Инструкция по ловле ведьм (СИ) - Лещенко Ирина (первая книга TXT) 📗
— Нет уж. Я сказала, я нас вытащу, так что смирись и помогай мне уже! И прекращай вот эти вот песни про то, что предал свет, заслужил смерть и все такое! — бесновалась я. — Ты предал? Да они сами давно предали, всех и вся! И людей, и тебя, и свет! Да сделай ты уже хоть что-нибудь, ну куда упорство твое делось? Как меня ловить — так пожалуйста, а как за себя постоять, так…
— Хорошо. — прозвучало так неожиданно, что я не сразу сообразила, о чем речь. — Сделаю.
Я недоверчиво выдохнула.
Глава 17
Последнее наше утро я встречаю, отплясывая единственный известный мне свадебный танец и вполголоса напевая песенки самого фривольного содержания.
Светлый вроде пытался уснуть, но мои развлечения остановить не пытался. Да и попробуй меня останови…
Тело следовало размять хоть немного. Какой толк от ведьмы, которая ни символ сложить, ни на ногах устоять не может.
— Тебе придется меня тащить. — мрачно объясняла я. — Я вряд ли после такого смогу…ногами перебирать. Так что если тебя сюда подсадили просто меня разговорить и выведать наши секреты — самое время признаться. Не хочется, знаешь, почти спастись и сгинуть, потому что ты мое бездыханное тело бросил посреди улицы. Я тебе и так уже кучу всего рассказала, на помилование хватит…
Смеется. Несмотря на боль, голос раскатывается бархатом, я же даже пытаться не хочу. Мое хихиканье сейчас больше птичий клекот напоминает.
— И тащить меня придется в… — я закусываю губу. Одно дело — о себе рассказывать, совсем другое — о ком-то, кому твоя болтливость может жизни стоить.
И откуда вдруг заботливость во мне взялась? С другой стороны, на добро я всегда старалась платить добром.
Решительно потрясла головой, выбрасывая оттуда все споры и сомнения.
— Правда, если там нам не помогут, то выбраться мы уже не сумеем…
За нами пришли еще затемно. Шорох шагов, лязг металла, негромкий кашель.
Я шарахнулась в дальний угол своей клетушки, пытаясь унять заходящееся сердце.
Выводили нас поочередно, сначала меня, как главное украшение представления — хотелось бы надеяться — потом выволокли светлого. Обернувшись через плечо, вижу, как он почти провисает в руках двух охранников, низко опустив голову. Лицо скрыто растрепавшимися волосами.
Тут же получаю обидный подзатыльник.
А ведь раньше счет был равный. Поймал ведьму, сжег — она тебя прокляла до пятого колена, да так, что кожа пластами с тела сходит…Нет же, уравняли шансы.
— Если бы не оковы, у тебя бы уже ни зубов, ни волос… — шепчу я, косясь на провожатого. Запоминаю.
Тот поджимает губы и придает мне скорости древком копья меж лопаток.
На площади яблоку упасть негде. Сдерживаю недостойное желание начать плеваться во всех подряд. Одинаково рады что помощи моей просить, что хвороста в огонь подо мной подбросить.
Меня ведут меж двух человеческих стен, и только стража их сдерживает, не давая затоптать нас заживо. Гомон вокруг, как в курятнике. Оживление, блестящие от возбуждения глаза.
В эту секунду я познаю все оттенки небывалого для меня чувства — ненависти.
Небо над головой медленно светлеет.
Наскоро сколоченный помост — как же, в этом богом забытом месте такого еще не случалось. Кто бы сказал им, что прямо напротив помоста годами ведьма живет и горя не знает. При виде кучи рядом сложенного хвороста мне становится плохо на мгновение, а потом желание выжить превращается в твердую уверенность.
На помосте чинно расставлены стулья и даже столик стоит с какими-то закусками. Там тоже оживление — в глазах, слезящихся после бессонной ночи, рябит от белизны и алых кругов.
Смотреть туда не хочется, но нас подводят все ближе. Глаз цепляется за неровно сложенный костер — с одной стороны намного выше.
Там стоит невысокая деревянная лавка, заваленная кое-как. Для меня, видимо. Чтоб гореть веселее было — голова к голове.
На помост нас не пускают — ставят прямо перед ним. Снова заставляют опуститься на колени, отходят чуть в сторону. Я разглядываю деревянную мостовую под ногами с нездоровым интересом — а ну как прогорит, под костром-то? Менять придется…
Слышу негромкий спор. Настороженно прислушиваюсь, едва ушами не шевеля.
— Надо бы кого из Совета дождаться. — с тяжелым вздохом говорит тот самый дребезжащий голос, что встречал нас на входе. Эх, рыцарь, рыцарь, а ведь говорила тебе. Если б знал — потащил бы в этот притон светлых убийц?
— Все решили уже. Не стоит по таким мелочам братьев гонять. — с легким раздражением отзывается второй. Я сцепляю зубы. Голос этого маньяка, не моргнув глазом решившегося на убийство, режет слух.
Наверху наконец определяются, выталкивая вперед какого-то щуплого брата не самого великого сана. Тот, развернув длинный свиток, начинает гнусаво и неразборчиво считывать наши многочисленные преступления.
Точнее, только мои. Слушаю вполуха — какая разница, чего мне еще приписали. Пропускаю момент, когда толпа слитно и озадаченно замолкает. Брат замолкает на полуслове.
Исподлобья смотрю на помост и не могу больше глаз оторвать.
Талар прекрасен и ужасен одновременно — он теснит сразу троих братьев, шипя что-то гневное — лица светлых выражают самые разные эмоции, от брезгливого недоумения до откровенного ужаса. На нем дорогая, золотом вышитая одежда, на боку — узорчатые ножны.
— Ты совсем умом тронулся? — по деревянным ступеням торопливо взбегает, кутаясь в алый плащ, пожилой светлый. Видимо, у него и правда личные счеты с Таларом — и на площади, и сейчас они не из-за меня воюют, нет.
Просто у них появился новый предлог.
Глаза на таком расстоянии у Талара черные-черные. Он пытается перехватить мой взгляд, но я опускаю голову. Уходи уже… Какая власть у тебя против ордена? Смех один.
Рыцарь сбоку едва заметно косится на меня. Выглядит он непривычно — челюсть неестественно выдвинута, лицо словно длиннее стало. Я виновато пожимаю плечами.
Солнце вот-вот взойдет.
Я больше не смотрю на Талара — его уводят куда-то в толпу. Ни на кого не смотрю больше.
Нужно собраться.
Я продумала все, кроме одного. Если вдруг нас решат казнить, не давая сказать последнее слово…
По спине бегут мурашки.
Представление затягивается — но наконец с меня снимают оковы, заменяя их обычной веревкой. Не могу сдержать стона облегчения. Оковы снимает деревенский проповедник — хоть убей, не помню, как его зовут — и презрительно ухмыляется, видя, как я украдкой шевелю пальцами.
— Ведьме последнее слово не дается. — объявляет он, аккуратно складывая оковы в поднесенный ларец, и тоном ниже добавляет. — От вас, тварей, никакого раскаяния не дождешься.
— Вы ему что, челюсть свернули? — с отвращением спрашивает пожилой брат, за подбородок приподнимая голову рыцаря.
Все внутри меня сжимается, но виду не подаю.
— Да какая разница. — скрипучий голос принадлежал совсем уж древнему, сморщенному, однако на удивление бодрому старичку. — Ему зачем на костре целая?
Смеется.
Рыцарю тоже связывают руки — до этого времени он был свободен.
Никто не спешит и не волнуется — ну что мы, связанные, можем сделать? Один воин, и тот едва дышит…
— Мы даем тебе право покаяться. — доверительно сообщает рыцарю один из братьев. — Тебе есть что сказать?
Он вскидывает голову, отбрасывая волосы назад. Коротко кивает.
Братья отходят обратно, цепочкой поднимаются, рассаживаются. Покаяние — самая для них главная часть всего этого балагана, перед сожжением они уйдут, оставив одного наблюдать. Бежать нам некуда, пусть мы и одни сейчас — вокруг кольцо стражников, а дальше непроницаемая, жадная толпа.
— Начинай. — кивает дедок, усаживаясь поудобнее. Первые солнечные лучи красят его бороду в нежно-розовый.
Даже избитый, он быстр. Слишком быстр для меня.
Короткий миг — и я уже лежу на спине, рухнув на свои беспомощно вывернутые кисти. Светлые пряди нависают со всех сторон, отгораживая нас от остального мира тонкой пеленой. От удара воздух из легких выбивает — светлый болезненно морщится. Наверняка отбитому нутру такие развлечения не нравятся, да и меня вот-вот расплющит…
