хорошо зная вспыльчивый нрав полученного в услужение дальнего родственника, он благоразумно предпочел общаться с героем издалека. «Большое видится на расстоянии», – говорил царь Микен и посылал к Гераклу с поручениями гонца. Более того, герою, как особо опасному уголовнику, еще не отбывшему срок поражения в правах, было отказано в столичной прописке. Эврисфей велел ему поселиться в Тиринфе, городе-спутнике Микен, бывшем своего рода Химками или Долгопрудным на греческий манер.
Кроме личной неприязни Эврисфей имел еще один мотив для передачи приказов с помощью адъютанта. Поскольку, как правило, приходилось заказывать ликвидацию отнюдь не пушистых австралийских опоссумов, а тварей жестоких и ничего не прощающих, то царь Микен имел все основания опасаться, что в случае неудачи акции они через киллера смогут впоследствии добраться и до заказчика. Поэтому распоряжаться через посредника было пусть и ненамного, но все же безопасней. Остальной мир освоил эту схему лишь к концу двадцатого века.
Конечно, самостоятельно Эврисфей смог бы выдумать в качестве поручения Гераклу лишь что-нибудь вроде рытья траншеи от забора и до вечера. Но Гера не для того заваривала эту кашу, чтобы бросить на середине дороги. Ее желание унизить любимца Зевса только возрастало с каждым новым успехом героя. Потому небожительница взяла на себя роль куратора и идейного вдохновителя проекта, лично указывая Эврисфею, куда направить подопечного в надежде, что на этот-то раз он точно сломает себе шею. Хотя науськать героя на льва, разорявшего соседний Немейский район, Эврисфей додумался сам.
