Катали мы ваше солнце - Лукин Евгений Юрьевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Прежде чем ответить, Ухмыл вручил ему лопату.
– Рано еще… – безразлично пояснил он. – Пока выкатят, пока раздуют…
– Так это что ж выходит?.. – обомлев, вымолвил Кудыка и оглянулся на светлеющую водную гладь. – Солнышко у греков раньше нашего встает, а в озеро падает позже?..
– Так и выходит! – бросил Ухмыл, направляясь к саням. – Сутки-то почти одинаковые, а вот ночь у нас длиннее…
Обронил с дробным грохотом всю охапку и зычно гаркнул:
– А ну-ка продирай, продирай ясны очи! Солнышко вот-вот взойдет!..
– Вона как… – заробев, пробормотал Кудыка.
Дивные творились дела на Теплынь-озере. Вскоре, словно бы откликнувшись заморскому утречку, затлела заря и в стране берендеев – за черно-сизыми отчетливо проступившими на бледно-розовом небе зубчатыми хребтами.
Ухмыл тем временем поднял обозников и, раздав лопаты, велел выбирать золу слева от великой дыры, куда уводил поперечный ров. Пока запрягли лошадок, пока подволокли сани поближе, золотом брызнуло из-за моря. Змея подколодная Чернава, судя по быстрым взглядам исподлобья, все-таки малость сожалела о содеянном. Была бледна, дичилась, на шутки не отвечала. Видя такое дело, обозники тоже поскучнели и перестали ее задирать…
Кудыка вновь почувствовал обиду и больше на бывшую суженую не смотрел. Хотел еще кое о чем распросить Ухмыла, однако уже замелькали широкие желобчатые лопаты, в новенькие короба саней полетела зола. Очень скоро древорез снова стал похож на погорельца. Да и остальные тоже…
Сметливый Кудыка нарочно выбрал место поближе к облицованной диким камнем дыре и даже исхитрился пару раз заглянуть вовнутрь. Дневной свет проникал переплевов на двадцать (сколько ж это будет локтей-то?..) в гулкую со сводчатым потолком пещеру, бесконечно длинную и почти пустую. Бродили по ней только двое берендеев с деревянными молотами, ударяя по каждому ребру теряющегося вдали желоба и прислушиваясь к отзвуку.
– Не глазей, не глазей!.. – прикрикнул один из них на древореза. – Успеешь еще, наглядишься…
Вроде и негромко прикрикнул, но голос его отдался, отскочил от пыльных каменных стен и прогремел так гулко, что струхнул Кудыка, отпрянул. Больше в дыру не совался.
Наполнив три короба сизым нежным прахом, решили передохнуть малость. Хребты золы успели украситься золотой каймой – поднималось тресветлое солнышко берендеев. Сошлись в кружок, оперлись на лопаты. Лица у всех черные, зубы одни блестят.
Кудыка открыл было рот, чтобы задать первый вопрос, но Ухмыл заговорил сам.
– Так-то вот, берендеи… – с ленивым превосходством молвил он, глядя в основном на Кудыку с Чернавой. – Ползаете там у себя поверху, что мураши, куколок режете, землицу сошками ковыряете, а тут, вишь, какие дела делаются?.. Не-ет, нынче наверху жить трудно, голодно… И воли никакой…
– Под землей, что ли, воля? – усмехнулся сутулый Вражина.
– У нас, мил человек, – небрежно ответствовал Ухмыл, – по сравнению с вами, жить не то чтобы вольновато… – Помедлил, сплюнул и щегольнул частоговоркой: –…а вольным-вольно навольно-вольнехонько!..
– Так ты, выходит, по своей воле золу с нами гребешь? – подмигнув неподбитым глазом, поддел Бермята.
– Это временно… – отмахнулся Ухмыл. – Провинился – вот и гребу.
– Рассказал бы, что ли…
– А чего рассказывать? Помнишь, ночь была до-олгая-долгая? Ну, когда еще четное солнышко два раза подряд пускали… А кто первым углядел, что обшивка расклепалась? Я и углядел! А то бы так и кинули…
– Да ну?
– Вот тебе ну!.. Такая выдалась ночка – до сих пор оторопь берет! С ног сбились! Нечетное – в починку, четное – в работу. Розмысл наш Завид Хотеныч поутру мне отпуск выписал на три дня. А я, вишь, в первый день накушался, как дурак, да и ляпнул в кружале чего не следует… При нем вот и ляпнул… – Ухмыл кивнул на застывшего с приотворенным ртом Кудыку. Потом вдруг уставился поверх голов и всполошился. – Никак второй обоз подходит? А ну за лопаты!..
Действительно, из узкой прорези меж груд золы выползала на берег еще одна вереница саней – ветхих, насквозь проеденных чернотой. Да и возчики, ведущие лошаденок под уздцы, были сплошь мрачные, оборванные, небитые. В слободке древорезов им, должно быть, шепнули уже о нечаянной удаче товарищей, потому что на справное новенькое снаряжение и одежку людей Бермяты они поглядывали с завистью, но без удивления. Стали неподалеку, перебрасываясь ехидными замечаниями.
– Эй, Вражина! Шубейку не замарай!..
– Колами-то, чай, сподручней махать, чем лопатами?..
– Не замай!.. Не видишь, что ли, горе у них: пальцы торчат – работать мешают…
Огрызаться было некогда. Два обоза на берегу могли привлечь внимание грозного Завида Хотеныча, которого, надо понимать, побаивались все, включая Бермяту. Наконец оставшиеся четверо саней были наполнены доверху, и нажилившиеся лошадки тронули их волоком по нежной певучей золе. Отогнав груженый обоз за черно-сизые хребты, чтобы зря не маячил, вернулись к дыре.
– Ну вы смутьяны… – вроде бы сокрушенно, а на самом деле одобрительно молвил вожак порожнего обоза, кивая шапчонкой, якобы, сшитой из шкурки злака-баранца. – Мало того, что бои дрекольные чините, так еще и беглых изменников от царского гнева прячете…
– Где? – удивился Бермята.
Вожак пришлых сволочан огляделся и отличил в толпе две незнакомые рожи.
– Да вот… – Он указал кнутовищем сначала на Кудыку, потом на Чернаву.
– А кто видел, как мы их в обоз приняли?
– Увидят, – успокоил вожак. – Как до слободки доползете – сразу же и увидят… Там, брат, сейчас заставы неминучие. Кроме вас-то по этой дороге никто в тот день не проходил. Стало быть, вы их и укрыли, больше некому. Так-то вот…
– Знать ничего не знаем, ведать не ведаем, – посмеиваясь, отвечал Бермята. – Впятером из слободки вышли, впятером и возвратились, по дороге никого не встретили… А беглые, видать, в лесу прячутся, не иначе…
Чернава болезненно охнула и, осев наземь, с тихим стоном замотала головой.
– Эй, девка, девка!.. – встревожился Бермята. – Ты это брось! Назад мы тебя не возьмем, даже и не думай…
– Так ведь ловят-то его, а не меня… – взмолилась она.
– Ну это все едино, – рассудительно молвил вожак пришлых. – В слободке-то гоняли вас двоих! Стало быть, увидят хотя бы тебя одну – сразу все и раскумекают…
– А нам, девонька, – покашляв, прибавил Вражина, – лишних бед не надо. Своими поделиться можем…
Кудыка беспомощно смотрел в спины уходящих вдоль бугров золы возчиков, и мнилось, будто с сердца снимают резцом глубокую запрещенную царским указом стружку. Хоть и сволочане, хоть и обозники – все равно ведь свои, берендеи… А тут…
Посмотрел на змею подколодную Чернаву. Та еще сидела на земле, уперев ладошку в синевато-серый прах и горестно уронив головушку. Ухмыл раздал вновь прибывшим лопаты и, поигрывая оставшейся, направился к ним двоим.
– Смотри, Любим! – весело крикнул он через плечо. – Хоть одну мне сломаете – шкуру спущу!..
Вослед ему полетела задорная брань, но Ухмыл оставил ее без внимания.
– Ну что, беглые? – сказал он. – Пойдем к розмыслу…
Кудыка припомнил костистое остролобое лицо, выхваченное из мрака светом греческой лампы, и вздрогнул. Ухмыл засмеялся.
– Что? Боязно?.. А придется… Без его слова вас тут никто не примет. Так что вставай, Чернава, нечего рассиживаться…
Чернава поднялась со вздохом, и двинулись они втроем вдоль рва по скрипучей дресве туда, где громоздилась похожая на качель махина. Справа шли тесаные, покрытые внизу зелеными водорослями камни волнореза, сдвигаясь все теснее и теснее, пока не сплотились в пристань, возле которой покачивались вчерашние острогрудые ладьи. Одна из них была завалена набок прямо на причале. Над поврежденным днищем стояли, почесывая бороды и затылки, человек семь. Горела смола, постукивали топорики.
– Эй, Неждан! – осклабясь, окликнул Ухмыл хмурого берендея со смоляным кляпом в руке. – Ты хоть рыбкам-то от меня привет передал?..
