Тридцать первое июня (сборник юмористической фантастики) - Азимов Айзек (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
— О господи, да я бы чувствовал себя владыкой мира, пробормотал Траск, пожав плечами.
— Не думаю, — нетерпеливо прервал его старший аналитик. Они себя чувствуют владыками пустоты. У них нет равных, им не с кем поболтать, они лишены чувства локтя. Послушайте. Меерхоф никогда не упускает случая побыть с нашими ребятами. Он, естественно, не женат; не пьет; по складу характера не компанейский человек… и все же заставляет себя присоединяться к компании, потому что иначе не может. Так знаете ли, что он делает, когда мы собираемся, а это бывает не реже раза в неделю?
— Представления не имею, — сказал уполномоченный ФБР. Все это для меня новости.
— Он острит.
— Что?
— Анекдоты рассказывает. Отменные. Пользуется бешеным успехом. Он может выложить любую историю, даже самую старую и скучную, и будет смешно. Все дело в том, как он рассказывает. У него особое чутье.
— Понимаю. Что ж, хорошо.
— А может быть, плохо. К этим анекдотам он относится серьезно. — Уистлер обеими руками облокотился на стол Траска, прикусил ноготь и отвел глаза. — Он не такой, как все, он и сам это знает и полагает, что только анекдотами можно пронять таких заурядных трепачей, как мы. Мы смеемся, мы хохочем, мы хлопаем его по плечу и даже забываем, что он гроссмейстер. Только в этом и проявляется его влияние на сослуживцев.
— Очень интересно. Я и не знал, что вы такой тонкий психолог. Но к чему вы клоните?
— А вот к чему. Как вы думаете, что случится, если Меерхоф исчерпает свой запас анекдотов?
— Что? — Уполномоченный ФБР непонимающе уставился на собеседника.
— Вдруг он начнет повторяться? Вдруг слушатели станут хохотать не так заразительно или вообще прекратят смеяться? Ведь это единственное, чем он может вызвать у нас одобрение. Без этого он окажется в одиночестве, и что же тогда с ним будет? В конце концов, он — один из дюжины людей, без которых человечеству никак не обойтись. Нельзя допустить, чтобы с ним что-то случилось. Я имею в виду не только физические травмы. Нельзя позволить ему впасть в меланхолию. Кто знает, как плохое настроение отразится на его интуиции?
— А что, он начал повторяться?
— Насколько мне известно, нет, но, по-моему, он считает, что начал.
— Почему вы так думаете?
— Потому что я подслушал, как он рассказывает анекдоты Мултиваку.
— Не может быть.
— Совершенно случайно. Вошел без стука, и Меерхоф меня выгнал. Он был вне себя. Обычно он добродушен, и мне кажется, такое бурное недовольство моим внезапным появлением дурной признак. Но факт остается фактом: Меерхоф рассказывал Мултиваку анекдот, да к тому же, я убежден, не первый и не последний.
— Но зачем?
Уистлер пожал плечами, яростно растер подбородок.
— Вот и меня это озадачило. Я думаю, Меерхоф хочет аккумулировать запас анекдотов в памяти Мултивака, чтобы получать от него новые вариации. Вам понятна моя мысль? Он намерен создать кибернетического остряка, чтобы располагать анекдотами в неограниченном количестве и не бояться, что запас когда-нибудь истощится.
— О господи!
— Объективно тут, может быть, ничего плохого и нет, но по моим понятиям, если гроссмейстер использует Мултивака для личных целей, это скверный признак. У всех гроссмейстеров ум неустойчивый, за ними надо следить. Возможно, Меерхоф приближается к грани, за которой мы потеряем гроссмейстера.
— Что вы предлагаете? — бесстрастно осведомился Траск.
— Хоть убейте, не знаю. Наверное, я с ним чересчур тесно связан по работе, чтобы здраво судить о нем, и вообще судить о людях не моего ума дело. Вы политик, это скорее ваша стихия.
— Судить о людях — да, но не о гроссмейстерах.
— Гроссмейстеры тоже люди. Да и кто это будет делать, если не вы?
Пальцы Траска отстукивали по столу быструю, приглушенную барабанную дробь.
— Видно, придется мне.
Меерхоф рассказывал Мултиваку:
— В доброе старое время королевский шут однажды увидел, что король умывается, согнувшись в три погибели над лоханью. Развеселившийся шут изо всех сил пнул священную королевскую особу ногой в зад. Король в ярости повелел казнить дерзкого па месте, но тут же сменил гнев на милость и обещал простить шута, если тот ухитрится принести извинение, еще более оскорбительное, чем сам проступок. Осужденный лишь на миг задумался, потом сказал: «Умоляю ваше величество о пощаде. Я ведь не знал, что это были вы. Мне показалось, будто это королева».
Меерхоф собирался перейти к следующему анекдоту, но тут его вызвали.
Собственно говоря, даже не вызвали. Гроссмейстеров никто никуда не вызывает. Просто пришла записка с сообщением, что начальник отдела Траск очень хотел бы повидаться с гроссмейстером Меерхофом, если гроссмейстеру Меерхофу не трудно уделить ему несколько минут.
Меерхоф мог безнаказанно швырнуть записку в угол и по-прежнему заниматься своим делом. Он не был обязан соблюдать дисциплину.
С другой стороны, если бы он так поступил, к нему бы продолжали приставать, бесспорно со всей почтительностью, но продолжали бы.
Поэтому он перевел активированные цепи Мултивака в нейтральную позицию и включил блокировку. На двери он вывесил табличку «Опасный эксперимент», чтобы никто не посмел войти в его отсутствие, и ушел в кабинет Траска.
Траск кашлянул, чуть заробев под мрачной беспощадностью гроссмейстерского взгляда. Он сказал:
— К моему великому сожалению, гроссмейстер, у нас до сих пор не было случая познакомиться.
— Я перед вами регулярно отчитываюсь, — сухо возразил Меерхоф.
Траск задумался, что же кроется за пронзительным, горящим взглядом собеседника. Ему трудно было представить себе, как темноволосый Меерхоф, с тонкими чертами лица, внутренне натянутый как тетива, хотя бы на время перевоплощается в рубаху-парня и рассказывает смешные байки.
— Отчеты — это официальное знакомство, — ответил он. Я… мне дали понять, что вы знаете удивительное множество анекдотов.
— Я остряк, сэр. Люди так и выражаются. Остряк.
— При мне никто так не выражался, гроссмейстер. Мне говорили…
— Да черт с ними! Мне все равно, кто что говорит. Послушайте, Траск, хотите анекдот? — Он навалился на письменный стол, сощурив глаза.
— Ради бога… Конечно, хочу, — сказал Траск, силясь говорить искренним тоном.
— Ладно. Вот вам анекдот. Миссис Джонс разглядывает карточку с предсказанием судьбы, выпавшую из автоматических весов, куда бросил медяк ее муж, и говорит: «Тут написано, Джордж, что ты учтив, умен, дальновиден, трудолюбив и нравишься женщинам». С этими словами она перевернула карточку и прибавила: «Вес тоже переврали».
Траск засмеялся. Удержаться было почти невозможно. Меерхоф так удачно воспроизвел надменную презрительность в голосе женщины, так похоже скорчил мину под стать голосу, что уполномоченный ФБР невольно развеселился.
— Почему вам смешно? — резко спросил Меерхоф.
— Прошу прощения, — опомнился Траск.
— Я спрашиваю, почему вам смешно? Над чем вы смеетесь?
— Да вот, — ответил Траск, стараясь не терять благоразумия, — последняя фраза представила все предыдущее в новом свете. Неожиданность…
— Странно, — сказал Меерхоф, — ведь я изобразил мужа, которого оскорбляет жена; брак до того неудачен, что жена убеждена, будто у ее мужа вообще нет достоинств. А вы смеетесь. Окажись вы на месте мужа, было бы вам смешно?
На мгновение он задумался, потом продолжал:
— Подумайте над другим анекдотом, Траск. Некий шотландец опоздал на службу на сорок минут. Его вызвали к начальству для объяснений. «Я хотел почистить зубы, — оправдывался шотландец, — но слишком сильно надавил на тюбик, и вся паста вывалилась наружу. Пришлось заталкивать ее обратно в тюбик, а это отняло уйму времени».
Траск попытался сохранить бесстрастие, но у пего ничего не вышло. Ему не удалось скрыть усмешки.
— Значит, тоже смешно, — сказал Меерхоф. — Разные глупости. Все смешно.
— Ну, знаете ли, — заметил Траск, — есть масса книг, посвященных анализу юмора.
