Ко(с)мическая опера - Уэно Асия (читать хорошую книгу TXT) 📗
Кстати о фонарях. Чем примечательна Челеста, так это, прежде всего, температурным и световым режимом. Одно из специфических условий жизни на этой странной планете — резкие изменения светового и теплового излучений в течение одних суток. Причем меняется не только степень освещенности (это и для нас не новость), но и ее характер, то есть волновой состав. А главное — насколько меняется! Организм, способный выносить родную планету утром, был бы совершенно нежизнеспособен днем, если бы… Как они сформировались, такие бедолаги, спросите? Двумя способами.
Первый привел к так называемой фотопериодичности жизни, когда, чтобы пережить неблагоприятные условия, надо где-то от них скрываться. Судя по исключительно подземному расположению жилья целестианцев и большинства животных, этот способ самый популярный. Утром прогулялся — и в норку. Иногда наоборот, но это для особых извращенцев, любителей позагорать. А еще у редких животных, всех растений и ряда других групп организмов, особенно примитивных, наблюдается фотополиморфизм.
Что это такое? Это когда днем с рогами, а ночью — без. Для изменения энергоотдачи. Шучу. Высокоорганизованным животным такое ни-ни! Только тем, кто попроще. А вообще, изменение морфологии (то есть строения тела) при разных условиях температуры и освещения достигается за счет оригинального химизма биологических процессов. Короче говоря, обмена веществ, причем веществ, не встречающихся у обитателей других планет, изученных нами. И это так захватывает!..
Я удовлетворенно потягиваюсь. Долг выполнен. Напарник введен в курс дела — целиком и полностью. От наплыва информации даже слегка проснулся, безо всякого кофе. Рэнди с утра околачивается у Консула — на что-то его уламывает, наверное. Вот будет Моргану сюрприз, встреча с другом юности! Ну, пусть не другом, все равно. Зная Рэндольфа, душу любой компании, едва ли новость окажется неприятной.
— Ты о чем замечтался? Хочу сказку дальше! — Канючащий голос возвращает меня к жизни.
— Да так. О приятном сюрпризе для тебя, — подмигиваю в ответ.
— Н-да? Мне уже сейчас прятаться под стул или можно попозже? — Кое у кого появляется напряженная нотка в голосе.
Я придирчиво оцениваю габариты своего напарника. Затем то, на чем он сидит. Кресло, а не то, о чем вы подумали!
— Не, не спрячешься. Уши выглядывать будут. И хвост.
— Какой еще хвост?!
— Кошачий. Какой же еще?
И как только можно задавать такие вопросы? Нет, ну что я сделаю, если сейчас моя вторая половинка как никогда похожа на шипящего котенка, выгибающего спину дугой?
— Опять Амано пристает к своему напарнику, — меланхолично констатирует Барбара, внезапно материализовавшаяся в отделе. Все вздрагивают. Джей, доселе тихо внимавший моему научному докладу, поспешно убирает ботинки с монитора. Вместе с ногами. Ну и пластика у парня! Шеф, тоже зафиксировав это ловкое движение, ехидно щурится:
— Нет-нет, Паркер, не лишайте себя столь удобной и привычной для вас позы!
Джей почему-то краснеет и взлетает по стойке «смирно». Морган зарделся уже давно, еще с приветственной фразы Барбары. Красотища! А я что? Я ничего. Они нас всем Корпусом изводят с первых дней партнерства, пора бы и привыкнуть. Особенно почему-то в измывательствах усердствуют девушки во главе с нашей бесподобной начальницей. Правда, те, кто хоть раз ходил со мной на свидание, больше помалкивают. Вывод: собери их всех, чтоб заткнулись, наконец! Начать, что ли, с Барбары? О нет, только не это, и вообще, я не настолько мазохист.
— Детектив Сэна, вы прямо в розовых мечтах… — Тягучий голос у самого уха. Вай! — Или не в розовых?
Вот зараза! Нет, никаких свиданий!
— Я размышляю над эффектом фотополиморфизма, мэм! — с видом оскорбленного достоинства отчеканиваю в ответ.
— Да ну? — Брови шефа удивленно приподнимаются.
— Да, мэм! Так точно, мэм! — Не слишком издевательский тон получился? Надеюсь, что нет. — Полиморфизм, видите ли, столь неотъемлемо свойствен целестианским растениям и микроорганизмам, что, если предположить, что робот конструировался с использованием их элементов химизма, то… — А уж, какую конструкцию я завернул! Зашибись!
— Подробнее, Амано. — Шеф устраивается удобнее в Джеевом кресле, с видом человека, готового навеки здесь поселиться. Неудачка… Что ж, продолжим спекуляции.
— Могу только выдвигать гипотезы. Скажем, какое-то из химических веществ целестианских организмов оказалось приемлемым для использования в «теле» робота. Благодаря некой своей особенности. Более того, это вещество могло оказаться единственным подходящим — такое частенько случается. Какая именно особенность, мы не знаем. Но, — подчеркиваю, — у этого вещества, предположим, наличествуют и фотополиморфические свойства. Их, конечно же, исследователи учитывали, держали в уме, но на данном этапе пока от них не избавились. Могло такое быть?
— Зачем так мудрено? — поморщилась Барбара. — Как все запущено… Обязательно понадобилось вещество от полиморфа, оно и несло нужные функции, и, одновременно с этим, отвечало за полиморфизм… Не слишком ли много допущений?
Согласен. Обеими руками «за». А что вы хотите от экспромта?
— А с другой стороны, — пытаюсь выкрутиться, — зачем тогда вообще связываться с Челестой? Их замечательные лаборатории и технологии? Бред. У нас не настолько с этим всем плохо, чтобы отправлять кучу народа в тамошние противоестественные условия. Думаю, в них-то и дело! Не только удобство производства, но и доступность материала, на базе которого разрабатывается пробная модель. Вещество — оно и есть тот самый Икс! Красиво?
— Вполне, — соглашается Морган. Барбара тоже наклоняет голову, но молча. — И что нам это дает?
Они что, сговорились с тетушкой? Последний раз я себя так чувствовал на экзамене по галактическим формам жизни, когда тоже набредил преподавателю с три короба, а потом выяснилось, что раскрутил сложнейший цикл развития. Препод все потом бегал за мной и расспрашивал, откуда я мог это знать, черт побери! А как тут признаешься? Так и вошло в учебники.
— А дает это нам вот что. Помещенное в условия с определенным характером освещенности и температуры, животное переходит на некую стадию развития, например пролиферативную. Иначе выражаясь, наступает период размножения. Тут еще следует вспомнить другую специфическую черту Челесты: весьма малое содержание пресной воды в жидкой фазе. Только на полюсах, в виде льда. Поэтому организмы, в период размножения нуждающиеся в большом количестве влаги, используют соленую морскую воду. — Что ж еще вспомнить-то?
— То есть нашего робота надо ожидать на городском пляже? — следует неожиданное резюме. Ну, напарничек, ну псих!
— А не исключено, — задумчиво произносит Барбара, пока я собираю разбежавшиеся по углам сознания мысли.
— Робот в течке, которого тянет на солененькое? — Острота в исполнении Джея.
— Паркер!
— Да это всего лишь гипотеза! — пытаюсь воззвать к разуму окружающих я. — Вы сами заметили, сколько допущений пришлось принять. Может, никакого особенного вещества и не было, может, оно было от нормальных животных, может…
— Но ведь красиво, а, детектив Сэна? И вообще, выдвинули гипотезу — так проверяйте теперь! Живо домой, за купальными принадлежностями. И чтобы через полтора часа все трое отдыхали на пляже! Район, где останавливались преступники, вам известен. Панику не вызывать, но и робота не упускать!
Дверь за повелительницей наших смертных душ захлопнулась, и вслед сразу раздалось радостное верещание Джея:
— На пляж! С Амано! Ура!!!
О ками…
Море всегда внушало мне тайный трепет, граничащий со страхом. Наверно, кровь предков, не иначе. Хотя здесь оно и ласковое — совсем иное, нежели в том мире, где произрастают мои корни. Да, именно в мире. Оба раза, когда я бывал там, оно встречало меня… словно с обнаженным мечом. Угрожающие выпады стальных волн. Шелест прибоя, подобный звуку клинка, медленно вынимаемого из ножен. Наверное, оба раза мне все это лишь мерещилось. Впервые я прилетел на Землю с родителями, на похороны главы семьи. Я не знал его, деда, но разве это было важно? Почему-то церемония прощания запомнилась мне больше, чем праздник воссоединения давно разбросанных судьбой по пространству космоса людей, чем ритуал принятия меня в их круг, чем чарующие древние храмы и алтари Киото, куда мы потом отправились. Во второй раз мне было уже девятнадцать лет, и решение посетить свою историческую родину я принял сам. Решение горькое и бессмысленное.
