Дружина специального назначения - Платов Сергей (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗
Вот с такими мыслями в голове Илюха добрался до тронного зала и решительно толкнул ногой дубовые ворота.
* * *
Пир, между тем, как говорится, был горой. В смысле, пировать в то время любили, умели и всячески свое умение совершенствовали и оттачивали. Сами понимаете, нет ни телевизоров, ни видео, ни ночных клубов, ни тех же самых ночных саун...
Хотя, стоп, ночные бани в то время, конечно, были, но к этой скользкой теме вернемся как-нибудь потом. Тем более что была не ночь, а вечер.
Князь Берендей, как ему было и положено, сидел на своем троне во главе огромного стола, за которым шумно пировала его дружина. И хотя сегодня утром произошло знаменательное событие (князь принял в дружину нового богатыря, Илью Муромца), Берендей был невесел. Так уж распорядилась природа, что мудрый, дальновидный, почти идеальный со всех сторон правитель славного княжества имел две взаимоисключающие друг друга слабости.
В отсутствие войны или, скажем так, действительно серьезной угрозы государству он или пил, или гулял. Причем делал это с присущим всем князьям размахом и последствиями.
Гулять так гулять, любить так любить! Этот так удачно воспетый в далеком будущем питерским певцом лозунг был уже лет двадцать вышит на княжеском штандарте. Причем если большинство русских мужиков как раз не мыслят одного без другого, то оригинальный Берендей ценил эти два процесса исключительно по. отдельности.
Или князь закатывал грандиозную попойку во дворце (естественно, с шутками, забавами и прочими молодецкими развлечениями), или резко завязывал с горячительным и тут же бросал свой окрыленный взор на прекрасную половину человечества. И тогда князюшка отрывался так же лихо, как и совсем недавно в лапах зеленого змия. Причем вывести его из этого состояния мог только один человек — его незабвенная и неповторимая жена, Агриппина (Грушенька, как ее ласково называл Берендей).
Груша была из тех женщин, которые «слона на ходу остановят и хобот ему оторвут». В общем, бесхитростна и на руку тяжела. Именно она всеми мыслимыми и немыслимыми способами оттягивала тот момент, когда князь скатывался к одной из крайностей, и именно она же с помощью драконовских мер выводила из этого состояния своего супруга. Кстати сказать, единственное, кого Берендей боялся в своей жизни, была его ненаглядная Грушенька.
Причем супругу свою князь любил всей душой, но только он завязывал с горилкой, как его взгляд сам собой то и дело натыкался на стройные девичьи фигуры боярских дочек, поварих, кухарок и прочая и прочая.
Но он брал свою волю в кулак и с бешеным усердием начинал заниматься государственными делами. Бывало, сутками не выходил из горницы, все строчил указы да разбирал доносы, но всегда наступал такой день, когда приставленная к нему Агриппиной доверенная охрана давала маху и истосковавшийся мужской взгляд натыкался на какую-нибудь прелестницу.
Все, тут Берендей поделать ничего не мог и пускался во все тяжкие. Из них, конечно, его возвращала на свет божий его ненаглядная жена, и с очередным фингалом под глазом, запудренным голландской пудрой, князь вновь страстно принимался за государственные дела вплоть до очередного срыва.
Именно в таком состоянии сейчас и находился Берендей. Подбитый Грунечкой глаз уже начинал видеть, а время спрыснуть свое нелегкое житье стопкой водки еще не пришло. Да к тому же жена находилась рядом и зорко следила за ним. Вот и смотрел с грустью на пирующее воинство целым княжеским оком Берендей и прикидывал в уме, сможет ли он ускользнуть от своей супружницы на пару чарок.
Слева от венценосной пары за княжеским столом восседали бояре, а по правую руку наиболее верные и заслуженные богатыри. Рядом с Берендеем сидел воевода Севастьян, а следом лихой молодец, богатырь Мартын Лихосватский. И если воевода вел себя абсолютно спокойно, то Мартын, как ни старался, не мог скрыть своего презрения к непосредственному начальнику и вынужденному соседу.
Тут дело было в том, что старый вояка, беззаветно преданный Киеву и князю, занял этот пост совсем недавно. Где-то с полгода назад в результате нелепой случайности на охоте погиб отец Лихосватского, воевода Арсений. Сынок, не признававший в своей жизни слова «нет», был уверен, что именно он займет освободившуюся вакансию.
Но оказалось, что у Берендея были свои взгляды на эту ситуацию. Молодой Лихосватский, конечно, был первым и на пиру и в бою, но жезл воеводы получил не он, а мудрый Севастьян. Что ни говори, но сила в жизни решает не все. Мартын почувствовал себя обиженным и даже не пытался скрыть этого. Севастьян же, абсолютно далекий от всевозможных интриг, относился к сотнику абсолютно нейтрально, тем более что приказания Лихосватский выполнял четко, а его сотня была лучшей в дружине.
Далее располагались сотники Алеша Попович, Добрыня Никитич и принятый только утром в дружину Илья Муромец.
Муромец настолько поразил Берендея силой и ловкостью, что князь даже пригласил нового богатыря к себе за стол. Илья, польщенный такой честью, аж светился от счастья. Он мгновенно сошелся с Поповичем и Добрыней и теперь развлекал новых друзей байками про свою деревенскую жизнь. Его рассказы одновременно вызывали искренний смех новых друзей и презрительную гримассу Лихосватского. Последний вообще считал, что присутствие за столом этого «лаптя» унизительно для него лично, но был вынужден смириться. Слово князя — закон!
Справедливости ради надо заметить, что вся остальная дружина была далека от этих сложностей, и с завидным усердием перемалывала гору еды, обильно смачивая ее при этом вином. Тост следовал за тостом. Пили за Русь, за Киев и конечно же за Берендея. Именно после одного такого тоста в зал ворвался дьячок Микишка.
— Что же это делится-то, народ православный?! Куда катится Россия-матушка?!
Хмельной народ встретил Микишку радостным гоготом. Вздорный нрав дьячка был знаком всем. Однако скандалист, ничуть не замечая усмешек, тут же припустился бегом через весь зал к Берендею. Князь от перспективы общаться с оглашенным толмачом в восторг не пришел и недовольно поморщился. По части ведения дел Микишка был просто незаменим, и его склочный характер приходилось терпеть даже князю.
— Да ежели всякие расстриги будут на дороге государственных людей стоять, так энто же самому государству угроза станет! — выпалил запыхавшийся толмач.
— Что случилось-то? — без всякого интереса в голосе спросил Берендей.
— Так я говорю! Весь в делах, весь в заботах, бегу во дворец, дабы представить пред ваши светлые очи бумаги...
— Так пир же сейчас! — не выдержал князь. — Какие бумаги?
Однако на такие причины, судя по всему, дьячку было плевать.
— А на воротах стоит... — тут Микишка немного замялся, — громадный такой, стриженый, со скобленой мордой, в одеже бесовской и с огромным крестом на груди.
Услышав такое описание, Муромец вздрогнул и что-то быстро пояснил новым друзьям.
— Так если с крестом, небось не бес, — резонно заметил Берендей, но загнать в угол Микишку было непросто.
— Бес, вот истинно говорю — бес!
Такой разговор мог продолжаться еще долго, но тут словно от удара раскрылись дубовые ворота в трапезную.
Не торопясь, вразвалочку в зал вошел очень странный человек. По большому счету, если отбросить эмоции, дьячок описал его довольно точно. С одной стороны, огромный золотой крест на его груди говорил о духовном сане (пусть даже бывшем), но, с другой стороны, отсутствие бороды (да что там бороды, волос на голове!) делало это предположение, мягко говоря, сомнительным.
Голосившие вовсю изрядно выпившие богатыри резко замолчали и с неподдельным интересом уставились на вошедшего. Нравы тогда были суровые, за такую вольность князь вполне мог укоротить наглеца на голову. Но странный монах-расстрига прошел между столами прямо к княжескому трону с такой уверенностью и невозмутимостью, что чуть ли не все решили, что он имеет на это право.
