Катали мы ваше солнце - Лукин Евгений Юрьевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

– Дыра там была, – бросил он. – И будет… Да сам все потом увидишь. Ты новенький, тебе и бегать…

– Куда?

– Куда-куда!.. Наверх. За вином.

Кудыка облизнул губы и невольно поднял взор к погрязшим в темноте сводам.

– Так над нами сейчас что? Кружало?..

– Лес над нами, – сказал Ухмыл. – А ты думал, вино только в слободке да в городе курят? Лешие они тоже не водокряки [60]!.. Небось, мимо рта не пронесут. Ну, вроде, пришли…

Справа обозначился узкий, в полтора переплева, подземный переход, в глубине которого тлела подвешенная к потолку лампа. Возле стен громоздились пригорки отбросов и прочего сора, так что дух здесь был жилой, тяжелый. Справа и слева потянулись какие-то хлипкие дверцы. Ухмыл остановился под самой лампой и всмотрелся в бирку, прицепленную к железной бородчатой клюке.

– Ага… – пробормотал он, отдавая отмыкало. – Это он вас в самом конце поселил… Во-он та дверь, с заплатой…

Обдышавшись, направились к заплатанной двери. Ухмыл задержался, воровато оглянувшись, приоткинул стеклянный колпак висячей лампы и вынул с помощью лучинки огоньку.

– Высекать неохота… – шепотом пояснил он, прикрывая ладонью ласковый желтый язычок. – Открывай давай, а то еще углядит кто-нибудь…

Сноровистый Кудыка довольно быстро справился с дверью. Вошли, засветили одну из выданных ключником масляных ламп, осмотрелись. Тесная клетушка, две лавки, стол, сундук с оторванными петлями… Чернава вздохнула.

– Ну, хотя бы не землянка… – без особой радости молвила она, ставя на одну из лавок лампу и прочий скарб. – Что скажешь, Кудыка?..

Тот уже успел расстегнуть и раскрыть на столе Устав Работ. Заслышав, что к нему обращаются, отнял от книги вытаращенные очи.

– Солнышко… – упавшим голосом сообщил он, – подымается умедлительным полетом, а опущается ускорительным…

Глава 11.

Бабья докука

Вот и дождались слобожане весны. Изныли сугробы, взбурлили, заиграли овражки. Двинулся шорохом лед по речке по Сволочи, поредели утренние туманы над теплой Вытеклой. Лес на том берегу стоял уже вползелена.

Однако особой радости на рожах не виделось. Раньше, бывало, по весне расправляли бороды, теперь же озадаченно сгребали в кулак. Подсек царский указ слободку древорезов под становой корень. По раскисшим улочкам, заломив шапчонку и распахнувши серый зипунец, шастал зловещий Шумок – рыло порото усмешкой по самое ухо.

– Ну как, теплынцы? До того дожили, что и ножки съежили? – ехидно вопрошал он. – А волхвы-то – слыхали? Докуку-то нашего, а?.. В бадью да под землю! За десять берендеек!..

Бабы роняли коромысла и тоненько выли, подхватив животы. Мужики угрюмо надвигали брови на глаза, шапки – на брови.

– Погодите, все там будем!.. – изгалялся Шумок, пронимая зябкими словами до хребта. – Вот взденет царь-батюшка очки греческие да напишет еще один указ… Отец он родной, только, вишь, не своим детям!..

В другое бы время не сносить Шумку лихой головушки, а тут лишь поглядывали на него хмуро да скребли в затылках. Смутой веял хмельной ветерок. Чавкая по грязи сапожищами и тяжко шурша кольчугами, прохаживались по слободке недовольные и молчаливые храбры из княжьей дружины. Поговаривали, будто, опасаясь беспорядков, старенький царь-батюшка велел князю теплынскому Столпосвяту исполчить всю рать до последнего отрока. Однако даже и храбры не трогали Шумка – слушали, насупясь, крамольную речь, а подчас и ухмылялись тайком.

– Поделом вам, теплынцы!.. – злорадствовал тот. – Как в ополчение идти, постоять за красно солнышко, за князя со княгинею – сразу все по-за печью схоронились, ломом не выломишь!.. Сабельки Ахтаковой боязно… Пусть-де Шумок с Ахтаком тягается!..

– Да полно тебе молоть-то! – не стерпев, запыхтел огромный косолапый Плоскыня. – Мельница ты безоброчна!.. Наслышаны мы, наслышаны, как вы с речки со Сволочи ноги уносили… На торгу про то был указ бирючами оглашен… А не иди супротив царя-батюшки! Зря, что ли, бес кочергой вас употчевал?..

Храбры переглянулись. Один из них приблизился к Плоскыне, тронул за окатистое плечо.

– Слышь, берендей, – как бы невзначай обронил он негромко, но со значением. – Ты язык-то попридержи… А то укоротим язык-то…

– Бес?.. – взвыл Шумок, присевши. – Это кого же из нас он кочергой употчевал?.. Ахтака он употчевал, вот кого!.. А ты мне – указ! Да что мне твой указ?.. Коли нет души, так что хошь пиши!.. А сам ты это видел? Ты там был?.. – И Шумок с треском рванул ожерелье [61] рубахи. – Я там был!.. И Кудыка там был!.. Ну и где теперь Кудыка? Звери лесные съели… Докука был!.. Где теперь Докука?..

Вновь послышались бабьи всхлипы и причитания:

– Ой, лишенько-о… – Голос был вроде бы Купавин.

– Знала б кого – коромыслом убила…

По тому берегу Вытеклы медленно полз с верховьев зольный обоз. Снег сошел, и головастые лошаденки еле тащили волоком груженые доверху сани. Судя по тому, что коробов было семь, а возчиков всего пять, это возвращались с Теплынь-озера те самые сволочане, которых древорезы сперва прибили, потом приодели. На сей раз обозники выбрали кружной путь, подале от слободки, то ли избегая встреч с теплынцами, то ли просто надеясь пройти через княжьи земли беспошлинно.

Надежда не сбылась: из-за бурелома выступили трое храбров и сделали им знак остановиться. Один принялся толковать о чем-то с вожаком обоза, а двое других побежали зачем-то шарить в санях и тыкать сабельками в золу. Однако мало кто глазел на них с этого берега. Не до того было…

– Ой, лишенько…

– Лишенько?.. – неистово вскричал Шумок, сорвал шапку и, осмотрительно выбравшись на сухое, метнул под ноги. – Врешь, Купава! Главное-то лихо еще впереди!..

Народу вокруг собиралось все больше и больше. Дурак – он давку любит…

– Эка! Невидаль!.. – надсаживался никем не останавливаемый Шумок. – Ну, загнали в лес Кудыку! Ну, Докуку в бадью кинули! Ну, Шумка завтра затопчете – за правду!.. Новые народятся!.. А вот ежели царь на князюшку нашего опалу положит – вот оно, лишенько-то! Вот когда взвоете!..

– Дык… – ошеломленно молвил Плоскыня. – Зачинщиков-то кто велел выдать?.. Сам князюшка и велел…

Воззрился на беспокойно шевельнувшихся храбров и продолжить не дерзнул.

– Навет! – Шумок вскинулся на цыпочки. – С той самой лютой битвы князюшка личика своего не казал!.. А про зачинщиков нам по-письменному прочитали!..

Толпа всколыхнулась, загомонила растерянно:

– А и правда, братие!..

– Как не видели? А на пиру в боярском тереме?.. Вон Брусило видел – через ограду…

– Да в тереме – что в тереме? Раньше-то князюшка что ни день в слободку наезжал!..

– Неужто под стражей держат?..

– Эй, храбры! Чего молчите? Что с князюшкой нашим?

Храбры помялись, совсем поскучнели.

– Да ни под какой он не под стражей… – нехотя отозвался старый седатый храбр, именем Несусвет. – Гневается на него царь-батюшка, это верно… Вот и кручинится князюшка-то наш, сам из горницы не выходит…

– За вас, мохнорылых, сердечко надрывает! – со слезным звоном в голосе пояснил Шумок. – Ночами, чай, не спит!.. Вот так, теплынцы! Были княжьи, станем царские…

– Да ты что такое говоришь-то? – опомнившись, взревел законолюбивый Плоскыня. – Мы и так от роду царские!.. Бей его, берендеи!..

Древорез кинулся на смутьяна и, к удивлению своему, впервые поддержан не был. Мало того, справа его оплели по уху, слева огорчили притузком, потом умелым взмахом коромысла положили в грязь и принялись охаживать чем ни попадя. Плоскыня был настолько ошарашен, что даже не отбивался. Но тут, смекнув, что может лишиться мужа, заголосила Купава, и храбры со вздохом сожаления двинулись вперевалочку к месту расправы. Помятого Плоскыню отняли, поставили на ноги и, прочистив ему затрещиной мозги, стали вязать как зачинщика смуты.