Спартак Superstar - Зайцев Михаил Георгиевич (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Сустав – ЩЕЛК! – механически щелкнул. Человеческие суставы ломаются по-иному, со смачным хрустом.
Сломав механическое сочленение сгибателя, победоносная ладонь человека змеиным броском взмыла к горлу роборотня. Большой палец оттопырился и вонзился глубоко в мякоть под челюстью. Вероятно, ключевые узлы агрегата-оборотня совпадали с точками акупунктуры человеческой анатомии. А, возможно, Спартаку просто повезло ткнуть пальцем и попасть в скрытую под покровами кожеимитатора потайную кнопку «откл». Так или иначе, но факт остается фактом, живая, образно говоря, боевая машина из плоти и крови с маркировкой «Спартак-3» победила свою эрзац-имитацию.
Робот закостенел. Его кожеимитационные покровы поблекли, черты геройского лица стаяли с головы-болванки, отвалились фальшивые уши, рассыпались в прах псевдоволосы, одежды прилипли к корпусу и, обесцветившись, растворились в нем. Роборотень сдох.
Спартак спихнул с себя неподвижную куклу со сломанным ответвлением руки и отчетливой вмятиной под безликим овалом башки. Победитель охнул, схватился за ребра, застонал, нечаянно резко проведя травмированным плечом. Стиснув зубы, оттолкнулся от свалявшейся травы, поднялся на ноги.
– Иди сюда, на завалинку, – позвал Пехота. – Сядь, отдохни.
– Йо-йо, – запищал Джульбарс. Честное слово, дракончик пищал сочувственно и пялился на прихрамывающего героя едва ли не со слезой.
Сломанный роборотень остался валяться на траве. Несломленный герой доковылял до завалинки, опустился на нее тяжело, привалился спиной к бревнам, запрокинул голову, закрыл глаза. Грудь Спартака вздымалась часто, но ровно.
– Йо! – Дракончик спорхнул с перила-насеста, вразвалочку подбежал к человекообразной болванке на траве, со злостью клюнул роборотня в покатое темя, разинул клюв и вцепился в синтетику округлого плеча.
– Ты гляди, лейтенант! Джульбарс за тебя мстит, гляди! Знать, признал и простил твою невежливость при знакомстве. Я ж говорил – вы подружитесь.
Легкие Спартака вдоволь насытились кислородом. Дыхание успокоилось. Спартак здоровой рукой утер пот со лба, осторожно дотронулся до покраснения на боку. Больно, но ребра, вроде, целы. Терпимо больно, после футбольной залепухи Попрыгунчика было больнее. Спартак помассировал распухающее плечо. Тоже больно, однако тоже вполне терпимо. Еще побаливала нога. Одну из лодыжек кед роборотня зашиб прилично, а Спартак в пылу схватки этого почти не заметил. Теперь на месте ушиба растет гематома. Ну, да ничего, вырастет, почернеет, пожелтеет и рассосется. Не впервой.
Джульбарс самозабвенно и ожесточенно терзал побежденного роборотня. Василий Иванович с умилением наблюдал за питомцем, изредка, исподволь поглядывая на Спартака. Молчаливая пауза затягивалась, и Спартак решил, что нечего из себя примадонну корчить, кашлянул, прочистил горло и задал вопрос потенциальному тренеру:
– Ну, как?
– Чего «ну, как», – переспросил Пехота, прикидываясь непонятливым простачком. Взглянул на героя наивными глазами, будто, и правда, не уловил суть вопроса.
– Как я дрался? – уточнил Спартак. Спокойно уточнил, безо всякого раздражения. Вызывающе спокойно. Хотя и тянуло обложить матом гражданина Пехоту за его надменное лицедейство.
– Ах, ты об этом! – изобразил притворное прозрение Василий Иванович, поскучнел, и в голосе его зазвучали тоскливые нотки. – Паршиво, ты знаешь. Гораздо хуже, чем я ожидал.
– Но я победил, – терпеливо напомнил Спартак.
– Вот именно: «но», – напоказ загрустил Пехота. – Побеждать, товарищ дорогой, надо без всяких «но». Тогда это и будет победа. А с разными «но», ты понимаешь, это... это онанизм.
– Не понимаю.
– Сам знаю, что не понимаешь. Понимал бы, так и побеждал сразу, без лишних «но». Вот послушай, расскажу тебе байку в тему. Энкавэдэшники, ты знаешь, они своих «кукол» специально дразнили, чтоб злее были. А мы к нашему «мясу» относились бережно. Как сейчас помню, доставили к нам самурая. Он под чукчу рядился, его наши взяли с поличным во Владике, когда он микрокамерой акваторию порта фотографировал. Как его взяли, ухватки чукотские он разом все побросал, сидит в клетке гордый такой, ноги сикось-накось, в позе «лотос», спина прямая, руки под брюхом сложил, красавец. А в клетке грязь – ужас. Прежний неряха постоялец, шпион американский, всю клетку, ты понимаешь, загадил. И мухи, ты б видел, вокруг самурая так и вьются, так и вьются. Где грязь, там и муха, ясное дело. Мы самураю, чин-чинарем, ведро воды в клетку поставили, швабру с тряпкой, а он, ты понимаешь, на сангигиену ноль внимания, фунт презрения. Как сейчас помню, подхожу я, значит, к решетке и говорю ему вежливо: вы, говорю, ваше благородие, прибрались бы у себя. А он мне и отвечает: не мешайте, говорит, медитировать. Удобная, между прочим, штука, эта восточная медитация. Лентяями для лентяев придумана. Бьешь законно баклуши, а устыдят за безделие, посылаешь к ихней японской матери. Я, мол, медитирую... Не, думаю, врешь, со мной у тебя этот номер не пройдет. От меня, думаю, ты так просто не отбрехаешься. И втянул я того самурая в спор. Схлестнулись с ним в словесной баталии. Я ему про рыбку, которую без труда хрен достанешь из пруда, он мне про «сатори», о «просветлении» в мозгах талдычит. Я ему про то, что дурака валять ума много не надо, он мне про сверхразум просветленного. Слово за слово, раскололся япошка. Смекнул самурай, что жить ему до утра осталось и, ты понимаешь, надеялся, ханурик пленный, до зари найти ответ на загадку, «коан» по-ихнему, что задал нашему самураю накануне перехода границы СССР сильно просветленный японский монах. Надеялось наше «мясо» перед смертью просветлеть, как тот монах. Познать, ты понимаешь, истинность бытия... В общем, раскололся самурай, и я его спрашиваю: значит, говорю, вы медитируете в том смысле, что размышляете? Нет, отвечает, чтобы «решить коан», говорит, надо впасть в такое состояние, когда верный ответ сам собой появится в голове, сам найдется, без всяких умственных усилий. Тут мы по новой заспорили, об уме. Он логику с диалектикой отвергал, я, наоборот, он горячился, а я над ним посмеивался, и, в итоге, он загадал мне ту монашескую загадку, над которой медитировал. Как, спросил, звучит хлопок одной ладони?.. Ну, я, ты понимаешь, представил себя одноруким, на ладоху свою открытую поглядел, и тут, ты представляешь, на мою хиромантию садится муха. Прямо на «бугор Венеры» села. Я пальцами резко так – ХЛОП! И приХЛОПнул муху. Четырьмя пальцами той же руки на которой муха и сидела, ты понял? И вежливо так вопрошаю у Самурая: слыхал? Вот так, говорю, звучит хлопок одной ладонью без помощи другой. А самурай, ты представляешь, ажно дар речи потерял. Варежку раскрыл, гляделки вылупил и ХЛОП в обморок. Ночью с собой покончил. Швабру поломал, гвоздик из нее выколупал и ржавым тем гвоздем сделал «кири» своему «хара». Сволочь, по крайней мере. Мне за доведение свежего «мяса» до состояния самоубийства посредством досужих разговорчиков выговор с занесением влупили, по партийной линии отчехвостили и заставили клетку после него мыть. С тех пор недолюбливаю я японцев. Хотя, ты знаешь, в принципе, идеи интернационального равенства мне по душе.
Василий Иванович замолчал. Его рассеянный взгляд блуждал в прошлом, ностальгия изогнула его губы полумесяцем. О чем, интересно, он сейчас думает? И думал ли он сейчас вообще, человек, поглощенный трясиной воспоминаний? Быть может, он сейчас просто-напросто медитирует? Кто знает...
И вновь Спартаку пришлось нарушать молчаливую паузу:
– Не понимаю, к чему вы рассказали мне свою байку?
– К тому, лейтенант запаса, что многие, и ты в их числе, за деревьями леса не видят. Лукаво мудрствовать, ты знаешь, оно для здоровья вредно. Тебя, лейтенант, учили драться, и ты дерешься, а это лишнее и совсем для победы необязательное.
– Не понимаю я, хоть убейте.
– Тебя убивали дважды, толку – ноль. Зачем ты дерешься, лейтенант?
– Дерусь, когда вынужден. То есть когда вынуждают.
– Зачем? Ради чего?
